Очередь кончалась открытой дверью. Запах разваренного пшена и ячменя облаком пара несло на улицу. Гаррет протолкнулся вперед, и никто в очереди не возразил. Внутри обездоленные набивались плечом к плечу вокруг трех узких столов, поглощая жижу из жестяных мисочек. Когда один доедал, приходской смотритель выпроваживал этого мужчину, а может, женщину или ребенка, на мороз и заводил на свободное место следующего во главе очереди. Гаррет не думал, что до захода солнца им удастся накормить всех.
Один из смотрителей был широколицым мужчиной со всклокоченной шапкой волос и пухлым подбородком. Его жреческая ряса была груботканой и бурой, однако под ней он носил шерстяную фуфайку.
– Вы Хараль, – произнес Гаррет.
– Благословляю, брат мой, – сказал человек с пухлым подбородком. – Мы чем-то можем помочь страже?
– Вы – Хараль, друг Теддан?
Его потрясенных глаз оказалось более чем достаточно. Такие же глаза бывали у дюжины арестуемых, когда Гаррет входил в их двери. Вина разговаривает на собственном языке.
– Мне всего лишь надо, чтобы вы передали послание, хорошо?
– Да, конечно, – вымолвил Хараль.
– Ее подруге. Той, которая наносит визиты.
– Я знаю, о ком вы, – осторожно произнес жрец.
– Можете передать послание ей?
– Попробую. Сделаю все, что смогу. – Хараль кивал, будто сам с собой соглашался. – Может потребоваться время. Я не хочу проблем, сударь.
Гаррет положил руку на плечо священника.
– Никакой я не сударь. Я Гаррет Лефт из городской стражи, и мы с тобой в одной лодке.
Хараль улыбнулся не сразу, зато по-настоящему. Даже с учетом всего услышанного про Теддан Гаррет недопонимал до конца, что Хараль в нее влюблен. Теперь это стало прозрачней свежей воды. Двое придурков ввязались незнамо куда – та еще парочка, не считая их женщин.
28
Элейна а Саль велела своему кучеру надеть простую одежду и взяла чужую коляску, ничем не напоминающую о Зеленой Горке и тем более о дворце. Возницу она остановила на скромной улочке к северо-востоку от Дома Лефт так, словно прибыв со стороны, противоположной дворцу, она надежней выдаст себя за другую. Плащ она взяла из запасов, бывших в пользовании слуг. От старости ткань позеленела, окантовка на подоле износилась, а достаточно глубокий капюшон позволял скрыть лицо. Выбирая его, Элейна думала, что плащ не будет выделяться на улицах Речного Порта. Теперь, идя по ним, она в этом засомневалась.
Мороз был колюч, но людей с улицы толком и не выгнал. Жгучие зимние холода не прервали потока хлопот, торговых поручений и привычных Речному Порту дел. И даже не замедлили, судя по тому, что виделось Элейне из-под капюшона. По улице громыхали телеги с деревянными ящиками. Впереди пересекли дорогу два мужика в толстых кожаных куртках, перекрикивая друг друга насчет компенсационной выплаты за потерянный работником палец на ноге. Мимо впритирку прошла немолодая инлиска с плетеной корзиной, и Элейна даже не подозревала о присутствии женщины, пока та не отбросила на нее тень.
Элейна заступила за уголок выемки в стене туда, где когда-то раньше стояла статуя. Затем немного оттянула капюшон и быстро оглядела улицу, вполне себе ожидая, что сейчас услышит, как выкликают ее имя. Но это играли нервы. На улице никто на нее внимания не обращал. Еще одно существо в городе, где таких же полно. Никто не рассчитывал встретить здесь княжну – никто ее и не видел. Для них она обычная ханчийка в старомодном плаще. Элейна на ходу скинула капюшон, разрешив холоду покусывать ее за уши, но миновав всего несколько дверей, надвинула обратно.
Еще пара улиц отделяла ее от Дома Лефт и забора, через который она перемахнула в ту ночь – полжизни назад. Дом притягивал ее, как земля притягивает падающий камень.
– Не торопись, – сказала она себе. – Поспешишь – будешь сильней выделяться. – Но все равно торопилась.
Дни после Десятой Ночи проходили для нее как-то странно. Поговорив с Гарретом, рассказав ему обо всех тревожных вещах, случившихся после того, как отец открыл кабинет Осая, ей стало так легко, что удивительно, насколько плохо ей было. То же самое она рассказывала и Теддан, но Гаррет и ее кузина слушали вовсе не одинаково. Теддан воспринимала все сказанное проницательно и заботливо, но ее тщательное внимание напоминало ответственную работу. Гаррет же пил слова Элейны, словно те были влагой, а он умирал от жажды. И задавал вопросы, никогда не пришедшие бы Теддан на ум. Кто поставил железную дверь? Была ли она отлита единым куском или выкована по частям, а потом собрана? На каких полках стояли зловещие книги – на новых или старинных? Ведь кто-то их изготовил, и если узнать кто и когда, это кое-что да прояснит. Вопросы купца, просеивающие сквозь сито мелких подробностей выводы, которые она могла упустить.
Он подарил ей взгляд под другим углом. Пусть не дававший пока ответа на загадку, но были основания полагать, что направление взято верное.
Они проговорили весь остаток той ночи, а празднование, пиршество и придворные козни катились мимо без них. Когда небо за окошком кладовки взамен черноты начала заливать темная серость, Гаррету пришлось уйти из опаски пропустить перекличку под конец дежурства. Она проводила его так далеко, как могла, без риска попасться постороннему взору, а потом и чуточку дальше. Прежде чем отвернуться, Гаррет подержал ее за руку, а Элейна смотрела, как он пропадает в коридоре, ведущем во внутренний двор.
После этого она возвратилась в свои покои, велела ночной горничной сократить, насколько возможно, приготовления к постели и провалилась в сон, глубже которого не помнила с первого дня во дворце. Последующие дни нельзя было назвать легкими. Ни Халев, ни отец больше не появлялись, тайна книг и покойного князя не отпускала, но Элейне удавалось переносить эти дни существенно проще. Она постоянно ловила себя на мыслях о том, чем занимается Гаррет, что он мог обнаружить и как его снова увидеть. Потом пришло сообщение из Храма, и с того часа она ежедневно обдумывала этот поход, этот миг. Заверяла себя, что главное здесь – польза расследованию, и порой – не всегда – даже сама в это верила.
Она прошла мимо крыльца Дома Лефт, горло стянуло ясностью осознания – сейчас сердитый Гарретов дядя обрушит на нее громы и молнии. Она практически чувствовала на плече его руку – вот-вот эта рука направит ее к конюшне и далее, в новую унизительную поездку в бричке на тот берег реки. В своем воображении она на сей раз не проглотила обиду, а открыла себя, и этот напыщенный, чванливый мужчина враз сдулся у нее на глазах. Идиотская фантазия скорее навредила бы, чем помогла, но так или иначе, насладившись ею, Элейна оказалась за углом у поворота в проулок – и ничего подобного не случилось.
Она беспокоилась, узнает ли место, где лезла через забор. Это было много месяцев назад, да еще и в темноте. Но стоило сдернуть капюшон, и полоска камня с известкой оказалась настолько знакомой, что подумалось, не снилась ли ей эта кромка. Она положила руку, как показывал Гаррет, но все же замешкалась и обернулась. По главной улице то и дело ходили люди. Дальше по переулку тоже кто-то стоял, но те, похоже, не уделяли ей никакого внимания. Ждать, пока все уйдут, было бы подозрительней, чем перелазить, однако ей пришлось перебороть чувство опасности. Опасности чего? Стыда? Позора? Или попасться и потерять шанс увидеться с Гарретом? Она – Элейна а Саль, дочь и наследница князя. Что, в конце концов, настолько плохого может с ней здесь случиться?
Она поставила сапожок на неприметную приступку, подтянулась и перебралась. При свете дня двор дома выглядел более открыто и голо, чем ей запомнилось. Задняя дверь была заперта, и Гаррет стоял там, где его не увидят, коли ее отворят. На нем был обычный некрашеный плащ. Не синий городского стражника и не красный Дворцового Холма. Он ухмыльнулся, и она почувствовала, как ухмыльнулась в ответ. Он указал на дверь и жестом призвал к тишине. Быстро и не высовываясь, она прошла через двор, проскользнула в домашнее тепло и, вслушиваясь, замерла. Где-то неподалеку кто-то ходил. Гаррет, похоже, узнал скрип шагов и неслышно покрался вдоль прихожей в другую, в сравнении с ее прошлым визитом, сторону дома. Ничего не оставалось, кроме как последовать за ним.
Лестница, куда он ее привел, оказалась настолько узкой, что плечи Элейны задевали обе стенки одновременно, и такой крутой, что могла быть и приставной. Старое дерево почернело от долгого использования, но было очень твердым и почти не скрипело. Она поднималась за Гарретом сперва молча, потом едва сдерживая сумасшедший, бурлящий смех.
– Что мы делаем? – прошептала она, когда они ступили на пару досок, до того тонких, что назвать их опорой граничило с милосердием.
– Там собрание гильдии. Родители и Вэшш будут заняты, а слуги без острой необходимости этой лестницей не пользуются.
– Кто бы стал в здравом уме? Это же ужасно.
– Осталось немножко. Идем.
Она продвигалась вверх вплотную за Гарретом, пока тот не уперся в люк, толчком откидывая крышку. А затем, повернувшись, помог ей влезть на полутемный чердак. Среди ящиков, сундуков и старой накрытой мебели трудно было располагаться с удобством. Свет проникал сюда только в щели по краям ставень. Зато воздух был на удивление теплым, и с улицы долетали лишь приглушенные звуки. Стучали телеги, да ворковали голуби. Вспомнился закуток, в котором они с Гарретом провели Десятую Ночь, – этот чердак словно стал его продолжением. Очередное укромное место на очередной час, что удалось улучить. Если смотреть с такой стороны, обстановка на чердаке казалась тоскливой. Но, может, вместе с тем и прекрасной.
– Мы тут прятались в детстве, – сказал Гаррет. – С Мауром и Каннишем. Когда хотели сбежать от наших сестер и братьев, то заскакивали сюда, рассказывали истории и играли. – Он передернул плечами, отводя воспоминания, которых ей не разделить. – Ты-то как?
– Раздосадована, – сказала она. – Растеряна. Препятствия на каждом шагу. В общем, не хуже обычного за последнее время.