– Коли так, ей и правда жить недолго. Как ее звать?
Гаррет покачал головой.
– Ты согласна на эти условия?
– Я могу убить вас прямо сейчас, не сходя с места.
– Можешь, – согласился он. – Но так и не будешь знать ее имени.
Примерно вечность Тетка Шипиха поглядывала на него, блуждая мыслями где-то еще. Как будто прислушивалась к музыке, которой, кроме нее, никому не было слышно. Он взяла монетку, просунутую Ирит под дверь, и вложила ее обратно в ладонь девушки.
– Этого мало. Деньгами не купить, даже дочери Севера.
У Гаррета пересохло во рту.
– Тогда чем? – спросил он.
– Будешь мне должен услугу, – сказала Тетка Шипиха, уставив на него единственный глаз. – Всего лишь одну, но без вопросов и колебаний, когда я стребую ее оказать. Чего бы я ни просила, когда б ни попросила об этом. Вот такая цена.
– По рукам, – выпалил Гаррет.
Тетка Шипиха улыбнулась почти что с жалостью.
– Так прямо сразу? Да, все мы порой дураки. – Она снова обратилась к Ирит: – Договорились, дочка. Я возьму ее, присмотрю, оберегу ото всех и отпущу на волю безо всяких уловок, когда ты потребуешь либо когда она сама попросится уйти. А теперь рассказывай, как моим людям ее отыскать.
31
Во сне Элейна вытаскивала из-под кожи червяков. Она высматривала их у себя на шее с такого угла, под которым вне сна и без зеркала не взглянуть. Она пробовала их выщипнуть, при этом кожа подавалась под пальцами, будто земля. Черви были толще простых дождевых и желтее. Кольца их тел были твердыми, как будто они начали отращивать панцири, но пока получалось так себе. Поймав очередного, Элейна вытягивала его постепенно, ощущая, как покидающий ее плоть червь прекращает буравить ее шею. Боль вспыхивала ярко, сменяясь дрожью облегчения, как бывает, когда выдавливаешь прыщ. Умирающего червя она клала в ряд с другими собранными на грядках ее ран и тянулась вытаскивать следующего. При этом Элейна осознавала, что должна кривиться от отвращения, но согласно логике сна чувствовала лишь, как телу становится все приятнее.
Она поймала еще одного и откуда-то знала, что этот – последний. Как только она извлекла его, ее глаза открылись.
По ощущениям, в голове прояснилось, впервые после нападения в Доме Лефт. Плечо и шея ныли, но без той дергающей боли. Инлиска средних лет сидела у ее койки с зеленой шкатулкой в руках. Свет давала пара свечей в стеклянном коробе на столе. Элейна не сразу вспомнила, где она и как сюда попала.
– Еще греет? – спросила женщина.
Элейна до этого слышала ее имя. Эрья.
– Да, – произнесла Элейна, дотягиваясь до плеча и шеи. Там был намотан толстый бинт, и под ним чувствовалось тепло.
– Жар пока остался, но гниение мы убрали. Насчет припарки не волнуйся. Вечером приду и поменяю, как закончу работать. До тех пор пей побольше воды, пока моча совсем не очистится, и как можно больше спи.
Элейна кивнула, ощущение трущего скрежета под кожей оказалось не таким сильным. Оно не исчезло, но ощутимо уменьшилось.
Пока Эрья собирала содержимое шкатулки, пододвигала к постели бочонок с водой и готовилась уйти, Элейна вытянулась на спине.
– Мне приснилось, будто у меня под кожей червяки. И я вытаскивала их по одному. Не знаю, что этот сон означает.
– Обычный сон, – сказала Эрья. – Не значат сны ни черта.
Ее комната была небольшой. Стены сложены из обожженного кирпича со вставленными через промежутки железными крючьями толщиной с ее запястье. Каменный пол покрывал свежий тростник, койка – грубая холстина на раме из дерева и железа. Выходила Эрья через кирпичную арку, без двери и даже без занавески, намекавшей бы на личное пространство, – только поперек на высоте талии была натянута железная цепь. Мир Элейны состоял нынче из этой комнаты, широкого, но низкого коридора за ней и укромной ванной, где холодная вода поступала из трубы в стене и сливалась через пол – одно устройство служило одновременно уборной и душем. Порой из глубины залов доносилось эхо чьих-то голосов.
Она сознавала, что ей следовало бояться, но поначалу на глубокие переживания не было сил, а по ходу того, как один бессолнечный день перетекал в другой, пропало и всякое понимание, неделю она здесь или месяц, Элейна почти что свыклась со своим положением. Ее могли убить, но не убили. Стоило предположить, что им этого не хотелось.
Воспоминания о своем появлении в этих тайных покоях были отрывочными. Она помнила, как лежала в церковном приделе, боль в шее и плече ползла вверх по спирали, а лихорадка размывала границу между дремотой и бредовым кошмаром. Мужской голос отвечал ей что-то про Гаррета. После же цепь событий прерывалась. Помнилось, как ее несли на открытых носилках и капли дождя стучали по лицу. Ей было одновременно и холодно, и очень жарко. Она запомнила, как кто-то кричал, и темный переулок с потайной лестницей, ведущей вниз, в землю. Еще там была ее мать, облаченная в старомодный саван, как на древней гравюре. Отсюда Элейна вывела умозаключение, что этим отрывкам можно было доверять не во всем.
В себя она пришла здесь, на койке, в этой комнате, и Эрья обрабатывала ее сломанное плечо. Эрья и Тетка Шипиха.
Для начала она попыталась сесть. По сравнению с тем, что было раньше, она, несомненно, окрепла. Руку не удалось поднять выше чем до плеча, но все равно это лучше, чем было. При ней не было зеркала, посмотреть, изменился ли кровоподтек на шее, так же как и возможности определить, сколько она уже тут, в подземелье. Наверняка несколько дней, но сколько – было за пределами разумения. Вокруг стояла тишина, и Элейна заставила себя подняться и пересечь комнату в длину десять раз, а потом двадцать. На тридцати ее затрясло, вынуждая сесть обратно на койку. Холст под ней скрипнул, словно приглашая прилечь. Ей надо выздороветь, надо суметь пробраться к отцу и рассказать ему, что случилось. Надо предупредить его. Даже сейчас, в измождении, ее сознание не было затуманено чрез меру. Это вселяло надежду.
Она легла, подложив под голову здоровую руку вместо подушки. Глаза закрылись, и не возникало никаких позывов к движению. Малейшее шевеление требовало уймы усилий, а оставаться в покое было так замечательно и уютно. Ей придется объяснить отцу все, что случилось. Что также включало вечер в лодочном сарае, вылазку в кабинет Осая, появление Гаррета на Десятой Ночи и их встречу в Доме Лефт. Она уже начала свой рассказ, сидя в саду старого поместья – того, что они отдали, – а отец перебирал цепочку, и звенья звякали у него между пальцами.
Раздался мужской голос, но не во сне. Элейна смутно осознала двоих людей, тихо стоявших под аркой. Почувствовала на себе их внимание, не вполне отдавая отчет, кто они такие. Мужчины повернули обратно, оставляя покачиваться железную цепь. Элейна зажмурила глаза, желая вернуться в сон. Но тот не приходил. Вместо этого ее ум обострился, а дремота рассеялась. Она заставила себя полностью проснуться. Когда она садилась, плечо заболело сильнее. Припарка теряла целебное действие. Однако у нее получилось встать. Получилось пойти. Она слышала голоса двух людей и знала обоих.
Двигаясь как можно тише, она опустила железную цепь, свою дверь, и проследовала на звук в коридор, а оттуда в проход, в который раньше не углублялась. Женщина разговаривала с мужчиной, и тот ей отвечал.
– …я тебе говорила, что она придет ко мне, – произнесла женщина.
Тетка Шипиха. Инлисская криминальная владычица, с которой Гаррет, так уж сложилось, договорился о безопасном укрытии для Элейны. Элейна двинулась вниз по темной галерее в сторону звучащего голоса.
Когда заговорил мужчина, Элейна поняла, что знает его, только не могла сообразить откуда. Пока не достигла конца прохода и не увидала все своими глазами.
– И была права. Это определенно она. Терпеть не могу оставлять такие вещи на произвол судьбы. У меня от этого все свербит, – сказал учитель Элейны.
Они находились в небольшом помещении, заставленном ящиками с отметками на языке Имайи и большими бочками пива. Тетка Шипиха откинулась к стене вместе со стулом, чьи передние ножки на пару дюймов оторвались от земли. Она чистила апельсин, и в воздухе пахло цедрой, а еще плесенью. Учитель Элейны – жесткие белые вихры, вечно смешливые глаза и рваные, как у дикаря, лохмотья – задумчиво мерил шагами просторную часть подземной палаты, то оказываясь под светом единственой свечи, то покидая его. Элейна прижалась к стене, вверяя теням ее прятать.
– Точно так же мы и узнали о мальчике с Медного Берега, – сказала Шипиха. – К тебе пришла его мать. И девочка Шау, одна из них.
– И что, мне должно это нравиться? – ответил учитель. – Я думал, ее побудит вмешаться книга.
– Ты думал, что юная женщина посреди тысячи перемен в ее жизни сосредоточится на постижении науки, – сказала Тетка Шипиха. – Она ее вообще открывала?
Мужчина хихикнул:
– Да уж, когда ты так говоришь, это кажется немного наивным. Но зато она здесь. Это хорошо.
– Да, но оттепель почти наступила, а это вот плохо. Времени нет. Нам придется убить Карсена.
– Не обязательно. Оно не знает, кто он такой, а если даже и выяснит, на что это повлияет? Любое доказательство, которое оно предоставит, выплеснет наружу и его тайны.
Тетка Шипиха уронила виток кожуры на пол.
– Оно должно было быть мертво. Нить Китамара должна была оборваться, а нож должен был храниться сейчас у меня. Наш замысел провалился.
«Нить Китамара». Элейна поперхнулась воздухом, когда женщина произнесла эти слова, но, кажется, никто из них ее не заметил. Побуждение податься вперед, чтобы лучше их видеть и слышать, сражалось в ее голове с внутренним голосом, советовавшим бежать.
– Пока что не провалился, – сказал мужчина. – Остались бусинки на доске. Но все пошло не так гладко, как я надеялся.
– Если проиграем сейчас, то века будем ждать новый шанс. Если дождемся.
Учитель остановился. При свече он выглядел совсем старым. Если не сказать большего – испуганным.