Элейна качнула головой, вспоминая когда-то сказанное при ней: «Храм собирает вместе различные верования и свивает их в одно вервие, и это вервие – Китамар».
– Значит, оно поедает и вас. Тем же путем, каким многочисленные обычаи, верования и изводы сложились во Владыку Каута и Владычицу Эр – в нынешних вас. Оно превращает вас всех в свои составляющие.
– Ты очень умна.
– Мне рассказывал верховный жрец Храма. Только раньше я не понимала, что он имеет в виду.
– Да, его воля вбирает нас всех. Мы отбиваемся как можем. Обитаем в наименее близких, наименее подобных ему частях города. Долгогорье по-прежнему хранит обычай оставаться собой вопреки китамарской власти. Ильник вообще дикая глухомань. Мы – загнанные в угол крысы, и каждое новое поколение было и будет чуточку меньше мы и чуточку больше оно. Если только мы не сломим его могущество. А пока с этим у нас как-то не очень. По-моему, оно побеждает.
Элейна не собиралась вскакивать на ноги. И осознала, что делает, уже стоя на полу.
– Вы хотите сказать мне, что оно – мой отец? Когда я с ним разговаривала, с кем я?..
Тетка Шипиха усмехнулась:
– Это мы все-таки сумели предотвратить. Но твари полагалось быть мертвой и угасать, а это не так. Где-то здесь, в городе, оно носит человечье лицо, и я не представляю чье. Даже если узнаю, пойми, оно умирало и прежде. Твой отец вовсе не в безопасности, так же как и ты, однако дело тут обстоит немного сложнее, чем кажется.
– Выведите меня на улицу. Мне надо спешить.
– Предупредить папу? Он знает. От тебя скрывал. Ой, да не смотри ты так на меня. Сдается, он думал, что раз тебе невдомек, то ты не сможешь случайно спугнуть эту гадину. Сделать себя угрозой в ее понимании. Отец встал между тобой и ее клыками.
Тетка Шипиха нахмурилась и смерила Элейну взглядом, будто женщина, выбиравшая на базарном лотке самое крупное яблоко.
– Что?
– Однако его маневр не сработал, – задумчиво произнесла богиня. – Китамар не захотел оставлять тебя там, где может использовать. Ему нужно смахнуть тебя с доски.
– Это не так утешительно, как вы думаете.
– Выходит, оно вычислило кое-что, до чего, я надеялась, не догадается, – вставая, произнесла Тетка Шипиха. – Раз оно осознанно решило тебя убить, значит, обогнало нас дальше, чем я считала. Нехорошо. А с оттепелью на носу… надо мне было сообразить насчет этого раньше.
– Почему вы хотите убить Халева Карсена? Он что, приспешник этой нити?
Богиня сосредоточила взор на Элейне, и девушке на мгновение показалось, что она глядит на полуденное солнце. Элейна дернулась, глаза слепило нечто, что не было светом. Ее ноги подкосились. Она опустилась обратно на койку. Лучащийся гнев исходил от Тетки Шипихи волнами, но голос оставался ровным и сдержанным.
– Такого рода вопрос прекрасно объясняет, почему отец держал тебя в неведении. Подслушивать хозяев дома – дурной тон, не забудь, от реки тебя спасает лишь мое гостеприимство.
– Простите, – сказала Элейна. Того требовали страх и инстинкт. Но пересилив себя, она подняла голову, встречая гибельный взор Тетки Шипихи. – Но да или нет?
Тетка Шипиха покачала головой, но Элейна не разобрала, имелось ли в виду «Нет, не приспешник» или «Нет, я тебе не отвечу».
– Отдыхай, котенок. Ты не так сильна, как тебе кажется.
На этих словах глаза Элейны закрылись. Она почувствовала, как укладывается на койку, словно это происходило где-то далеко-далеко, и даже когда холст поддержал ее тело, она продолжила падать. Глубокий сон без сновидений снизошел на нее.
Когда чья-то рука потрепала ее за щеку, возникло чувство, будто прошла уйма времени. Мысли медленно собирались вновь. Элейна увидела сидящую на стуле возле койки женщину с открытой зеленой шкатулкой на коленях.
– Эрья?
– Посмотри на себя. Пропотела насквозь! Спала как звереныш, – отозвалась та. – И сорвала мою припарку.
– Правда? Извините. Мне что-то снилось. Там была Тетка Шипиха и… мой прежний учитель?
– Опять ты про свои сны. Сядь, если получится. Надо бы тебя осмотреть.
Элейна пошевелилась. Она была до дрожи слаба, но вместе с тем присутствовала здоровая ясность. Как у пловца, уставшего, но выбравшегося на спасительный берег. Она повернула голову в одну сторону, потом в другую, осторожно напрягая мышцы и сухожилия, готовая к сопротивлению плоти. Сильная боль отступила, тело лишь только поскрипывало, как выделанная кожа. Старшая женщина удивленно вытаращила глаза и наклонилась поближе, щупая раненое плечо кончиками пальцев. Их давление порождало неприятные ощущения, но без той, воющей боли.
– Надо же, как быстро на тебе заживает. Давай-ка проверим пульс.
Элена протянула запястья, и женщина взялась за них, кладя пальцы на обе жилки. Закрыла глаза, чтобы прочувствовать ритм и напор крови Элейны. Ее внимание привлекла какая-то отметина. Темный кружок на левом предплечье, которого прежде там не было, и такое же, только бледное, его отражение на правом.
Эрья, удовлетворенно кивнув, отпустила запястья и вновь полезла в шкатулку. Элейна потерла эти отметины, но они глубоко въелись в кожу. Что-то они ей напоминали, что-то не совсем определенное. Фигурки на алтаре? Дразнящее воспоминание маячило совсем рядом, но рассеялось как мираж, стоило ей приблизиться к нему вплотную.
Она выставила руки перед Эрьей.
– А вот это… Что это такое?
Эрья без особого интереса взглянула и пожала плечами:
– На тебе благословение.
– На мне?
– Ага. К тебе прикоснулись боги, – сказала Эрья, и выражение ее голоса очень походило на жалость.
33
С первой оттепелью город переменился. Так бывало каждый год, и каждый год перемена ухитрялась происходить неожиданно. Наступило утро, и оно показалось совсем не таким, как в предыдущие дни. Тот же мороз – даже кусачий, – но с неким предвестьем, будто весь мир сделал вдох, набрав воздуха. Солнце чуть крепче поднажало на город, и после полудня послышался звук, не раздававшийся в Китамаре уже месяцами. Взамен снежной немой тишины или губительного рева ледяного дождя город забормотал сам себе на языке талой воды. Снег, что домовладельцы безуспешно счищали с крыш, начал ронять на булыжники улиц звонкие капельки. Мелкие каменные стоки, прежде покрытые снегом и льдом, зажурчали, как ручейки, устремляясь навстречу Кахону. В проездах и переулках неделями скрытый под снегом мусор с дерьмом вышел наружу уликою старых прегрешений, и стража ходила по улицам, взымая штрафы с любого, кто недостаточно быстро очищал свой внутренний двор.
Зяблики – алые, желтые, синие и оранжевые, – пропавшие с той поры, как воронье спустилось на город прибирать остатки урожая, появились вновь как по мановению уличного фокусника. Немногочисленные деревья, упорно пробивавшие себе путь к свету, чуточку дальше вытягивали свои ветви со смиренными, поникшими листями и намечающимися зелеными бугорками, что потом станут почками, потом цветами, а потом сливами, яблоками или вишнями, если только поздние заморозки не нагрянут и не убьют их.
И за всем этим, точно заметавшийся во сне великан, стонала река. Каждый год люди – обычно дети да глупые юнцы – доверялись пористому льду больше, чем тот заслуживал. Каждый год лишний раз пропускали мимо ушей бормотанье реки те, кто думал, что смогут хотя бы разок еще сходить на тот берег, не уплачивая мостовых сборов. Всяк знал, что воды ее голодны. Когда под такими вот ходоками ломался лед и они пропадали навеки, для их семей это всегда было потрясением и неожиданностью.
Для Гаррета эту пору городского годового цикла наполнили воспоминания о подсчете потерь на складах, об осмотре кораблей, которые во время зимовки в китамарских сараях проходили починку или хотя бы избегали участи быть раздавленными мощью льда. О весенних салатах из сухофруктов и свежих трав, что Сэррия выращивала на подоконниках, собирая ранний урожай. О родителях, устраивавших дома ужины с деловыми партнерами и посещавших собрания гильдий вместе с соперниками. Скоро должны будут наступить именины Вэшша, а немного спустя и его самого. Воспоминания были яркими, живыми и самую малость тоскливыми, потому что теперь они были только воспоминаниями.
От них душе должно было становиться легче.
Они казались улыбкой, прячущей удар ножа.
– В Притечье чтоб у меня смотрел в оба, – сказал Старый Кабан, на этот раз не ему. – Там стоит сцена и есть университет, пивоварни, каналы, но тебя они не должны одурачить. По своей сути Притечье – прихорошившаяся сестренка Долгогорья. Не вздумай довериться ей.
Карриг единожды кивнул, устремляя бдительный взор на другую строну улицы, как будто за углами домов могло скрываться войско головорезов. Он опустил ладонь на навершие меча, вероятно стараясь, чтобы движение выглядело непроизвольным. Старый Кабан притворно зевнул, отклоняясь новичку за спину, чтобы Карриг не видел, как он подмигивает Гаррету. Гаррет выдавил улыбку.
Карриг вступил в стражу недавно. Из того, что Гаррет слыхал, он был отпрыском родни капитана Паввиса и искал место в жизни за пределами семейного дома в Коптильне. Широкоплечий, с мозолистыми руками того, кто сызмальства занимался кузнечным делом, он вместе с тем казался моложе своих лет. Гаррет не знал, говорит ли это больше о Карриге или о том, кем и чем стал он сам.
Сегодня выдался утренний обход, и они втроем до зари ушли из казармы. Конкретно установленного маршрута или расписания, конечно же, не было. Если бы таковой существовал, грабители и карманники прознали бы об этом и планировали бы выходы с его учетом. Поэтому они выбрали общее направление, примерное время и предоставили вести себя самому городу.
На восточном берегу реки было двое южных ворот, и этим утром патрульные двигались по границе между Притечьем и Долгогорьем в направлении юго-восточного въезда, шагая посередине улицы, и редкое движение само обходило их стороной. Позади них солнце зацепилось за вершину Дворцового Холма, затем подтянулось, переваливая зенит, и залило светом улицы. Достигнув ворот, они на время