– Помните день, когда на меня напали в доме семьи? Она была там со мной. Они охотились на нее.
– Кто они? – произнес Маур впервые за все время.
– Я не знаю. Точно те двое, что вломились к нам, – но кто-то же их послал, и я не знаю кто и откуда они знали, где нас искать. Ее ранили, тяжело, но она скрылась.
– И ты знаешь, где она, – сказал Канниш.
У Гаррета не запечатлелось в уме предупреждение в его голосе.
– Она вне опасности. Настолько, насколько это возможно, то есть более-менее. Будь у нее больше сил, она могла бы покинуть город, но я договорился, чтобы ее спрятали и выходили. Кто бы ни покушался на нее, он ее не найдет. – Он не смог вынудить себя назвать имя Тетки Шипихи, никак, даже сейчас. – Нам нужно выяснить, кто были те наемники. Кто их послал.
– Нам? – отметил Канниш.
Маур на него покосился, и Гаррет почувствовал первый признак тревоги.
– Кроме вас, я никому не верю.
– Что тебе надо сделать, – сказал Канниш, – так это отправиться прямиком в казарму и обо всем этом рассказать капитану.
– В заговоре может участвовать кто-то из стражи. Не помню, говорил ли я в тот день, куда собираюсь идти. Что-то прогнило на Дворцовом Холме, и если оно укоренилось и здесь…
– Тогда его с корнем выдерет капитан, – сказал Канниш. – Мы – стража. Мы – синие плащи, по крайней мере я. Насчет тебя я уже ни фига не уверен. Зачем ты вообще к нам вступил? Только чтоб не жениться? Ты с самого начала сидел на двух стульях. Тебе положено представлять закон Китамара, а ты в свои смены морочишь голову старыми книгами, ловчишь, как пролезть на дежурство в дворцовую стражу и как встретиться с этой девушкой – а с нею, прошу заметить, тебе никак невозможно быть вместе. На службе ты коротаешь время, пока не придет срок вернуться к тому, что для тебя намного важнее.
– Напрасно ты так, – сказал Гаррет.
– Прямо сейчас вся казарма носится по городу, разыскивает девицу, а тебе уже известно, где она. И все усилия, потраченные на ее поиски, не будут приложены ни к чему полезному. Сколько народу из-за тебя лишится добра? Скольких ограбят, изобьют, потому что капитан все силы бросил на это задание? Неужели кого-то убьют по ходу того, что ты мог бы пресечь, просто поверив нам? Может, по-твоему, работа стражника – не шибко ответственное занятие, но мне сдается ровно наоборот, ты меня понял?
– Если стража нечиста на руку…
– А может, нечиста на руку девчонка. Ты об этом подумал? Может, проблема в ней и это ты напялил шоры и скачешь, не разбирая дороги.
Канниш повернулся к Мауру, словно ища поддержки, но невысокий приятель глубоко погрузился в собственные раздумья. Канниш хлестнул по воде.
– Ты доложишь обо всем капитану, потому что он – капитан, а мы стражники, и именно так это все и работает, – сказал Канниш. – А если не ты, скажу я.
Канниш поднялся из купальни, схватил полотенце и быстрым шагом вышел вон с искаженным гневом лицом. Гаррет повернулся к Мауру, паника стояла как камень в горле.
– Придется голову поломать, – сказал Маур. – Тот, кого ты убил. С него ведь сняли посмертный слепок? Надо это проверить.
34
Лицо было отпечатано в дешевом гипсе и слабо напоминало Гаррету убитого им человека. Смерть или слепок смазали его рот и глаза. Бывалые стражники рассказывали об изменениях, что творит вода над утопленниками, – река просачивается внутрь плоти, раздувает лица и пальцы, приносит отеки ступням и ладоням, углубляет глазницы так, что даже самые близкие не всегда бывают уверены, что перед ними их родственник. Сейчас не совсем такой случай, но суть одинакова. Что вода, что глина преображают мертвое тело в нечто подобное, схожее, но все же иное. Не в того самого человека.
Высотой стен и расположением перегородок казарма на Камнерядье являла взору прошлую жизнь конюшен. Общий зал был высок и просторен, с огромными бревенчатыми балками, почерневшими от дыма и времени, будто обуглившимися. Южная стена оказалась одними громадными воротами, что открывались навстречу ветру и слабому запаху прачечной, а порой оставались закрытыми. Каменный пол по-прежнему продавливали колеи от колес экипажей, что накатывались десятилетиями. С задней стороны печки для обогрева проходила вертикальная линия из кирпича другого цвета, отметкой места, где раньше стояла давно забытая стенка. Гаррет и Маур сидели за низким дубовым столом, с которого глядело на них лицо мертвеца, будто дерево было водой и в ней тонул человек.
Сидевшая с ними женщина имела широкие плечи и скулы. Свой синий плащ и служебный жетон она носила словно мясник, натянувший на себя кожаный фартук – инструмент кровавого ремесла. Двумя красными заскорузлыми пальцами она взяла маску, повертела в одну сторону, потом в другую. Гаррет под столом ущипнул себя за запястье, пытаясь сдержать нетерпение.
– Из Речного Порта, а точнее? – спросила она.
– Из Дома Лефт, – сказал Маур.
– Не знаю таких, – сказал женщина. – Впрочем, что, если… Есть такой тип по имени Уллин, он не показывался долгое время. Вечно в неприятностях, а иногда за нужную плату становится неприятностью для других. В промежутках между бабами ночует в ночлежном бараке.
– Значит, он пропал? – спросил Гаррет.
Женщина пожала могучими плечами:
– Я его не видала, а это земля моего патруля. Вообще ему не впервой отлучаться на несколько недель по каким-то своим делишкам, а потом прибегать обратно, точно коту бродячему, но у вашего подходящая форма ушей, да и нос тоже похож. Рот не такой, но наверняка судить трудно. Кожа – вещь мягкая. Под давлением гипса меняет облик. Нос и уши, вот на что надо смотреть на посмертных слепках.
Маур кивнул, и Гаррету стало ясно, что его друг детства отложил это открытие про запас.
– Есть ли кто-то, с кем этот Уллин постоянно работал? Кто-то, кто мог послать его в Речной Порт? Может, со связями на Зеленой Горке?
– Смотря кого спрашивать. Ходил слух, что его отец из рода Аббасанн, а мать была служанкой, которую выперли, когда о ней прознала жена, но, может, все это чушь. Если охота нанять разбойника, их вокруг сотни. По большей части достойные люди, только сидят на мели, а работа грязной не бывает. Уллин никогда не тырил по мелочам, вроде «хватай и беги» на базаре. Однако деньги у него постоянно водились. Не слишком удивлюсь, если у него был регулярный источник дохода. Один раз я слыхала, как он говорил про залатанного человека, мне еще тогда показалось, будто его нанимали неоднократно.
– Залатанного человека? – переспросил Гаррет.
– Если только это Уллин. – Она цокнула слепком о стол. – Я уже вам сказала. Трудно понять. Можете еще справиться в казарме Коптильни.
– Они нас сюда и направили, – сказал Маур. – Вообще-то, именно к вам. Сказали, что если у кого и есть перечень местных разбойников, так это у вас.
Невольно польщенная, дородная женщина ответила улыбкой.
– Буду держать ухо востро. Если повстречаю его или услышу, как кто-то оплакивает безвременно ушедшего Уллина, отправлю весточку. Маур Кондол, верно запомнила?
– Если понадобится пособить вам к востоку от реки, с меня должок, – сказал Маур.
При упоминании о должке Гаррет напрягся, но ни женщина, ни Маур не подали виду, даже если и заметили. Она поднялась и потопала к выходу, а Маур завернул гипсовый слепок обратно в тряпицу и положил назад в сумку. Гаррет встал, немного прошелся, потом прислонился к столу, почти садясь на него.
– И что думаешь?
– Думаю, что она думает, что это Уллин, – отозвался Маур. – И это уже интересно.
– Да?
– Это укладывается в версию о том, что они охотились на… – Маур осекся до того, как имя сорвалось с его губ. – Что они охотились на нее. Если бандита нанимают с другого конца города, значит, не хотят, чтобы его легко опознали. Основы стратегического мышления.
– А что с той инлиской?
– Тебе она незнакома. Даже если она не с Камнерядья, ставлю недельную получку, что и не из Речного Порта. – Маур подавил зевок. – Нам пора возвращаться. Мне во второй половине заступать на обход.
Из казармы на Новорядье друзья выехали задолго до рассвета, и восточный горизонт чернел точно так же, как западный. Они взяли на конюшне коляску – конюх отмаргивался ото сна, а пара лошадей лучились многострадальным терпением. На улицах, почитай ночных, лишь местами попадались огоньки фонарей и свечей, долетал смех ребятни и девиц, несущих воду из колодцев и небольших фонтанов. Мост, соединявший Притечье с Коптильней, был пуст, чего в общем-то никогда не бывало – негаснущие кузни к западу от воды сейчас смотрели на голую мостовую.
Скромную казарму Коптильни они достигли одновременно с зарей, и Дворцовый Холм засиял золотом перед огромным голубым небом. Гаррет всю жизнь прожил в Речном Порту. Коптильня с Притечьем по большому счету для него были просто словами. Проезжать по площадям и улицам, откуда Дворцовый Холм смотрелся необычайно низким, а его склон пологим, вдобавок не с той стороны окоема, казалось путешествием в чужой иноземный город.
День разгорался, и улицы заполнились быстро. Экипажи, телеги, прохожие, псы затыкали им путь, Мауру с Гарретом приходилось останавливаться и ждать либо вставать на сиденье возницы и грозить штрафами, если для городской стражи не очистят дорогу. Теплый ветер уже начал взбрыкивать, поднимать на поверхности реки волны, бегущие с востока на запад, вопреки течению в глубине. Мост обратно в Притечье оказался забит, осаживая всякое движение. Будь он свободен, как ночью, они бы добрались до своей казармы за пару часов. А так обоим стало понятно, что вовремя Мауру на обход не успеть.
Гаррет был уверен, что тихий, задумчивый облик маскирует раздражение Маура и страх последствий опоздания на обход, но невысокий стражник неожиданно заговорил:
– Как считаешь, ты ее правда любишь?
Гаррет подался вперед, сосредоточенно уставившись между ушей медленно бредущей лошади.
– Да. Думаю, правда.
– Ну и как, на что оно похоже?