Капитан стражи навис над Элейной с другой стороны.
– Придет день, я вернусь. И все здесь вымету поганой метлой. Остерегайтесь и ждите!
– Давайте переживем сперва день сегодняшний, – сказала ему Элейна.
Мрачная гримаса поколебалась, и нечто вроде безрадостной, но улыбки, пришло ей на смену.
– Это вы верно подметили.
– Держитесь! – крикнул один из инлисков. – Трогаемся жестко. Может, лучше присядьте, чтобы не вывалиться.
Позади стражники сжались за обшивкой из потемневшего дуба. Она схватилась одной рукой за облучок, держа во второй фонарь, пока подручные Тетки Шипихи подсоединяли к ремню привод с передка саней – огромный железный крюк, толще человека в плечах. С проворством давнего навыка крюк прицепили к тягловому ремню, и сани встали на дыбы. Тайные хоромы, Эрья и восточная половина Китамара остались позади, словно Элейну полным галопом понесла упряжка коней. Колеса лязгали и тряслись под настилом. Скорость ураганом разметала ей волосы. Туннель стремительно сматывался назад, древесина и камень, странные синие и зеленоватые арки, не разобрать, слишком быстро сани проносились под ними.
И под гремящие колеса, под свист ремня воздух наполнял мягкий, но куда более глубокий гул, точно выдох божества – длиною в вечность. Кахон бежал над нею по своему ложу, обширный и подавляющий тяжестью, точно город. Гаррет глядел на мчащийся мимо потолок. Бешеный страх в его глазах отражал ее собственный.
– Как думаешь, что случится, если оно вдруг протечет? – спросил он.
– Ничего хорошего, – сказала она.
– Ага, похоже на то.
Элейна выпустила сани, доверяя своему равновесию, и переложила фонарь в левую руку. Отыскала ладонь Гаррета, и, фигурой на носу корабля, они встали бок о бок, уплывая во тьму.
37
Братство Дарис выгорало.
Общий храм и храм внутренний, палаты, залы, кладовые, кельи, конюшни. Все охватило пламя. Над Зеленой Горкой воздух наполнился запахом гари – как и над Дворцовым Холмом с Камнерядьем. Дым окрашивал рдяным оттенком солнечные лучи. Цепочки мужчин и женщин подтаскивали воду с канала, поливали соседние здания в надежде, что пожар не разойдется по городу.
Чудовище, звавшее себя нитью Китамара, сейчас шло пешком, облаченное во плоть, что отняло у Андомаки Чаалат. В его женском животе стоял ком, от страха подкатывала тошнота – кстати, всегда немного разная у каждого нового тела. Скрывая испуг, оно держало голову прямо и поджимало ладонями одежду по бокам, натягивая так, чтобы платье не вздувалось под ветром. Его пояс, а самое главное, его клинок пропал.
Имелось полдюжины величественных особняков, которыми владели различные духовные братства, но именно Дарис было его приютом и домом, убежищем, где можно было укрыться, если во дворце произойдут неприятности. Что-то крайне неприятное нынче произошло во дворце, в самом братстве, а теперь и на этой улице, где враги выследили его, обокрали и, совершенно непредвиденно, вновь лишили несокрушимой брони.
Неужели оно зазналось? Неужели плоть тайного отпрыска, в которой оно прежде пряталось, отравила его свойственной молодости слепотой к риску? Или после Андомаки Чаалат остались не одни кости и кровь, но также предрассудки и побуждения бледной жрицы? Хотелось бы верить, что оплошность оно совершило самостоятельно – ибо тогда в его власти будет ее исправить.
– Миледи, – с удивлением в голосе произнес главный повар дворцовой кухни.
– Лемель Таррит, – отозвалась нить Китамара. Существо помнило, как тот мыл тарелки еще поваренком. И сейчас глядело на него уже третьей парой глаз. – Прости за вторжение, но я надеялась отыскать своего поверенного Трегарро. Ты не видел его?
– Нет, простите, госпожа. У нас здесь не много народу. Я всех отослал на пожар. Вы не пострадали? Давайте заварю вам успокаивающий чай?
Оно ласково улыбнулось, качнув белесой головой. Трегарро был слишком умелым убийцей, чтобы оказаться замеченным на подходе. Он был лучшим союзником и доверенным слугой Андомаки, но нить отправила его убить Бирна а Саля. Верного человека хотелось вернуть, хотелось, чтоб рядом был кто-то понимающий ситуацию с правильной стороны. Но Трегарро – выпущенная стрела. Отозвать его назад уже невозможно.
– Будем надеяться, что он выбрался из пожара, – сказало оно, зная об этом заранее.
Если в настоящее время подручного нет во дворце, значит, он уже бежал, приведя в действие свой замысел. Смерть князя. Лемель утешительно дотронулся до руки нити. По-человечьи мягко и ласково и вместе с тем не совсем скромно. Нить Китамара одарила его тихой улыбкой губ Андомаки и направилась в галереи и переходы, возведенные ею века тому назад. Точно лавирующая против течения рыба, оно двигалось вглубь, тогда как стражники, слуги и придворные потоком выплескивались на улицу бороться с пожаром. Дым проникал в полутемные коридоры, оседая копотью на толстых стенах того, что прежде было его личной крепостью. И оставалось ею. И будет ею и впредь.
Китамар проплыл по темным и замкнутым залам, вниз по спиральной лестнице, в дверь, что не отпиралась уже поколение, что открывалась в тайную часовню, где некогда общался с духами князь Даос а Саль. Оно подошло к серебряному алтарю, потускневшему почти до черноты, и уселось, задрав ноги на жертвенник. Страх препятствовал мыслям, но думать было необходимо. Необходимо было выстроить план.
Кинжал пропал, а с ним пропал и обряд, позволявший созданию соскальзывать с окоема небытия в богатые пищей заводи людской плоти. Если сейчас оно погибнет, то кто будет его спасать? Везде враги. Если опять оступиться, то великая долгая партия будет окончена. Эту мысль оно от себя оттолкнуло. Не было времени почивать на неудачах.
Удары лишь двух сердец мешали ему занять дворец и встать во главе города. Князя нечистых кровей и его дочки. Бирн а Саль уже скончался или был при смерти. Элейна а Саль пряталась. Итак, вот она, текущая цель. Найти девчонку и уничтожить… Но клинок все равно потерян. Оно поглядело наверх, на слои паутины и пыли, вспоминая времена, когда здешние плиты были вычищены и опрятны. Глубь недр и подземный холод дворца ощущались им своей плотью. Оно стремилось к спокойствию, искало надежный способ снова стать цельным и жить в безопасном мире. И поглощать все, что ему необходимо будет поглотить. Не положить конец голоду, но страстно лелеять и пестовать его томление.
Все когда-то случалось впервые. Во времена до клинка, до воды и до крови, когда оно – маленькое и слабое, как головастик, – впервые нашло лазейку в живую плоть этого города. Это было так давно, и оно было таким юным, настолько крошечным в сравнении с тем, во что развилось с тех пор, что нетрудно было об этом забыть. Но все же существовал и другой способ. Даже если Андомака погибнет. Даже если на место покойного папаши сядет Элейна а Саль, выход найдется. Да, он будет стоить великих потерь – памяти, силы и корней глубокого прошлого. Даже, до какой-то степени, осознания им самого себя. То будет первый раз, что уже был, город будет основан заново внутри него самого. Новое начало с забытой исходной точки, с нового рода, которому уготовано править городом следующую тысячу лет.
То, чего удалось добиться ему с Андомакой, Осаем, Айрисом, Даосом, не будет отброшено полностью. Нить вновь истончится до тихого голоска, тонкого воздействия, наущения, что сможет нахлестывать Элейну а Саль изнутри, подвигая туда, куда ему будет нужно ее направить. Многоступенчатые планы громоздились в его сознании наряду со старыми воспоминаниями, точно проблески детства в преклонном возрасте. Опять умалиться в таком масштабе – чудовищное поражение, сдача позиций до самых основ. При этом понадобится сделать еще кое-что, но это выполнимо.
Вполне выполнимо.
Нить Китамара встала, ее разум уже проложил дальнейший путь по дворцу. Врагам удалось много больше, чем она вначале себе представляла, но едва ли на свете существовало что-то опаснее раненого бога.
Время в подземелье вело себя очень странно. Путешествие под городом наверняка заняло не один час, но сколько, Гаррет понять не мог. Два часа казались равно вероятны четырем или восьми, а может, часы эти отлетели сюда во тьму из чьей-то другой жизни и присно брели в вечном мраке, сопровождаясь обрывками памяти, призрачными, словно мираж.
В темноте вырастали ступени, порой вырубленные в природном граните, порой сооруженные из досок и бревен. Путь наверх не складывался из понятных стежков, но ткался сперва в одном направлении, потом в другом, то завязываясь узлом восходящей спирали, то слегка выпрямляясь пролетом на пять-шесть ступеней. Это напоминало ходы, что протачивали в трухлявой древесине термиты и черви. Воздух был неподвижен, пах плесенью и столетиями застоя. Примерно каждую сотню ярдов в стенах открывались ниши, где источали ржавчину древние железные механизмы. Гаррет не мог представить их назначение, как не мог и вообразить события, при которых их устанавливали. Фонарь в руке Элейны выдувал скромный пузырек света в необъятной, кромешно-извилистой тьме. И думать не хотелось, что будет, если погаснет это яркое пятнышко.
Следом маршировали стражники, печатая шаг в твердом, покатистом ритме. Маур, Канниш и его дядя Марсен. Старый Кабан и Фриджан Рид. Берен и Наттан Торр и другие, ожидавшие на сегодня обычных упражнений с мечом вместо такого похода. Никто не разговаривал, и окружавшая тяжесть почвы и камня съедала эхо их поступи. С ними Гаррету было уверенней на душе. Как будто затея становилась не слишком уж и безумной, раз никто не пошел в отказ.
Переход напоминал усиленный бросок на склон Старых Ворот, и это чувствовалось с каждым шагом. Трудно – да, болезненно – да, но не хуже дополнительной пробежки, которую Берен отмерял в наказание для медлительных. До вступления в стражу Гаррет не одолел бы этот подъем. Не смог бы и Маур. Возможно, получилось бы у Канниша – но выжало бы его досуха. А теперь, несмотря на тяжелый день с приближением самого худшего, такие препятствия не останавливали друзей. Элейна не тренировалась день-деньской на площадке для упражнений. Ей наверняка труднее было идти наверх, но и она не замедляла шагов, и Гаррет не думал дать ей подобного совета.