– Пошли вы, – простонал Маур.
– Как он бросился на злобную даму! – продолжил Старый Кабан, благочестиво воздев очи. – Нам всем было известно, что ей подвластны древние, темные чары. Но храбрый маленький Маур подумал: а что, если я подбегу по-настоящему быстро? Должно же сработать.
– Могло, – сказал Маур. – Я хотел проверить.
Впереди Марсен вскарабкался на сундучок возницы, однако вожжи в руки не брал.
– Когда бежишь по-настоящему быстро, обретаешь настоящую духовную мощь. Любой священник не даст соврать. Достигнуть Бога, говорят они, можно, только помчавшись на него со всех ног.
– Чем отличается мой поступок от прыжка Гаррета?
– У него получилось выиграть, – смеясь, ответил Канниш.
Маур не отверз глаза, но приподнял руки, простирая ладони к богам в мольбе вытерпеть всю эту болтовню. Двор покрывала тень, каменные стены отдавали обратно дневную жару. Дворцовые стражники в красном вернулись с ожогами на локтях и ладонях, сажей и копотью на плащах. Всех переполняли задор и хохот. Кто-то притащил два толстых бочонка с пивом, и дворцовые слуги подносили чаши любому желающему. То было веселье и радость от едва миновавшей угрозы. В первые часы восхода солнца каждый из здесь собравшихся встал против ужасного бедствия. И они выжили, и всех пьянил этот факт не меньше, чем пиво.
Гаррет оглянулся на темнеющие каменные здания, крепкие и коренастые, надеясь, что среди прочих лиц увидит одно, особенное, но Элейну позвали уже несколько часов назад. Как бы ему ни хотелось ее увидеть, поговорить, обнять – здесь был дворец, она была дочерью князя, а он самое большее – стражником. Существовали обязанности, требующие ее внимания не удовольствия ради. Так уж предписано вертеться этому миру.
На другой стороне двора капитан Сенит стоял рядом с Самалем Кинтом. Оба улыбались, хотя и по-разному. Кинт накренился вперед, словно на чем-то настаивая. Сенит отодвигался, наслаждаясь своим отказом от чего бы то ни было. Улыбка самого Гаррета потускнела.
– Минуту, парни, – сказал он. – Сейчас вернусь.
Он отошел и побрел по двору, оттягивая пояс большими пальцами. Молодой юноша в накидке слуги предложил ему чашу пива. Он отхлебнул одним глотком половину, желая, чтоб оно было покрепче. Кинт покосился на приближающегося стражника, но капитан Сенит не повернул головы.
– Как только мы это вычислили, то извлекли ее из рыбины и привезли домой.
– Воздушной, значит, рыбы, – сказал Кинт.
– Ага, – подтвердил капитан Сенит с осязаемо притворной невинностью. – На Медном Берегу на таких все время катаются. Внутри у них есть пузырь, в который прямо из воды накачивается пригодный воздух, а ты погоняешь ее изнутри, как будто правишь мулом. Бог знает, сколько времени бедная девочка плавала то вверх, то вниз возле порта, надеясь обратить на себя хоть чье-то внимание.
– И безо всякой связи с Андомакой Чаалат, – сказал Кинт.
– Счастливое совпадение. Я ожидал вас, но чуял, что вы слишком заняты, швыряя грязь с лопаты на угли. Какого хрена тебе неймется, Лефт?
– Нужно поговорить, сэр.
Капитан Сенит, перекатив могучую голову, воззрился на него, потом пожал плечами.
– Ну ладно. Простите, Самаль, детвора кличет, угу?
Кинт поднял, салютуя, кружку пива и пошел прочь, качая головой. Капитан Сенит споро двинулся по дорожке, ведущей вниз, к Старым Воротам. Гаррету пришлось ускориться, чтоб не отстать.
– Воздушная рыба, сэр?
– Это была третья история, которую я ему рассказал. Если повезет, то, когда всплывет настоящая правда, он подумает, что это я запустил очередную лапшу. По сравнению с которой, надо сказать, воздушная рыба не так уж невероятна. Что у тебя на уме?
Гаррет сглотнул, и через железные ворота, а затем короткий туннель они вышли к началу дороги, что закладывала петли до самого Кахона, далеко внизу.
– Я хочу, чтоб вы знали, как много значит для меня стража. Вы взяли меня к себе, когда мне было больше некуда идти и нечем зарабатывать. Теперь я знаю город так, как никогда не знал прежде.
– Но, – подал голос капитан.
– Когда я передавал Элейну а Саль Тетке Шипихе, то заключил сделку. Я должен буду оказать Тетке Шипихе одну услугу. И… по-моему, нельзя, чтобы я расплачивался с ней и при этом был стражником.
Капитан Сенит вздохнул и поглядел на восточную половину города. Отсюда ясно выделялась тень Дворцового Холма и Старых Ворот, что вытягивалась за реку до Новорядья и Долгогорья. Храм и Речной Порт еще купались в свете заходящего солнца, и к югу сияла золотом полоска Притечья. Китамар был таким, каким его видят птицы. Высота делала город прекрасным, чужим и просторным.
Капитан закинул свои лапищи на Гаррета, разминая ему плечи, как пекарь месит залежалое тесто. И заговорил с добродушием и теплотой в голосе:
– Сынок, я понимаю, что пацаны твоих лет нечасто слушают других, но хочу, чтоб ты попытался, ладно? Ты сдал китамарскую княжну самому худшему инлисскому главарю из всех. Ты предал меня и моих людей настолько основательно, насколько это возможно. Тише, тише, тише. Сейчас время слушать. Не говорить. Мысль о том, что у тебя по-прежнему есть место в моей казарме, чтобы от него отказаться, – самая сладко-наивная вещь за сегодняшний день. Ты – не стражник. Ты никогда не был стражником. Ты избалованный купченок, сопляк, который взбрыкнул – ведь ему, видите ли, не понравилось, что от него хочет семья. Ты пришел к нам только потому, что раньше в стражу вступили твои друзья, а своих мыслей у тебя не было ни одной.
– Не думаю, что это…
– Да я ломтика говна не дам за то, что ты там думаешь, Лефт. Я старше тебя, я умнее тебя, и я повидал, как приходят и уходят ребята получше тебя. Ты сунул ножик в Чаалат, значит, ты герой дня, но дни проходят. Единственная причина, по которой ты этим вечером не плаваешь с кирпичами в мешке, только в том, что ты чутка пообжимался с самой могущественной женщиной нашего города. Но как только мы перейдем вон тот мост, ты для меня будешь очередным гнилым засранцем. Отныне главной заботой у тебя будет не попадаться мне на глаза. Если наши дорожки пересекутся опять, твой труп никто не найдет. Уяснил?
– Уяснил.
Капитан Сенит похлопал его пару раз по спине, развернулся и, насвистывая радостную песенку, пошагал обратно ко дворцу, повозке и стражникам в синем или же красном. Гаррет стоял и молчал. Попытался себя застыдить, и это ему удалось немножко. Облегчение преобладало. Он подобрал горстку щебня и стал швырять вниз с крутого склона холма, чтобы не попадать по дороге. Цок, цок, цоканье при отскоках звучало по-своему красиво. Отчасти ему хотелось просто уйти, раствориться в городе и больше не видеть своих друзей, зная, что его время вместе с ними прошло. Но это будет подло по отношению к Каннишу с Мауром, а он уже налицемерил им на целую жизнь. Он кинул последний камешек и, когда тот затих, повернул назад.
Только зайдя на двор, он понял, что что-то случилось. Больше не звучал смех, исчезли улыбки. Люди по-прежнему держали пивные бокалы, но никто не пил. Он подошел к повозке, где все еще сидел Канниш, но уже с осунувшимся, серым лицом.
– Эй, в чем дело? – спросил Гаррет.
– Наш князь умер.
38
– Снаружи к дому пристроена лестница – можешь приходить-уходить когда захочешь, даже когда лавка закрыта, – сказала Йен. – Наверху есть еще кладовая, только иногда там ночует мой двоюродный брат. Нечасто, я предупрежу тебя, если что. Восемь медяков в начале недели. Один серебреник с завтраками и обедами, но учти, я готовлю, что мы едим сами, просто буду делать немного побольше. Заказов не принимаю.
– Не привык к разносолам, – сказал Гаррет.
Комната над лавкой портного была поменьше спальни, где он рос, но всяко больше койки в казарме. Он не знал, что именно она ему напоминала. В какой-то момент за деревянной обивкой перестали следить, и серые подтеки наглядно показывали нанесенный временем урон, пусть даже стены когда-то смазывали пропиткой. На кровати лежал потрепанный, зато чистый матрас. В окошке открывался не самый плохой вид на восточные крыши. Две табуретки, стол, а на нем цветочный горшочек с ростками душицы. Йен осматривала все это вместе с ним, то и дело кивая, будто могла заразить своим одобрением Гаррета.
А он полагал, что, заселяясь сюда, раскраснеется от стыда, потонет в унижении, поскольку лишился должности в страже. Как и в семейном деле до этого. Однако, на удивление, комната полюбилась ему с первого взгляда, и он не мог понять, почему так скоро и крепко, пока не сообразил, что эта спальня первая, которая окажется целиком в его распоряжении. Не отца и не капитана. Пока он исправно вносит плату, эти загаженные стены и покоробленный пол будут его. Гаррет понятия не имел, что столь жадно это воспримет.
Он сел за стол и отсчитал из кошелька восемь монеток. Все они несли на себе лик князя Осая. Бирн а Саль и года не был правителем. Если монеты с его отпечатком успели выйти, то были совсем новыми и Гаррету не попадались.
– Фриджан Рид сказал, что ты человек добрый, иначе я бы не согласилась, – сказала Йен, забирая монеты. – Знаешь, моего мужа пока нету в городе. Дверь в конце прихожей…
– Пусть стоит запертой. Ничего. Там на улице ведь есть фонтан с водой? За шерстяной лавкой с сиреневым крыльцом?
– Я беру воду немного подальше. Через два квартала на север стоит колодец. Ходить дольше, но у воды из фонтана странный вкус.
– Ничего, можно и туда дойти, – сказал Гаррет. – Трудный выдался год, и я просто хочу провести немного времени сам с собой.
Йен взвесила деньги в ладони, потом со звоном ссыпала в карман.
– Пойдешь смотреть похоронное шествие?
– Нет. Одно уже видел. Такого зрелища хватает навсегда.
Йен кивнула, обвела предоставляющим жестом комнату и вышла во внутреннюю дверь. Засов скрежетнул на место, отделяя нового жильца от прочего дома. Шаги хозяйки постепенно стихли. Неловко орудуя левой рукой, Гаррет задвинул засов и на своей половине.