Я оттолкнул ее.
– Нет!
Эталия продолжала смотреть на меня.
– Мне жаль, мне очень жаль, что вы ее потеряли.
Я грубо схватил ее за плечи.
– Как? Откуда вы знаете? Как вы вообще узнали, что она мне сказала? Отвечайте!
– Потому что я Эталия, сестра Милосердного света, которая поклялась помочь вам. По-другому я не смогла бы убедить вас, Фалькио валь Монд из Пертина. Потому что вы не можете принять милосердия, не ощутив прежде боли.
Эталия отвернулась от меня и пошла к переулку.
– Фалькио, – позвала Алина. – Фалькио, что мы будем делать?
– Мы пойдем с ней, – ответил я и положил руку на лошадиную гриву, чтобы дать понять, что мы уходим. И мы медленно пошли следом за Эталией.
НОЧЬ МИЛОСЕРДИЯ
Трудно описать эту ночь, всё, что сделала Эталия и что она забрала у меня. Женщина спустила с цепи боль, которую я давно и глубоко прятал в душе: по сравнению с ней многодневные пытки показались мне небольшим ожогом. Когда нечаянно прикасаешься к раскаленной печке, боль поначалу острая, но долго не длится. А это…
Когда мы подошли к храму, который, по моим воспоминаниям, не сильно отличался от борделя, меня отвели в комнату Эталии. Алина сказала, что ни за что не расстанется с лошадью, поэтому им отвели место за храмом: там лошадь могла поесть, а девочка – поспать. Эталия пообещала, что здесь нас никто не найдет; у меня совсем не осталось сил, поэтому я ей доверился.
Она велела мне лечь в постель.
– Мне нужно помыться, – предупредил я.
– Я помою тебя, – ответила она и знаком приказала снять плащ. Моя остальная одежда превратилась в рваные лохмотья, пропитанные запекшейся кровью, грязью и нечистотами, и при этом невыносимо смердела. С помощью ножниц Эталия разрезала рубаху.
– Прекратите, – запротестовал я.
Она показала на новую одежду, лежащую на столе аккуратной стопкой.
– Вот одежда для вас, – сказала она. – А тряпки вам больше не пригодятся: связанные с ними воспоминания смердят так же сильно, как и они.
Я засмеялся, но она даже не улыбнулась. Осторожно двигая ножницами, срезала остатки одежды, распарывая ее по швам. Помогла мне освободиться от рубахи и штанов, и даже сапоги с ее помощью свалились с ног.
Она заставила меня, грязного и нагого, лечь в постель, а сама ушла в небольшую комнатку. Вернулась оттуда с чашей и полотенцем. Села рядом со мной. Взяла со стола кувшин с водой.
– Простите меня, – сказала она. – Я знаю, что они применяли мази, усиливающие боль, но обещаю: от этой вам станет легче.
Она начала нежно промывать мои раны, смывая толстый слой запекшейся грязи с груди, лица, ног и прочих частей тела. Процесс был долгим и мучительным, и, как бы нежно она ни старалась прикасаться, кожа горела, как в аду. Некоторые раны сильно загноились, но она промыла их, не сказав ни слова. Поначалу мазь жгла, но постепенно пришло блаженное облегчение. Когда Эталия закончила, я уже не чувствовал боли и вообще почти ничего не ощущал. Мои веки слипались, но она сказала:
– Еще не время для сна.
Я открыл глаза и посмотрел на нее. Женщина сняла несколько слоев тонкой прозрачной ткани, окутывавшей ее, но последний полностью облегал тело, и в лунном свете, льющемся сквозь окно, я увидел ее всю.
– Нет.
– Вы боитесь, – сказала она без обиды и злобы.
– Я… – И тут я понял, что и впрямь боюсь, но не того, о чем подумала она. В таком было стыдно признаваться вслух даже самому себе.
Она уложила меня на спину и нежно погладила по бедру.
– Вы боитесь того, что внутри вас. – Эталия говорила со мной нежными прикосновениями мягкой кожи. – Того, что вы обнаружили в себе в день, когда ее забрали.
Я напрягся, попытался отделаться от ее рук и отвернуться, но она прижала меня к постели и оседлала.
– Вы боитесь причинить мне зло, Фалькио. Думаете, что если даже на секунду откроетесь, то ярость выплеснется и вы выместите на мне кулаками свою злобу и жестокость.
– Эталия… не надо.
– Я не боюсь, Фалькио валь Монд. Знаю, что у вас внутри. Вы слишком долго носили это в себе. Ярость спасала жизни вам и вашим товарищам, когда уже не хватало сил или умения, но теперь нужно ее отпустить. Теперь вы сильны, могущественны, не нужно носить в своем сердце этот темный сосуд. Нужно расшатать его и излить содержимое, полностью избавиться от него.
Она почти незаметно двигала бедрами, но ощущение было такое, словно сила, исходящая из нее, разливается по всему телу, преодолевая сопротивление, разрывая оковы, в существовании которых я даже себе не признавался.
– Пожалуйста, – сказал я. – Пожалуйста, остановитесь.
Эталия наклонилась и взяла мою левую руку, завела ее за изголовье постели. Я почувствовал, как что-то обматывается вокруг моего запястья. Попытался вырваться, но не смог. Я дернул второй рукой, но женщина уже и ее успела привязать.
– Остановитесь, – повторил я.
– Я не боюсь, Фалькио. Я не верю, что жестокость, живущая в вашем теле, сильнее милосердия, обитающего в вашей душе, даже когда вам больно и вы в ярости.
Она встала и, подойдя к изножью, достала еще один ремень, прикрепленный к полу.
– Я не могу заставить вас поверить мне, потому что вы слишком сильно себя ненавидите, чтобы принять истину о себе. Поэтому я свяжу вас, и вы выпустите из своего сердца всю ярость, но не сможете причините мне вреда.
Женщина смотрела на меня так, словно ждала ответа, но я не мог ничего сказать. Не чувствовал ничего, кроме стыда, и все слова покинули меня.
Эталии и этого хватило, она вернулась в постель и вновь оседлала меня.
Моя обычная язвительность все-таки прорвалась.
– Похоже, что…
Эталия положила палец мне на уста и вновь нежно начала покачиваться. Я не двигался; это продолжалось очень долго, и мне даже показалось, что в какой-то момент я уснул. Но потом вдруг понял, что нахожусь уже внутри нее, а она все так же нежно раскачивается взад и вперед. Я испугался, что сейчас скажу что-нибудь ужасное, но от раскачивания лона голос мой стих. Иногда мне казалось, что я вот-вот заплачу, но ее мерные движения и руки, упирающиеся мне в грудь, помогали сдержаться. Я не знал, сколько уже прошло времени, – помню лишь, что в окно начали пробиваться первые лучи солнца прежде, чем я заговорил. Голос мой был так тих, что она попросила меня повторить. А может, не просила. Может, просто хотела, чтобы я сам себя услышал.
– Ремни, – сказал я. – Сними с меня ремни.
Это утро отличалось от всех предшествующих и вообще всего, что только можно себе представить. Я снова проснулся, но раны уже не болели. А что еще важнее, боль, сидевшая во мне жалом так много лет, тоже исчезла. Хотел бы я сказать, что это случилось раз и навсегда, но даже тогда я понимал, что впереди меня ждет еще немало боли. Но это будет потом.
Я услышал тихое пение, оглянулся и увидел, что Эталия стоит у окна. Она наливала в чашку какой-то горячий напиток и раскладывала еду на тарелке. Этим утром на ней было простое летнее платье, белое с голубым, и в нем она совсем не походила на ту таинственную эфирную незнакомку, которая поприветствовала меня прошлой ночью. Она показалась мне еще красивее.
– Пора завтракать, – сказала она. Поставила на темный деревянный поднос две тарелки и чашки и поместила его на маленький столик у постели. Сама села рядом.
Я сделал глоток – в чашке оказался некрепкий травяной чай с медом. На тарелках была простая еда: хлеб с вареньем и куски сыра. Я собирался уже пошутить, сказав, что съел бы жареного цыпленка, но она лишь покачала головой.
– После того, чем они кормили тебя и что с тобой сделали, не стоит принимать тяжелую пищу. Тебе нужно что-то легкое и не слишком много, по крайней мере на первых порах.
Я согласно кивнул: честно говоря, я давно не чувствовал себя настолько хорошо, что даже нужные слова не находились. Я почесал подбородок и с удивлением не обнаружил бороды. Каким-то образом она побрила меня, пока я спал.
– Спасибо, – сказал я.
Она улыбнулась и ответила так, словно я произнес что-то очень оригинальное:
– Вот и замечательно.
Мы завершили трапезу в полном молчании, но после я почувствовал потребность поговорить.
– Где девочка?
– Полагаю, прямо сейчас она взбегает по лестнице, – ответила Эталия.
Тут же раздался стук в дверь, и голос Алины произнес:
– Фалькио! Фалькио! Вы здесь? Мне сказали, чтобы я не беспокоила вас, но я им не верю. Фалькио, вы ранены?
Эталия встала и открыла задвижку.
– Он здесь, дитя. Не стоит беспокоиться и ломать руки о дверь. Не обратив на нее внимания, Алина взобралась на постель.
Вспомнив о том, что лежу обнаженный, я едва успел прикрыться простыней.
– Фалькио! С вами все в порядке?
– Все отлично. А как ты?
– Прекрасно. И Чудище тоже.
– Чудище?
– Лошадь, ну же! Вы уверены, что уже в порядке? Выглядите каким-то одурманенным.
– Клянусь, со мной уже все хорошо.
– Ладно, – сказала она и посерьезнела. – Нам скоро нужно идти, Фалькио. Церемония начнется через пару часов, нам надо появиться там до того, как они начнут вызывать всех по именам.
Я все еще не был уверен в том, что следует так поступить.
– Ступай вниз и жди там, дитя мое, – сказала Эталия. – Поешь пока, а нам с Фалькио нужно еще кое-что обсудить.
– Что обсудить? Плату за услуги? – язвительно спросила Алина и поскакала вниз по лестнице.
Эталия закрыла дверь на щеколду, прежде чем сесть рядом.
– Девочка не ошиблась, – заметила она.
Не мне судить: святые лишь знают, что эта женщина сделала для меня гораздо больше, чем я мог надеяться. Но все равно отчего-то мне стало больно.
– Денег у меня немного, но все, что есть, – твои. А то, что я останусь должен, обязательно найду и принесу тебе позже, когда смогу. Назови цену, Эталия: какой бы она ни была, я буду вечно благодарен тебе.
Она наклонилась и поцеловала меня в лоб.