Единственным судией в Яме был присущий Делианну дар.
Из-за лихорадки он стал заглядывать в души все чаще. Стоило ему долго приглядываться к человеку, и – накатывало; он проникал не только в обстоятельства каждого дела, но и в сердца истцов. Споры стали редки, а самозваная полиция Ямы, невзирая на преступные склонности большинства ее тружеников, – абсолютно неподкупна, после того как мелкое вымогательство, совершенное одним из солдат Хари, послужило поводом к исключительно жестокой казни.
А еще в Яме стало тихо. Когда заканчивались тренировки, беседовать можно было нормальным голосом, не срываясь на крик, как приходилось прежде. Стража на мостках не знала, что и думать о неожиданных переменах; Хари запретил своим подданным отвечать на грубые оскорбления и насмешки стражников, велел подчиняться прямым приказам и почтительно отвечать на прямой вопрос, но в остальном полностью игнорировать стражников.
Он соорудил себе трон – покрытое грубой подстилкой сиденье на камне у родника. Оттуда открывался вид на его крошечное мирное царство, где львы и агнцы равно слишком почитали его бескомпромиссную жестокость, чтобы жаловаться, не говоря о том, чтобы проявить неповиновение.
Сточной канавой Ямы стала лишь левая канавка, по которой стекали воды источника. После одного убийства и нескольких серьезных побоев в остальные стоки никто не осмеливался справлять нужду. По центральной канавке текла вода для умывания, где каждый заключенный мог ополоснуться или постирать тряпье; невзирая на отсутствие мыла, к концу первого круга помывки скотская вонь над Ямой рассеялась, оставив лишь не слишком скверный запах пота. Сток, изгибавшийся вправо, заключенные вымыли порванными на тряпки рубахами от бассейна до слива в другом конце тюрьмы, и по нему текла питьевая вода, чистая и свежая, как сам бьющий из скалы родник.
Делианн, когда его не звали в судьи или, верней сказать, оракулы, проводил время, сидя на полу с поджатыми под себя ноющими ногами и пребывая в чародейском трансе. Он изучал завихрения черного Потока, которые окутывали темную Оболочку Хари, и видел в лихорадочном бреду, как каменные стены колышутся, идут неспешными, высокими волнами, словно в открытом море.
Много времени он проводил, думая о черном Потоке. Думая о сплетениях случайностей и решений, которые по ошибке зовутся судьбами.
Много времени он проводил, размышляя о Кейне.
Дважды пытался он рассказать Хари о том, что` открыл, но всякий раз обстоятельства были против него. Хари полностью ушел в заботы об укреплении и пропитании своего крошечного феода; Делианну удавалось отвлечь его лишь ненадолго, а приступы лихорадки поражали его косноязычием.
– Твоя Оболочка… – начал он в первый раз. – Ты знаешь, что такое Оболочка?
– Ага, – рассеянно подтвердил Хари. – Я был женат на чародейке.
– Твоя Оболочка черного цвета. Тебе должны были говорить, что она черная.
– И?
– Все дело в Потоке. Камень Донжона не останавливает черный Поток. Не думаю, что его что-то могло бы удержать.
– Давай к делу, Крис. Короче.
– Твоя Оболочка, она черная из-за такого Потока, разве ты не понимаешь? Ты не можешь ей противостоять.
– Делов-то. У многих в Оболочках видны черные пятна.
– У всех есть черные пятна на Оболочках. У каждого. Только обычно их не видно за другими цветами. Но угольно-черная аура! Это большая редкость. Огромная. Передать не могу какая. Думаю – более поздние случаи мне неизвестны – последнюю наблюдали у Джерета из Тирналла.
– Древность какая, – пробормотал Хари. – Он ведь почти что миф.
– Не древность, вовсе нет. История. Только хумансы считают ее древней. Хари, Пакт Пиричанта был заключен, завершив восстание Джерета, всего лишь пятьсот лет назад. Да я знавал живых свидетелей этому. Мой отец – я хочу сказать, король… Т’фаррелл Воронье Крыло был там как свидетель от Перворожденных. Джерет Богоубийца – фигура столь же реальная, как мы с тобой. То, что ты слышал о нем, что говорится в песнях и сказаниях, скорее правда, чем выдумка.
– А я тут при чем?
– Та же сила: ты решаешь и делаешь. Эта способность сделала Джерета Богоубийцей, а тебя делает Кейном.
– Слушай, ты бы прилег? Совсем бредить начал.
– Твоя сила – это моя сила, это власть для всех. Мы все наделены ею… только не пользуемся. Черный Поток, понимаешь? Это метафора. Как удар в челюсть. Фокус. Направление. Концентрация. Без страха. Воплощенная воля. Явление. Вот что такое Кейн.
– Не понимаю.
Делианн положил на колено сплетенные пальцы и оперся о покрытый испариной камень. Холодные скалы вытягивали жар из тела, и, когда чародей заговорил снова, речь его стала более внятной.
– Порой я вспоминаю, – произнес он медленно, – чему ты учил меня на тренировках в Консерватории. Помню, как ты напялил на меня сорбатановую броню, чтобы показать мне настоящий удар. Двадцать семь лет прошло. Я пережил немало драк – меня огры метелили! – и никто, ни одна живая душа не била меня так сильно.
– Удар – это не только и не столько сила, – заметил Хари. – Хороший удар – наполовину физика, наполовину психология.
– Как и черный Поток. Любой может пользоваться им, как любой, у кого есть руки, может дать в глаз. У тебя просто лучше получается. Ты отбрасываешь все несущественное. Сильно ли ты ударишь, если боишься сломать руку? Хорошо ли станешь драться, если боишься проиграть?
– «Пусть тебя не тревожит собственная безопасность – предложи противнику свою жизнь», – пробормотал Хари и поджал губы. – Брюс Ли.
– Философ?
– Ага. – Он выдавил улыбку. – Умер молодым.
Делианн пожал плечами:
– А Кейн – нет.
Хари отвернулся.
– Не говори мне о Кейне, – промолвил он. – Я пытался быть Кейном. И очутился здесь.
– Нет, нет, нет! Ты очутился здесь, потому что пытался не быть Кейном.
Вот этого говорить как раз не следовало – теперь Делианн понимал это. Упоминание Кейна зарубило разговор на корню. Кейн потребовал у Орбека отнести его к паре «змей», затеявших свару, а Делианну грубо предложил побеседовать в другой раз, когда чародею станет получше.
Вторая попытка, несколько часов, а может, и дней спустя, была чуть успешнее. В этот раз Делианн подступил к теме осторожнее; пару раз он заводил с Хари беседы, вовсе не касаясь главного. Они пересказывали друг другу, что случилось с ними после того, как они расстались в Консерватории, двадцать семь лет тому назад.
Приключения Кейна Хари упомянул лишь вскользь, поскольку в основном они были знакомы и Делианну; по большей части он рассказывал о жене и дочери, об отце, о доме, который отняли у них. Делианну было что поведать в ответ: начиная с первых дней в Надземном мире, когда он едва не умер с голоду, прежде чем нанялся вышибалой в «Экзотические любовницы» к Кирендаль и встретить там Торронелла. Он рассказал о своем усыновлении, о жизни принца-подменыша – кулака Сумеречного короля – в Живом чертоге и окрестных краях, закончив злосчастным походом по следу сгинувшего в Трансдее посольства. Он рассказал о Томми и странным образом порадовался и взгрустнул одновременно, узнав, что Хари хорошо помнил вышибалу и относился к нему с уважением и некоторой приязнью.
– Томми умер кейнистом? – переспросил Хари вполголоса и покачал головой. – Поверить трудно. Он всегда был такой, знаешь, такой вменяемый. Практичный.
– Т’Пассе сказала бы, что практичность – это суть кейнизма.
– Давай только не будем!
– Томми был не простой парень. Может, когда-то так и было, но человек, который спас меня, не был обычным. Не могу сказать, что его выделяло из толпы. С тем же успехом можно называть это кейнизмом.
– Называть, – буркнул Хари. – Как там любит повторять Орбек? «Назвали коровью лепешку овсяной, да на вкус все одно дерьмо».
– Ты считаешь, что в именах нет силы, Хари? Томми не согласился бы. Томми дал новое имя мне. Слишком могущественное. И я не могу воспользоваться им, хотя получил его по праву.
– Что за имя такое?
Делианну пришлось отвернуться, чтобы скрыть набежавшие слезы.
– Он назвал меня Митондионном. Как говорят Хумансы, – королем эльфов.
– Что, точно?
Делианн беспомощно повел плечами:
– Торронелл занес ВРИЧ в Живой чертог. Моя семья мертва. Хоть и по праву усыновления, я тоже Митондионн. – Понурившись, он сглотнул. – Последний из Митондионнов.
Хари молчал долго-долго. В конце концов Делианн поднял глаза и поразился, какая боль стояла в черных глазах собеседника.
– Господи, Крис, – прошептал он. – Прости. Я… – Он покачал головой, сердито оскалившись, и потупил взгляд. – Забываю я, понимаешь? Моя жизнь рухнула и так обломками засыпала, что и не разглядеть, как с другими судьба обошлась. Иногда я бываю редкой задницей.
Делианн улыбнулся:
– Это тоже имя.
– Крис…
– Признай, что некоторые имена обладают силой, Хари. Пойми.
– Ну да, да, ладно. Это так важно?
– Исключительно важно. Чудовищно. На свете нет ничего важней. Подумай. Подумай, под какими именами ты известен. Как называют тебя люди. Тебя прозвали Клинком Тишалла, Хари. Не раздумывал об этом?
– Клинком Тишалла прозвали Кейна.
Делианн отмахнулся; спорить о том, в чем заключается разница, он не собирался.
– Тишалла, бога смерти, зовут также Ограничителем и Разделяющим. Тишалл суть власть перемен, он – тьма внешняя за гранью оформленного бытия. Вот почему его считают богом погибели: смерть – это основная перемена. Главная. А изменение – это основа опыта. Подумай: в отсутствие перемен мы имеем застой – то есть отсутствие новых ощущений. Наши ощущения – это реальность. Вот что такое бытие, не больше и не меньше. Вот откуда берется квантовый «эффект наблюдателя». Реальность – это поток изменений. И все. А Клинок Тишалла – это волновой фронт изменений. Всерассекающий меч.
– Клинок Тишалла, – со злостью бросил Хари, – это гадский рекламный бренд. Какая-то скотина в Студии решила, что он круто звучит. Звучное погоняло для наемного убийцы. Оно ничего не значит, просто глупая придумка.