Он остался один.
Дамон больше не видел их в буйстве переплетенной зелени и не был уверен, что хочет увидеть. Он не был уверен ни в чем. «Что-то мне нехорошо, – подумал Дамон. – Меня знобит. Наверное, я все еще болен. Это какой-то лихорадочный сон».
Он несколько дней не покидал территорию доков. Дамон не мог держаться в стороне. Он лично расставил по постам дозорных и охранников, но не смел довериться им. Когда дела заставляли его удаляться от берега, ему чудились видения, в которых Райте ускользал, как юркая змея, и убегал.
А он знал, что Райте был в центре всего происходящего в Анхане. Он не мог дать ему уйти, иначе все надежды на ответ оказались бы тщетными. И поэтому Дамон возвращался к реке, мерил берег шагами, взглядом и ждал, потому что во всей Анхане мог доверять лишь самому себе.
«Потому что это мой сон».
Живот болел: посреди неистовства зелени его кишки извивались, как черви. Желчь вырвалась рвотой – изо рта выплеснулась молочно-белая жидкость с коричневыми прожилками. Сколько времени прошло с тех пор, как он ел в последний раз? И что он ел в последний раз?
Коричневые прожилки походили на кровь.
Он вытер рот тыльной стороной ладони, и прикосновение к губам ужалило его резкой болью. Губы шелушились, покрывались трещинами и пачкали руку алой кровью. Ему хотелось пить – ужасно хотелось пить. Он встал на колени, набрал в ладони холодной речной воды и поднес ко рту, но язык превратил жидкость в гвозди и битое стекло. Он чувствовал, как осколки ранили горло и резали внутренности…
«Наверное, мне нужна не вода, а что-то другое».
Дамон обернулся к лужице рвоты и сравнил коричневые прожилки в белой пене с липким красным пятном на тыльной стороне ладони. «Кровь», – подумал он.
«Кровь».
Пора выходить на охоту.
Краем глаза он заметил быстрое движение. Кто-то скрывался в зарослях. Дамон встал на четвереньки, раздвинул заросли кукурузы руками, затем проскользнул вперед. Вот! Опять! Или нет? Может быть, и в первый раз показалось? Что, если он видел это раньше или вспоминал старый сон?
Высокий каблук сапога, исчезнувший за стволом ясеня; мимолетный и испуганный взгляд женщины – ее расширенные глаза, смотревшие на него долю секунды, пока их не скрыли пшеничные колосья; запах немытых подмышек и промежности; металлический вкус крови, оставшийся во рту…
Его сновиденные джунгли были наполнены людьми.
Он слышал, как заросли медленно пробуждались к жизни. Со всех сторон доносились леденящие кровь крики, рычание и хрюканье, визг, мычание и вой. Они раздавались вблизи и вдалеке, порождая резонансы и эхо: крики людей, а не животных. Крики зверей, которыми всегда оставались люди.
Он пополз на звук хрустевших стеблей, но вопль боли, перешедший в слабый стон, заставил его подняться на ноги. Приминая тростник, на речном берегу боролись мужчина и женщина – в сплетении человеческих тел то и дело мелькал нож. Дамон не мог понять, кто из них нападал и кто защищался. Он видел только яростные взмахи рук, блеск лезвия и кровь.
Кровь…
Она притягивала его к себе, и Дамон пополз вперед, изнывая от жажды. Прежде всего это был только сон.
В зарослях тростника кто-то толкнул его в спину и сбил с ног. Упав на землю, Дамон почувствовал на губах смолистую жидкость сломанных стеблей. Они вонзились в лицо, и в то же мгновение напавший мужчина безжалостно прижал его коленом. Суетливые руки начали рыться в карманах одежды. Дамон не сопротивлялся. Он лежал на животе и отстраненно гадал, как это происшествие могло случиться в его сне. Затем он увидел тускло блеснувшие зубы, которые через мгновение впились в основание шеи и начали грызть его плоть. Боль, настоящая боль – чрезмерно реальная боль – вывела его из состояния изумления. «Этот сон не мой!»
Дамон изогнулся, схватил одной рукой косматую жующую голову и одновременно пальцами второй руки нашарил глаза мужчины. Тот заворчал, не желая отвлекаться от трапезы. Кулаки Дамона бесцельно молотили воздух. Он что было сил вдавил пальцы в глазницы. Человек принялся вырываться, отбиваясь, толкаясь и стеная от боли. Дамон отпустил его и через миг услышал звук глухого удара, за которым последовало влажное бульканье. Он перекатился на бок, сел и увидел одного из своих эзотериков. Тот перехватил нападавшего и ударом ножа рассек ему горло.
– Почтенный Дамон! – задыхаясь, произнес эзотерик. – Господин посол, я прошу прощения…
И склонился над ним с окровавленным ножом в руке.
– Было трудно добраться до вас… Все это…
Он указал ножом на окружавшую их вакханалию зелени. Дамон не мог отвести взгляда от острого лезвия: красные капли стекали по стальному клинку на запястье монаха. Они казались такими теплыми, такими… соблазнительными… Ему пришлось напомнить себе, что это не сон. Он находился здесь при исполнении обязанностей.
– Я ранен, – тихо прошептал Дамон.
Он убрал руку, которой зажимал рваную рану на плече, и из-под пальцев брызнула кровь.
– Рану нужно промыть и перевязать.
Молодой монах затаил дыхание и нагнулся к начальнику, чтобы осмотреть укус, но Дамон отстранился.
– Нож, – сказал он, отворачиваясь в сторону.
– Что вы говорите, господин?
– Вытри свое оружие, брат, – хриплым голосом произнес Дамон. – Сначала вытри оружие. И делай так всегда.
Монах покраснел.
– Я… я прошу прощения, господин, – запинаясь, пробормотал он. – Просто все так внезапно…
Он указал рукой на джунгли, на труп с перерезанным горлом, лежавший в двух шагах от них; на мужчину в тростнике, из глаза которого торчала рукоятка ножа; на кровавый след среди сломанных стеблей, обрывавшийся в нескольких ярдах у того места, где раненая женщина с хрипом выдыхала остатки жизни.
– Кругом такое безумие… Эти события могут свести с ума кого угодно.
– Они никого не сводят с ума.
Дамон, шатаясь, поднялся на ноги, и тонкое жужжание в его голове усилилось.
– Они просто демонстрируют нам новые возможности.
– Все как во сне, – с беспомощным видом сказал монах.
– Да, – согласился Дамон. – Но это не мой сон. Он не наш.
Жужжание в его голове уже гремело, будто гром, пузырясь в артериях и булькая в сердце.
– Вы правы, – проворчал молодой эзотерик. – Вот именно. Все это нереально. Мы попали в ловушку чужого сна.
– Вставай. Собери остальных. Мы должны выполнить нашу миссию.
– Миссию? Что можно делать в чужом сне?
– Это сон, но он реален. Это сон бога, а все, что боги видят во сне, становится реальностью.
Жужжание превратилось в грохот, затем переросло в скрежещущий вой.
– Вы говорите о боге? – Молодой монах поморщился и недоверчиво покачал головой. – Неужели богам снится такое… безумие?
Дамон молча указал в сторону реки.
Там, сжимая в руке длинный тусклый меч, по воде шагал Райте из Анханы. Речные струи вскипали под его ногами, словно налетали на валун. Брызги оседали на рубахе и кожаных штанах. Он шел шатаясь и без конца спотыкался. Казалось, что ноги с трудом удерживали тело. Он шел вверх по течению, и на лице его клубились грозовые тучи.
– Вот он, – сказал Дамон.
– …Такая красивая…
Эвери Шанкс перевернулась на бок и сжала зубы, сдерживая стон. Поролоновый тюфяк, который служил ей ложем на холодном кафельном полу в операционной ветеринарной клиники, был удобным, и Эвери время от времени погружалась в краткий сон. Однако всякий раз, просыпаясь, она чувствовала себя так, словно ей удалили хрящи и заменили их наждачной бумагой.
Ее сон тревожили кошмары. Костлявые пальцы, покрытые гниющим мясом, сжимали похотливой хваткой ее локти, колени и бедра. Толпа работяг тискала ее грудь и ягодицы. Они лезли руками ей в промежность, обдавая ее тлетворным дыханием, и на каждом лице она видела злой и алчный взгляд Кольберга. Протерев воспаленные глаза, Шанкс попыталась вспомнить, отчего она проснулась.
– Я никогда не думал…
Это был почтительный шепот Тан’элКота. Отдернув руки от лица, Эвери вздохнула.
Операционная озарилась новым светом – более мягким, более густым и золотистым. Такого на этой планете не видели тысячи лет. Словно кто-то поймал первые лучи рассвета в майский день допромышленной эры, закупорил их в бутылку, как крепкое бренди, затем отфильтровал созревшую, сочную и очищенную яркость красок, которой не существовало за пределами сонетов и сказок. Этот свет больше чувствовался сердцем, чем глазами, – свет, возносивший душу ввысь, за пределы Земли. Это о нем слагали стихи, в которых поэты описывали преображающее величие улыбки возлюбленной девы; это его отголоски старались изобразить художники в затасканном образе нимба.
Свет исходил от лица Тан’элКота.
– Значит, получилось? – боясь повысить голос, прошептала Эвери. – Ты сделал это? Она в безопасности?
Взгляд Тан’элКота уносился к далям, не измеряемым милями. Он был направлен в другую вселенную.
– Как мне увидеть ее во сне?
Шанкс посмотрела на стальное ложе, где, медленно корчась от боли, лежала пристегнутая ремнями Фейт. Внутривенные трубки, идущие от капельницы, удерживали ее в постоянном кошмаре.
– Все кончилось? – спросила Эвери. – Она может обрести покой? Тан’элКот, ты дал ей покой?
Взгляд Тан’элКота медленно вернулся из невообразимых пространств, и на его губах появилась удовлетворенная, почти торжествующая улыбка.
– Уже скоро, Бизнесмен, – прошептал он. – Скоро.
Свет в техничке «Непрерывной многосерийной программы» исходил из самого сердца Анханы. Он преобразовывался в холодное электронное сияние одиннадцати экранов и озарял тварь, сидевшую в центре кабины, – ту, что когда-то была Артуро Кольбергом. Казалось, он пожирал глазами кипень необычной весны в Анхане.
Дверь суфлерки отворилась, но тварь не пошевельнулась. Офицеры Социальной полиции молча затолкали в помещение Тан’элКота и удалились, закрыв за собой дверь. Кольберг остался недвижим. Электронные экраны мерцали разноцветием красок: мшистая зелень, бурые камни и голубое небо.