.
Возможно, она прожила с Хари слишком долго. Возможно, в этом была причина.
Ты не можешь отказаться.
Образ дрогнул и покрылся рябью, словно отражение в котле с закипающей водой. На миг классически красивые черты Ма’элКота уступили место другому лицу. Она увидела вытянутый череп с морщинистой пергаментной кожей, усеянный бледными струпьями и темными пятнами гнили. Кривые зубы были покрыты серо-коричневыми точками. Глаза блестели от лютого и безграничного голода, который ужаснул ее.
Да, некая часть нас желает, чтобы девочка страдала. Любовь к насилию так же человечна, как любовь матери к своему ребенку. Но когда ты примкнешь к нам, твои желания окрасят нашу волю. Ты должна была понять эту истину после слияния с рекой. Разве твоя воля не повлияла на ее Песню? Присоединяйся к нам.
Паллас заплакала:
– Я не могу.
Слепой Бог показал ей девочку лет восьми, которая крадучись шла по аллее за многоквартирным рабочим общежитием в Манхэттене. Грязной ручонкой малышка размазывала сопли по губам и надсадно кашляла. Мелкая серая морось жгла ее кожу и оставляла волдыри на голой шее.
Неужели при виде этой девочки ты можешь сказать, что у нее нет права на чистый воздух? Нет права на хорошую еду? Почему она не может быть свободной и счастливой?
Малышка перебралась через кучу мусора и, увидев на земле куриную ножку с остатками мяса, заплакала от радости.
– Я служу реке, – нерешительно ответила Паллас. – И не отвечаю за эту девочку.
Нет, отвечаешь. Теперь ты знаешь о страданиях ребенка и можешь спасти ее от бед. За какое преступление ты хочешь приговорить ее к жалкой жизни? Ты же знаешь, какая судьба уготована ей.
– Она живет в том мире, который создал ты!
И мы принимаем ответственность за это. Мы делаем все, чтобы изменить ситуацию. А что отстаиваешь ты?
Она призвала образ верховьев Большого Чамбайджена, каким это место было до строительства железной дороги в Криловой седловине: кристально чистые источники среди мшистых камней и величия Зубов Богов. Паллас добавила к ним зеленое море девственного леса ниже горных склонов, орла, парящего в небе, и рычащего гризли, который поймал лосося…
Ну, милая девочка, что за пустые отговорки! Взять хотя бы медведя. Представь на миг, что твой медведь угрожает жизни маленькой девочки. Ты убила бы его без колебаний.
Она боролась с отчаянным упорством.
– Разве я натравила на мир твои безликие миллиарды?
Они не безликие. Ты ошибаешься. «Безликие миллиарды» – просто фраза или слоган, который ты придумала, чтобы обезличить их – сделать абстрактными и уготовить им отвратительные судьбы. Они не абстракции. Каждый из этих людей любит и ненавидит, плачет, когда его бьют, и смеется, когда счастлив. Они живые существа. И у каждого из них есть свое «я». Ты могла бы объяснить им в двух словах, почему они должны задыхаться и умирать на остатках разграбленной Земли?
– Только не притворяйся, что тебя это заботит!
А знаешь, нас это заботит. Ты можешь почувствовать нашу печаль. Любой из них – это частичка нас. Как же мы можем не заботиться? Мы тревожимся об их будущем так же, как и они.
Она не знала, что ответить. Даже в своем новом образе Ма’элКот сохранял безупречную логику. Паллас не могла представить гибель десяти миллиардов людей ради медведей, лосей и деревьев. Но она по-прежнему сопротивлялась, не зная причин своего упрямства. Возможно, все объяснялось тем, что Надземный мир был таким красивым, а Земля такой… безобразной.
Это оттого, что мы были слишком молоды, слишком слепы, чтобы создать ее правильно. Надземный мир не повторит судьбы Земли.
Перед ней расцвело видение: город, красотой превосходивший Афины золотого века и затмевавший величественный Рим; город, объединивший в себе лучшие черты Лондона, Парижа и Санкт-Петербурга; город с изяществом Ангкор-Вата и величием Вавилона.
Даже эти медведи, о которых ты так заботишься, все твои деревья и живые существа, ползающие и ходящие по земле, плавающие в водах и парящие в воздухе, – все они могут сохраниться.
И везде, куда бы она ни смотрела, мир был покрыт лесами и садами, полосами прерий и гибкими руслами серебристых рек.
Надземный мир не будет второй Землей. Вместе мы в силах сделать его новым Эдемом, где женщины будут рожать в наслаждении, где мужчинам не придется поливать поля горьким потом. Где все живущие и приходящие в жизнь обретут благоденствие и мир.
То был мир, о котором она всегда мечтала. Разве не так? Возможно, именно поэтому они с Хари не нашли друг в друге счастья. Мир ее грез был чужд для него. Он ненавидел этот идеал.
Он шутил: «Вечный мир? Это для мертвецов». Он говорил: «Конечно, я верю, что для тебя это город. Но для меня он выглядит как свиноферма».
Ты права, немного насмешливо заметил Слепой Бог. В нашем новом раю для Кейна не будет места.
Ей вспомнилось, как, сидя в кресле у Шермайи Доул, она запустила кубик «Из любви к Паллас Рил». «К черту город! – сказал тогда Кейн. – Я сжег бы целый мир, чтобы спасти ее». Она никогда не понимала, как Кейн мог говорить такое.
Однако ответ прост. Он мерзкий злодей.
Из красноватых бликов памяти, которая управляла мозгом ее нового тела, всплыло еще одно воспоминание: снова Хари, теперь старше, седоватый, уже без бороды, лишь со щетиной на подбородке, который грозил стать двойным, в паланкине на краю кратера высоко в горах Трансдеи неподалеку от Криловой седловины. Хари пожал плечами. «Будущее Человечества, – произнес он медленно и немного печально, словно излагал навязшую в зубах, но неизбежную истину, – может идти в жопу».
Как он мог так говорить? Как он мог в это верить?
Теперь ты поняла? Не мы твой враг, а он. Кейн – воплощение зла. Тебе перечислить его преступления? Клятвопреступник!
Она увидела его лицо глазами Фейт, когда он боролся с Социальной полицией и обещал, что спасет ее. Когда он клялся, что сделает все возможное и добьется справедливости.
Лжец!
Образы валом валили из кубика «Из любви к Паллас Рил». Как часто и жестоко Кейн лгал, обманывая даже Короля, своего лучшего друга; рискуя собой и жизнями тех, кого вел в бой.
Убийца!
Она вспомнила, как нашла его на темной улочке Анханы, в конце Приключения «Слуга Империи». Она держала голову Кейна на коленях, а из глубокой раны в его животе хлестала кровь. Эту рану нанес мечом страж, охранявший двери спальни самого принца-регента Тоа-Фелатона. Она вспомнила, как испытала шок и тошноту, когда поняла, что круглый предмет на мостовой рядом с ними был не комом тряпья, а окровавленной и измазанной в дерьме головой принца-регента, убитого в своей постели.
Паллас не могла оспорить эти обвинения, и все же…
И все же…
– Кейн…
Подумав о нем, она почувствовала его ритм в Песне Чамбарайи: свирепую пульсацию ярости и отчаяния, которые маскировались под черный юмор. Она увидела его там, где он находился в это самое мгновение: прикованного к мокрой известковой стене, нагого, утопающего в своих испражнениях, и гангрена пожирала его безжизненные парализованные ноги.
Внезапно она заметила абсолютно белую звезду, которую уже видела однажды раньше – в Железной комнате, когда лежала связанной на алтаре, пока Кейн торговался за ее жизнь с несговорчивым богом. Он горел – горел сырой вскипавшей энергией, испепелявшей все живое.
Эта звезда…
Она помнила, как смотрела на бога Ма’элКота в яростной битве, которая случилась семь лет назад в небесах над стадионом Победы. В тот момент она могла уничтожить его – река пела с неописуемой силой. Но ценой победы стала бы гибель десятков тысяч его Возлюбленных Детей, миллионов деревьев, трав, рыб и выдр – всего живого, что создавало Песню реки. Ради этого бесчисленного множества она предложила ему свою жизнь и жизнь Хари.
Все эти годы она винила Кейна в том, что он отвернулся от нее. «Но это я предала его. Он был для меня менее важен, чем существа, которых я никогда не видела и которые никогда не знали обо мне. Могу ли я говорить, что любила его? Быть может, любовью богини – любовью, которая лелеет все жизни одинаково, но ни одну из них в частности. В споре богини и женщины я оказалась слабой богиней и никудышной женщиной».
Теперь она предстала перед новым выбором – полностью противоположным первому. Она могла принять предложенную руку – пойти на сотрудничество и остаться в живых. В этом случае Паллас спасла бы не только миллиарды людей на Земле, но и собственную дочь. И все же она не соглашалась.
Не могла.
Не могла забыть, что они сделали с Фейт. Не могла поддаться их шантажу. Не могла стать сообщницей в насилии над своей дочерью. В конечном счете не могла сделать то, что ей говорили.
Потому что они были ей омерзительны.
Озарение нахлынуло на нее. В новом свете она увидела резон, который удерживал ее от рабского согласия.
Это был Райте.
Она изменила его тело, но и тело изменило ее. Оно дало ей средство, благодаря которому ее воля могла выражать себя. Оно повлияло на ее мнение о себе и образ мышления. Она стала не такой, какой была прежде. Она стала более человечной. Более похожей на Кейна.
В Райте тоже горела звезда.
Ей вдруг стало ясно, почему Хари так рассердился, когда она попросила его забыть о своем несчастье и поплыть вместе с рекой. Она с изумлением подумала: «Наверное, если бы естественно было быть счастливым, люди не были бы так многообразно несчастны».
Это только рефлекс, милая девочка. Воздействие тела, которым ты обладаешь. Если ты возьмешь себе другое тело, твой ответ изменится.
– Это тело – мое тело. Ответ, который ты слышал, даю я.
Ставки слишком велики, чтобы решать исход партии случайными факторами биологии.
– Велики? Тогда, я думаю, ты можешь назвать свои уговоры… – она зло усмехнулась, – неудачными.