Рядом с Ханто стоял куда более недавний обитатель Тан’элкотова рассудка: Ламорак – Карл Шанкс, чьи воспоминания семь лет тому назад навеки были вплавлены чарами в мозг Тан’элКота. Ламорак, которого запугивали старшие братья, которого избил и едва не изнасиловал Берн в имперском Донжоне, кто лежал беспомощный под ножами мастера Аркадейла в Театре Истины, – таился в самых темных уголках его мозга, призывая опустить руки.
Ламорак ненавидел Кейна и боялся. Самым ярким его воспоминанием был полдень на арене, когда Кейн прижал его шею к всеразрушительному клинку Косаля и швырнул голову убитого на колени Ма’элКоту. Паллас Рил вызывала в нем похоть, смешанную с яростью: глубочайшим его желанием было затрахать ее до смерти, и все же дух Ламорака оставался скован цепями отчаяния и бессилия. Ламорак неустанно нашептывал, что все суета, все случай, что жизнь – лишь несчастье, подверженное капризам мироздания; а раз все бесполезно, то не лучше ли выжить в безопасном месте, как сейчас, чем решаться на страдания в бесплодной борьбе. Ламораку он ответил: «Жизнь хаотична, если ты ей позволяешь. Я превыше, чем был ты».
За спиной Ламорака толпились призраки бессчетных иных, кого за долгие годы принял в себя Ма’элКот: безликие, почти бесформенные тени, судьбы слишком убогие, чтобы сохранить отчетливость в этом пародийном посмертии. Голоса их сливались в гул прибоя, умоляя помнить их, любить их, позаботиться об их детях. «Не бойтесь, – сказал он толпе, – ибо я с вами».
Собравшись с силами, он загнал их всех за врата и запер врата за ними. Осталась лишь одна тень.
Ма’элКот.
Титанический в мощи своей, величественный в доспехах из глянцевого обсидиана. Длинная борода его топорщилась, волосы ниспадали на плечи, глаза сияли, как черные алмазы. «Я гряду, – сказал он Ма’элКоту. – Ты будешь жить».
И молчаливый бог в темнице рассудка поднял в благословении десницу.
Тан’элКот вынырнул из глубин сознания в реальный мир. Пальцы его набрали на клавиатуре код вызова. Щелчки прозвучали гулким, мерным ритмом: как барабанная дробь перед казнью.
Зеркало осветилось. Веселенькая мультяшная стенографистка сообщила ласковым голосом, что готова записать его обращение к Совету управляющих «Приключений без границ».
– К вам обращается Император в изгнании Тан’элКот, – проговорил он медленно и отчетливо. – Передайте вашему Совету управляющих, что в обмен на некоторые поблажки я готов разрешить проблему с Майклсоном.
Он нажал на «отбой» и вздохнул.
«Скоро, – прошептал он таящемуся внутри богу. – Уже скоро».
Хари стоял в техничке. За бронестеклянной панелью лежала на лазерных весах тускло-серая керамическая облатка – саркофаг фримода, где покоилась Шанна. Он старался не думать о том, какой восторг переполняет ее сейчас.
В последние годы камеры фримода были переполнены. Прежде ими пользовались лишь дважды в год, когда отправляли выпускников очередного курса Консерватории в Надземный мир на двухлетнюю практику; Студия Сан-Франциско была самой старой на Земле и единственной, где имелись камеры частотного Трансфера. В Надземном мире таких установок имелось двадцать пять, не считая станции в Терновом ущелье, – все разбросаны по отдаленным местам и замаскированы под храмы особенно мерзкого бога-паука.
В Надземном мире установкам не требовалось сложного оборудования; только маленький трансферный насос, чтобы создать зем-нормальное поле для компьютеров и аппаратуры связи, и чудовищно хитроумные механические весы. Частотный Трансфер – это, по сути, обмен массой-энергией между вселенными и потому требует исключительной точности в измерении переносимой массы. Чем ближе соотношение принимаемой и отправляемой массы к единице, тем меньше энергии нужно затратить. Даже воздух в гробу взвешивался до молекулы.
Фримод был основной причиной того, что Студия Сан-Франциско держалась на плаву при новом Председателе. Когда была основана компания «Надземный мир» и началась полномасштабная разработка его минеральных ресурсов, Студия Сан-Франциско оказалась единственной, где уже имелось необходимое оборудование.
В другом конце технички за таким же бронестеклянным окном, только побольше, виднелись причалы: огромный зал, набитый запечатанными контейнерами, помеченными ярлычками на западном наречии – что и куда отправлять. По другую сторону зала громоздились титанические, с грузовик размером, бочки с отходами: когда не приходилось отправлять на ту сторону оборудование, вес прибывающей руды балансировали, возвращая в Надземный мир отвалы после ее переработки. На причалах всегда было шумно: под рокот могучих турбин постоянно прибывали и отбывали грузовики.
Но Хари было не до них. Он видел только серый саркофаг Шанны и слышал лишь голос техника, вполголоса диктующего поправки своему товарищу в другой вселенной.
«С Кейном лучше не вздорить, – мелькнула исполненная бессильной горечи мыслишка. – Если он взаправду разозлится, то побежит жаловаться жене».
Он резко мотнул головой. «Хорош ныть! – приказал он себе. – Времени у меня нет всем лично заниматься. Не будь жопой». И все же – как мог он стоять здесь, смотреть, как уходит Шанна, и не завидовать ей?
Она обещала присмотреть за Крисом. Хари знал, что Хансену пришлось круто; доброе слово богини придется ему кстати. Найти беглеца Шанне труда не составит; соединившись с Чамбарайей, она могла ощутить любое живое существо, испившее когда-либо речных вод. По ее словам, запись достаточно подробна, чтобы Хансена можно было отыскать среди сотен тысяч жителей Анханы. В любом случае его надо будет найти; если он несет в себе инфекцию, от него проще всего будет получить образец вируса.
Хари все еще чувствовал вкус ее губ. Короткий поцелуй на прощание. Больше он не выдержал бы.
На несколько минут словно вернулись прежние времена – как будто он в самом деле мог что-то сделать. За то короткое время, что они вместе шли из Кунсткамеры, планируя, предвкушая, им овладела иллюзия, будто они снова вместе. Как были много лет назад, так недолго.
До свадьбы.
«Будь осторожна, – сказал он ей, пытаясь – всего лишь, пытаясь – шутить. – Если ты на сей раз попадешь в беду, я уже не смогу примчаться на помощь».
Шанна даже не улыбнулась.
«Присматривай за Тан’элКотом, – только и ответила она. – Не позволяй себе забыть, кто он такой».
«Пусть лучше он не забывает, кто я такой», – ответил Хари.
Прозвучало красиво. Но и только.
Саркофаг замерцал по краям, совмещаясь с почти идентичным в Надземном мире. Первый гроб истаивал до прозрачности, а второй становился все плотнее. За какую-то секунду саркофаг Шанны стал призраком, а новый – наполовину заполненный водой – отвердел, прибыв на место. Шанна ушла.
А где-то в другой вселенной явилась богиня по имени Паллас Рил.
Хари поблагодарил техника и вышел. За дверью, близ лифта, ведущего в общедоступные зоны Студии, с электронным терпением поджидал Ровер. Хари скривился, потом вздохнул, пожал плечами и опустился в инвалидную коляску. Заезжая в лифт, он набрал на своем наладоннике код вызова Эбби. Ответил Брэдли, и Хари попросил позвать к экрану Фейт.
Улыбка дочери заполнила экранчик до краев.
– Пап, привет. Мама теперь в реке, – отчиталась Фейт.
– Я знаю, милая, – ответил Хари. – Я как раз был с ней. Слушай…
– Она очень волнуется, – перебила его дочь, нахмурив золотые бровки. Улыбка ее поблекла. В глазах нарастало знакомое стеклянно жуткое отчуждение. Когда Паллас Рил бродила по землям Надземного мира, она забирала с собой половину души дочери.
Хари кивнул.
– Она там занята очень серьезным делом.
– Она за тебя волнуется, – серьезно заявила Фейт.
– Послушай, – проговорил Хари, – раз ты сегодня все равно не в школе, я подумал взять отгул и все же отвезти тебя на Фэнкон. Даже, может, отпуск на пару дней… Хочешь поехать?
– Правда? Честно-честно?
– Правда. Честно-честно. Ты как? Не переоделась еще?
– Не. А… Мама радуется, что я на кон поеду.
– Еще бы! Я тоже. Только вот что, милая: когда мама уходила, мы очень торопились и очень волновались, так что я забыл ей сказать кое-что. Ты передашь?
– Ага.
– Скажи, что я ее люблю.
– Мм… Она тебя тоже любит, – отозвалась Фейт с простодушной безмятежной прямотой. – Только я не говорю ей на самом деле. Она просто знает.
– Я хотел быть уверен, – пробормотал Хари. – Хотел быть уверен, что она знает.
Глава шестая
Подлый рыцарь ушел на покой. Не осталось для него сражений. Он исполнил свой долг и преуспел в своей задаче. Война была выиграна.
Но он оставался подлым рыцарем.
Победив, он все же проиграл.
Подменыш?
Тоненький голосок напоминал тембром осипшую флейту-пикколо. Чья-то рука, размером не больше ногтя и цепкая, точно клещи, дергала Делианна за ухо.
– Подменыш, проснись!
Делианн перевернулся на бок. Открывать глаза не хотелось. Трудно было вспомнить почему, но он был почти уверен, что стоит ему окончательно проснуться, как станет больно – а в мягкой постели было так тепло, так уютно…
– Подменыш! – Что-то ткнуло ему в шею; трудно быть уверенным, но, кажется, его пнули босой ножкой. – Кир говорит – ты ей нужен!
«Оно и к лучшему, – подумал он, протирая слипшиеся веки. – Если бы я проспал еще немного, то, вероятно, стал бы видеть сны».
За тяжелыми парчовыми занавесями, ограждавшими спальню Кирендаль от внешнего мира, бушевало золотое послеполуденное солнце. Рядом с Делианном на матрасе стояла исключительной красоты дриада двенадцати дюймов ростом. Полупрозрачные крылышки мерцали в сумерках. Выглядела она как женщина преувеличенно чувственных форм: изящные длинные ноги, осиная талия, возмутительно пышная грудь. Крошечная приталенная туника едва прикрывала ягодицы и почти полностью оставляла для обозрения бюст.
– Тап… – пробормотал он хрипло. – Скльк… к’торый час?