– Я твой лучший друг.
– Помню… я помню… – Голос мой рвется, словно тряпица. – Помню, как проснулся… в поезде, и ты… ты…
– Очарование наложено на твою Оболочку. Для этого ты не обязан быть в сознании, – скрипит он с той же едкой ухмылочкой. – Твой разум, как и твоя Оболочка, – всего лишь сплетение токов Силы. В тот же миг, как я сдерну с тебя сетку, шаблон Очарования наберет Силу из окружающей среды, и ты будешь любить меня как сына и доверять мне как отцу.
– Зачем… ты так… со мной?..
– Полагаю, на этот вопрос могу ответить я, – замечает Гаррет. Он пристраивает задницу на краю стола и дарит мне один из тех сочувственных взоров, которые Администраторы разучивают перед зеркалом и приберегают для тех, кого собираются втоптать в дерьмо. – Но прежде чем дать ответ, я хотел бы добавить кое-что от себя. Ты мне никогда не нравился, Майклсон. Ты позор всей касты – ты всегда пользовался нашей компанией для достижения собственных целей, вместо того чтобы служить ей. Ты эгоистичен, самовлюблен и груб. Ты ставишь собственное суждение выше суждений начальства. Я знаю, что и ты меня недолюбливаешь и никогда не любил. Однако при всем этом я должен заверить тебя, что доставшаяся мне задача не принесет мне радости. Ничего личного, Майклсон.
Проступивший от боли на лбу пот катится в глаза, обжигая, и лишняя капля муки чуть не сводит меня с ума. Я едва сдерживаюсь, чтобы не завыть, как раненый пес. И, стиснув зубы, складываю губы в улыбку.
– Просто… выполняешь приказ, да?
– Я пытаюсь достойно исполнить возложенные на меня обязанности, – чопорно соглашается Гаррет. – Ничего личного, да?
– В жопу «ничего личного»!.. Личное – это все. – Я указываю подбородком на Райте. Тот наблюдает за моими мучениями, и лицо его кривится от жуткого голода. Не знаю, отчего это с ним, но я буквально вижу, как ненависть пышет из него, как жар от расплавленного асфальта. – Спроси его. Он знает. Вижу.
Взгляд Райте не отрывается от моего лица. Он упивается зрелищем, как пустыня пьет бурю.
– Продолжай, – бросает он.
– Ну ладно. Тогда так… – Откашлявшись, Гаррет вновь заглядывает в верхнюю карточку. – Первое, что ты должен понять, Майклсон: мы собираемся убить твою жену.
Я знал, что этим кончится, и все равно меня словно по яйцам пнули. Продолжаю улыбаться: подавитесь! Я и так свои яйца еле чувствую.
– Попытайтесь.
– Мм, не только. Сделаем. А ты нам поможешь.
– А потом ты проснешься?
– Тебя отнесут к источнику на горе Резец и там омоют водой. Это привлечет внимание Паллас Рил. Она прибудет туда – и умрет.
– Ее не так просто убить.
– Полагаю, ты удивишься.
Он глядит на меня, будто ждет ответа, но я только смотрю, как бьется жила у него на шее, и скалю зубы.
– Также тебе интересно будет узнать, – продолжает он, кашлянув в кулак, – что своей гибелью она примет на себя всю ответственность за эпидемию ВРИЧ. Сюжет уже расписан: эпидемия была террористическим актом со стороны Паллас Рил, направленным на то, чтобы восстановить общественное мнение против компании «Надземный мир».
– Херня. Никто не купится.
– Купятся как миленькие. У нас найдутся документы, подтверждающие, что в прошлом у нее была связь – полагаю, ее придется назвать романтической – с неким Администратором по имени Керри Вурхис…
– Главой отдела опасных биоматериалов? Но Вурхис же баба…
– И лесбиянка, – уточнил Гаррет с профессорским блеском в глазах. – Да. Это будет особенно пикантный поворот. Мисс Вурхис… как это называется – совесть замучает? И в своей предсмертной записке она признается во всем, включая соучастие Паллас Рил. Мисс Вурхис при пособничестве удачно подвернувшейся группы экотеррористов, которую мы создадим ради такого случая, устроила также и ловушку, едва не погубившую тебя вместе с Тан’элКотом. Однако тебе удалось спастись исключительно зрелищным образом – я уже видел запись, и Приключение получится просто восхитительное.
– Это же бессмыслица, – говорю я. – С какой стати…
– Смысла и не надо искать, – бесстрастно замечает Гаррет. – Собственно говоря, бессмыслица даже лучше, особенно несколько театральная, – ты, Хари, должен понимать это лучше любого другого. Таким образом, десятки соперничающих теорий станут сотрясать Сеть на протяжении недель, месяцев, быть может, лет. И некоторые из этих предположений будут логичнее, вероятнее, осмысленней истины. В этом и заключается общественная полезность «теорий заговора». Если кто-то по случайности и натолкнется на истину, та утонет в потоках мнимых заговоров, один невероятней другого. Идеальная маскировка.
– Поклонники Паллас никогда не примут…
Гаррет отмахнулся:
– Паллас Рил обезумела, ты не забыл? Тяжесть невероятной власти свела ее с ума. Это культурная традиция: великие властители становятся как боги, великие властительницы сходят с ума и становятся погубительницами, которых, в свою очередь, должны сразить их возлюбленные. Общественность уже готова в это поверить: в конце концов, это была постоянная тема определенного рода развлечений на протяжении трех сотен лет.
– Никто в это не поверит, – твержу я, но уже не так убежденно.
Поджав губы, он разводит руками и печально вздыхает: мудрец, видевший все и слегка озадаченный банальностью увиденного.
– Большинство людей, – замечает он, будто извиняясь, – готовы поверить в любую глупость, нелепость или ересь, лишь бы она не противоречила тому, что они зазубрили в детстве.
И это до такой степени правда, что во рту у меня прорастает полынь.
– В конечном итоге они поверят, – неторопливо, с жеманным, утонченным садизмом произносит Гаррет, словно может причинить мне больше страданий, если будет выдавать их по капле, – потому что поверишь ты. – Несколько секунд я стараюсь проглотить комок холодной овсянки, который был моим сердцем. И пока я этим занимаюсь, Гаррет продолжает с гнусной улыбочкой сплетника, готового поделиться особенно постыдным слушком: – Подозреваю, ты еще не понял, что ты в эфире.
В голове у меня снова вспыхивает магний, и комнату заливает белый свет. Я знал – я точно знал откуда-то, потому что читал актерский монолог, даже не задумываясь об этом.
Черт, я и не перестаю…
– За аудиторию свою не волнуйся, Хари. Нет у тебя аудитории. Позволю заметить, Студия уже выяснила, что бывает, когда пускаешь тебя в прямой эфир.
Он вытаскивает из-под стола, за которым восседал, черный чемодан с двумя металлическими рукоятками – не то медными, не то позолоченными. Взгромоздив ящик на столешницу, Гаррет поворачивает его ко мне стеклянисто-гладким боком, похожим на экран.
– Думаю, ты не знаком с устройством, на основе которого создан этот блок, – замечает он. – Туземцы называют его Артанским зеркалом. По природе своей оно крайне схоже с обычным наладонником, но работающим не при помощи квантовых электромагнитных эффектов, а на токах Силы. Суть в том, что это устройство питается от гриффинстоуна. До тех пор, покуда гриффинстоун сохраняет… мм… пожалуй, следовало бы сказать «заряд», устройство будет записывать передачу с твоего имплантата. Это, в некотором роде, усовершенствование «глубокого погружения»: поскольку запись производится на отдельный блок, нам не придется возвращать после казни твою голову. Собственно говоря, устройство это магическом образом связано с аналогичным ему в Терновом ущелье, на Полустанке, так что, хотя физически ты находишься здесь во фримоде, группа избранных – скажем, цензоров – на Земле будет следить за событиями в реальном времени. Полагаю, твой бывший Патрон, праздножитель Вайло, находится в их числе.
Вспышки в черепе становятся все ярче, их шипение выталкивает голос Гаррета куда-то в верхний диапазон, так что он звучит пронзительно и звонко, будто из глубокой алюминиевой канистры.
– Можешь говорить что угодно и думать что угодно; нужные кадры будут подклеены к записям камер безопасности, запечатлевшим спасение Тан’элКота, – история начнется впечатляющим аккордом. А все, чего не одобрит Совет, из финальной версии будет вырезано.
Вырезано…
Финальная версия…
Гаррет и Райте одинаково откидываются назад, сложив руки на груди, и ждут, пока до меня дойдет. Они поймают Шанну на меня, как на живца, чтобы я мог видеть, как она умрет. Все запишут.
И будут продавать.
Все перед моими глазами растворяется в белом пламени, и на свете не остается ничего – только гнев.
– Должно быть, пощипало изрядно, но теперь ожоги тебя не так беспокоят, верно?
Райте снимает с меня сетку и снова убирает ее в мешок.
Я киваю:
– Да, Райте, спасибо.
Мой лучший друг наклоняется ко мне, кладет теплую ладонь на плечо, а свободной рукой срезает наручники, пристегнувшие мои запястья к подлокотникам.
– Мы же не станем говорить, что случилось в этой комнате, верно? Никому от этого лучше не будет, тебе – в первую очередь.
– Ты прав, – отвечаю я, кивнув снова.
Очень внимательный парень; кое-что он понимает быстрее меня.
– Ты даже думать об этом не захочешь. Лучше думай о работе, которая тебе предстоит. Лучше забудь обо всем, что здесь было сказано, пока я не дам тебе знак. Столько раздумий… они тебя только встревожат зря. Мы же не хотим, чтобы ты попусту изводился, верно?
– Да, Райте, ты, как всегда, прав, – отвечаю я, благодарно сжимая его плечо освобожденной рукой. – Спасибо, малыш. Ты мой лучший друг. Мне чертовски повезло, что у меня есть ты, повезло как никогда в жизни.
В льдистых глазах вспыхивает улыбка.
– Повезло? Удача тут ни при чем, – говорит он. – Это судьба.
Кратер имеет в поперечнике добрую сотню ярдов – округлая вмятина на вершине холма в четверти мили от окраин Палатина. Мне кажется, он метеоритный; я не геолог, но эти горы не вулканического происхождения, а кроме того, зев вулкана не может быть таким ровным – словно параболический отражатель.
Звезды сияют над голым холмом. Деревья, и кусты, и трава, и прочая хрень – все выгорело до мелких ломких угольков, до черной земли, и недавно, судя по тому, что все вокруг до сих пор воняет керосином.