А я уж точно никуда не денусь.
Гаррет мелкими шажками отступает к венцу кратера. Он еще держится на ногах, но ноги его уже подкашиваются, дрожат – жить ему недолго. Никто, кроме меня, не глядит в его сторону.
– Кейн, брось меч, – приказывает Райте и, верно, пытается подкрепить слова иными силами: невидимые пальцы направляют мою волю. – Опусти его. – И рука моя слабеет. В глазах монаха искрятся звезды. Он делает шаг. – Вот так. Брось меч.
– Еще шаг… – хриплю я, вскидывая Косаль. По клинку бегут незнакомые узоры начертанных серебром рун, – и я брошу его в твою лживую глотку!
Руны на клинке выпивают серебро из его глаз, и Райте отступает.
Ну и какого хера мне теперь делать?
Прежде чем я успеваю дать ответ…
Словно червь, выползающий из губ мертвеца, из-за края чаши поднимается чучело Берна.
Труп встает, медленно распрямляется, как подсолнух, тянущийся к солнцу. По обнаженной коже змеятся кельтские узоры, сверкая золотом в лунном свете. Швы, что стянули вспоротый моим ножом живот, кажутся стальной застежкой-молнией; без парика, венчавшего чучело, когда он был выставлен на всеобщее обозрение, его череп представляет собой обнаженную кость, остатки кожи прикреплены к нему алюминиевыми скобами. На самой макушке зияет иззубренными краями дыра, пробитая моим маленьким ножом, – кто бы стал ее заклеивать мертвецу? – и сквозь нее проглядывает что-то черное и блестящее, будто газ-антисептик превратил остатки Берновых мозгов в обсидиан. Тварь поднимает голову и бессмысленно оглядывает нас мертвыми глазами, не в силах сосредоточить взгляд, с неясной тупой угрозой кусачей черепахи, поводящей раззявленным клювом в непроглядно мутной воде.
Зрелище это парализует нас всех, даже охранников. Внизу на платформе недвижно валяется Проховци – без сознания или мертвый, отсюда не разобрать. Мертвый Берн расправляет плечи. Пальцы его шевелятся, словно щупальца актиний, нашаривая мнимую добычу.
Умирающий Гаррет отшатывается от твари. Кровь из рассекшей плечо раны брызжет во все стороны, заливая лицо чучела, и темный мясистый язык мертвеца выхлестывает наружу, чтобы слизнуть капли. От знакомого вкуса глаза демона вспыхивают.
Я не успеваю заметить, как движется его рука, – как-то разом она мертвой хваткой вцепляется в здоровое плечо Администратора. Когда тварь стискивает его в любовных объятиях, хрип Гаррета переходит в долгое хрусткое «ккккккк…», – должно быть, он пытается кричать. Одержимый демоном труп впивается, распахнув челюсти, в губы вице-короля: реанимация в исполнении насильника.
Демоны питаются чистой Силой, но по душе им лишь одна ее разновидность – Сила, настроенная Оболочкой живого существа на вибрации боли, ужаса и отчаяния. Обычно эти твари таятся развоплощенными рядом с нами, словно стервятники, ожидая, пока кому-нибудь не станет плохо, способные лишь подтолкнуть в нужном направлении чью-то темнеющую Оболочку. Шанс лично причинить смертельную боль – доступный им только в телесной оболочке – они, должно быть, ценят весьма высоко.
Вселившийся в Берна демон, судя по всему, оттягивается по полной программе: вставший хер этого чучела похож на сырую сардельку в полруки.
Гаррет исходит визгом в распахнутую пасть трупа.
Свободная рука твари разрывает одежду еще живого Гаррета и продолжает рвать – выдирая клочья мяса, впиваясь пальцами в живот, выдергивая полными горстями кровавое месиво. Кишки Администратора не выдерживают, заливая дерьмом сплетенные ноги обоих, но мертвец даже не замечает этого. Он запускает руку в продранное брюхо вице-короля, кровь стекает до самого локтя, по мере того как внутрь входят сначала пальцы, потом предплечье, словно исполинский член, дотягиваясь до самого сердца.
И я откуда-то знаю, что́ эта рука делает. Точно знаю.
Прямой массаж.
Тварь заставляет сердце Гаррета качать кровь, чтобы продолжал жить мозг, чтобы исходил сладостными вибрациями муки, и страха, и отчаяния. Представить не могу, что чувствует Гаррет при этой чудовищной, зверской пытке, – и не дай бог мне это узнать!
В конце концов Гаррет перестает отбиваться и только подергивается спазматически, и тогда демон одной рукой отшвыривает тело в кратер, точно ребенок палочку от леденца. Потом чучело сонно потягивается по-кошачьи, и безадресно-злобный взгляд его упирается в меня.
Из разверстой пасти раздается костяной перестук, словно сыплется галька, потом глохнет на секунду, пока тварь набирает воздух в мертвую грудь, – она не дышит и забыла вдохнуть, прежде чем заговорить. Потом перестук раздается снова, все скорей и скорей, покуда щелканье не рассыпается на звуки сухого, нечеловечески бесстрастного голоса:
– У тттебббя-а мой меччшш.
Это не Берн. Это не его душа вернулась в тело – сколько угодно могу повторять себе, но выражение его глаз, звук голоса вытягивают из меня силы сильней, чем все чары Райте. Я даже не могу удержать Косаль, и, когда Райте делает шаг ко мне, выдергивая у меня эфес одной рукой, а другой ловко расклинивая мои запястья очень эффективным приемом айкидо, я не пытаюсь сопротивляться.
Демон оборачивается к Райте:
– Онно умирррало. – Должно быть, это он про Гаррета. – Я ггголодддаю. Нне пппроступоккк?
Райте пожимает плечами и бормочет себе под нос что-то вроде местной версии «не подмажешь – не поедешь». Без страха подойдя к демону, он протягивает чучелу рукоять Косаля:
– Задача тебе ясна?
Идиот, долбаный дебил, кретин сраный!..
Я же мог себя зарезать клятым мечом. Мог себе башку снести!..
Но не сообразил.
Чучело хватает эфес Косаля – и клинок молчит, потому что чары его пробуждает к жизни лишь прикосновение человеческой руки. Демон поднимает оружие, изучая блестящее под луной лезвие, жидкий блеск усеявших клинок от острия до самой гарды рун.
– Палллассс Риллл, – стрекочет демон, и бледный отсвет отгоревшей похоти в его глазах заставляет меня подумать, что в нем осталось все же нечто от прежнего Берна.
А потом каким-то образом тварь оказывается прямо передо мной. Зенки ее блестят, как стеклянные, – наверное, так и есть, из глотки рвется долгий, басовитый стон, словно у старого усталого любовника на грани оргазма, переходящего в инфаркт.
– Ппприветттт, Кейнннн, – скрипит она.
Дежавю скребет глотку и крутит кишки, выжимая блевотину.
Этого не может быть. Это все дурной сон.
– Ппочемму ты не бежишшшшь? Тттты всссегдддда хххорошшшо ббббегал, – говорит тварь, воздев клинок Косаля под тем же углом, что напряженный член. Она наклоняется ко мне так близко, что я ощущаю запах крови Гаррета и газа-антисептика. – В чччем дддело? Нннноги ппподводятттт?
Я пытаюсь вжаться поглубже в кресло, слабо булькая горлом.
Райте берет тварь за плечо.
– Паллас Рил, – твердо напоминает он.
– Голодддд. Онна должнна… умереттть быссстттро?
– Да, – твердо отвечает Райте. – Быстро. Мгновенно. И точно так, как тебе наказано; иначе она без труда уничтожит тебя.
– Нннннн… Голодддд…
Голос твари переходит в механический рык, словно при работе турбины на холостом ходу.
– Да, пожалуй, – задумчиво замечает Райте, а потом бесцветные его глаза останавливаются на мне, и губы растягиваются в гримасе, которую он, должно быть, считает улыбкой. – И у меня найдется для тебя самая подходящая закуска.
Не знаю, как долго демон затаскивал меня на гору. Должно быть, несколько часов – бесконечный кошмар. Я болтаюсь лицом вниз на каменно-твердом плече, то приходя в себя, то вновь выключаясь от боли, изнеможения, невообразимой мигрени: из-за того, что приходится висеть вниз головой, в черепе словно шершни роятся. Все, что было в желудке, я выблевал давным-давно; теперь стоит мне очнуться, как меня начинают терзать сухие позывы, покуда в глазах не поплывет. Кашляю кровью.
И чертов меч все пытается выбить мне глаз. Где-то нашлись другие ножны для Косаля, и меч вместе с ними пристроили на спине демона. Я выкручиваю запястья под тонкой прочной лентой наручников, стянувших мне руки за спиной, но та режет плоть, и кровь стекает по локтям, по спине и шее и каплями падает с подбородка.
Если мне только удастся высвободить руку и дотянуться до рукояти Косаля…
Демон мерным шагом движется вверх. Его мертвые мышцы, питаемые вовсе не химическими реакциями, не знают усталости. Тварь не ищет легких путей – она обходит перевал стороной, взбираясь по крутому склону горы Резец, нечеловечески ловко, даже босиком и с одной лишь свободной рукой, пробираясь среди утесов.
Болтаясь на плече чучела, я вижу под собой почти всю Крилову седловину. Гребень перевала превратился в крысиное гнездо железнодорожных веток, заплетающих голые костяки полуотстроенного депо; таможня отмечает номинальную границу между Трансдеей и Империей Анханан. Всюду шатры – от маленьких двухместных палаток до огромных: столовая, ангар из листового железа, настолько огромный, что в нем можно было бы разобрать пару локомотивов, не перепутав деталей, отхожие места, лавка компании и один бог ведает что еще.
Базовый лагерь компании «Надземный мир»: они прокладывают железнодорожную ветку по западному склону седловины. В Империю. Чертова железная дорога похожа на язык, пробующий Анханан на вкус.
Из-за холмов на востоке показывается краешек солнца, золотом обливая ресницы. Пожалуй, надеяться, что демон от первых лучей дневного света вспыхнет огнем или еще что-нибудь в этом духе, слишком оптимистично.
Высоко на западном склоне горы Резец, чуть ниже нас, должен быть виден родник, но я вижу только низкую кирпичную башенку, откуда выползает длинная извилистая водопроводная труба, такая новая, что подтекающие стыки еще не начали ржаветь. Труба утыкается в просмоленную бочку на сваях, а уже из нее в сторону растущего скелета вагонного депо ползут другие трубы, поменьше.
Внизу, среди перепутанных рельсов, строятся в длинную неровную очередь Рабочие – слишком усталые и не выспавшиеся после ночи на такой высоте, чтобы поднять голову и увидеть нас. Сейчас, на рассвете, строители выползают, спотыкаясь и почесываясь, из палаток и бредут за водой к проточному желобу, и вскоре там, где он подтекает, земля превращается в грязное месиво.