Звучит – как в кино.
И стреляют до отвращения метко: я все надеюсь, что шальная пуля на ладонь разминется с целью и раскроит мне череп, но куда там! Должно быть, палят соцполы – всем известно, что они не мажут.
Пули бьют почти ритмично, с влажными хлопками, будто клакеры на разогреве. Чучело подымается и пятится, дергаясь, как в дикарской пляске. Дойдя до обрыва, тварь размахивает руками и, широко расставив ноги, пытается удержаться на краю, но гремят новые выстрелы, и очередь сметает чучело с обрыва на хрен.
Труп падает, глухо хлопнувшись раз-другой о камни, и исчезает внизу.
А потом я ощущаю, что демон исчез, потому что в груди моей происходит термоядерный взрыв, испепелив сердце и обжигая глотку, и боже, и боже боже господи боже боже…
…боже…
Вечность спустя: я плыву в океане желчи, меня качает безнадежно мертвая зыбь. Перед глазами пляшут тени, и слышатся голоса – слабо, просачиваясь из неизведанной, ненужной вселенной за гранью моего мирка боли.
– Наше соглашение было вполне конкретно, – произносит голос одновременно человеческий и механический: так могла бы разговаривать заводная кукла, будь у нее голосовые связки. – Он будет доставлен в столицу на казнь. Меч также входит в цену.
Отвечает его полная противоположность: за сухими, педантичными интонациями в нем слышится звон натянутой тетивы.
– Да, безусловно. Я присмотрю за ним. Что же касается меча, это реликвия святого Берна и по праву принадлежит Церкви Возлюбленных Детей Ма’элКота. О нем позаботятся со всем тщанием.
Я открываю глаза, поворачиваю голову, чтобы приказать обоим заткнуть хлебальники, и вижу жестколицего засранца-посла рядом с одним из фальшивых охранников.
Между ними покачивается, сверкая в радужных брызгах водопада, рукоять Косаля, будто метроном, отмеряющий ритм белого шума, в котором растворяется мир. Брызги оседают, сливаясь в тонкую розоватую от крови струйку воды. Изгибы валунов уводят ее в сторону от ручья, и она высыхает среди бесплодных камней.
Клинок рассек лоб Шанны, как у чудовищной, наизнанку вывернутой Паллады, но глаза ее все еще ясны и светлы – те же брызги смывают с них пыль. Зрачки сверкают, как алмазы, и я не понимаю, как мне жить дальше.
Райте оборачивается ко мне, пронизывая сияющим взором.
– Что скажешь, Кейн? – обращается он ко мне с глумливой почтительностью. – Готов в дорогу?
Язык отказывает мне.
Райте пожимает плечами.
– Моя благодарность, – бросает он фальшивому охраннику. – Передайте вашему руководству в компании «Надземный мир» глубочайшее почтение со стороны Монастырей. Также объясните, что мы сожалеем о гибели Администратора Гаррета, но вы сами можете засвидетельствовать – она была неизбежна.
– Согласен, – отвечает тот. – Посольство известят о назначении нового вице-короля, как только позволят обстоятельства.
– Мы готовы приветствовать его в духе истинного Братства, – напыщенно произносит Райте. – Всего вам наилучшего.
Фальшивые охранники молчат: соцполы никогда не прощаются. Молча делают разворот кругом и скрываются за утесом.
Я надеялся, что они меня пристрелят. Но это явно лишнее.
Я еще дышу, но это не значит, что я жив.
Так что, когда Райте выдергивает Косаль из камня, попирая башмаком лицо Шанны, я ничего не чувствую.
Так что, когда он подскакивает ко мне, и в иссиня-белых глазах его бьется тот же слепой голод, что я видел в стеклянных зенках мертвого Берна, и кричит: «Я Райте из Анханы. Ты, Кейн, мой пленник, и ты умрешь!» – я без всякого удивления слышу собственный ответ:
– Я не Кейн. Кейна больше нет. Кейн мертв.
Слова эти по какой-то причине наполняют мальчишку восторгом. Он стоит надо мной, увенчанный славой, раскинув руки, будто хочет обнять весь мир.
– День пришел! – запрокинув голову, орет он в безграничное небо. – День пришел! Ибо я есть!..
У меня еще хватает сил тупо удивиться: кем он себя считает. Но сил беспокоиться об ответе уже нет. Я могу думать только о Фейт.
Но не могу представить, чем случившееся обернулось для нее.
Господи, Фейт… Я знаю, ты не слышишь меня, но…
Господи, Фейт…
Прости.
Глава десятая
Подлый рыцарь, как это в обычае у странствующих паладинов, шел своим путем и учил свои уроки: каждый поворот на его пути становился новым уроком, и каждый урок заставлял свернуть с прежней дороги.
Медленно, через боль и страдания подлый рыцарь признавал истины, которым учила его жизнь: чем вымощена дорога в ад, что нет в мире совершенства и что доброе дело не остается безнаказанным.
Разумеется, он усвоил эти уроки слишком поздно. В конце концов, он был подлый рыцарь.
В дверь постучали без злости – не слишком громко и настойчиво, пару раз, словно бросили походя «Привет!», – но когда Делианн открыл, то едва успел разглядеть рослого, широкоплечего хуманса с добрыми глазами и физиономией, напоминавшей как цветом, так и топографией вареную картофелину. Большего он рассмотреть не успел, потому что в поле зрения его возник весьма внушительный кулак хуманса, приближавшийся слишком быстро и столкнувшийся с переносицей Делианна на такой скорости, что чародей даже не запомнил, как упал. Пропустив промежуточные стадии, он обнаружил, что лежит на ковре в облаке сверкающих белых искр. Во рту стоял вкус крови.
– Привет, – дружелюбно бросил хуманс, шагнув к Делианну, и отвесил ему изрядный пинок тяжелым башмаком под ребра, над почкой, достаточно увесистый, чтобы пара ребер треснула хрустко и чуть слышно.
Делианн согнулся пополам, харкая кровью.
– Руго, – бросил хуманс с такой интонацией, словно это было имя.
В дверь шагнул огр в алых с медным узором доспехах стражи «Чужих игр», расправляя тошнотворно знакомую серебряную сетку. Одним взмахом он набросил сеть на чародея, потом ухватил Делианна здоровенной лапищей за плечо и вздернул в воздух. К тому времени, когда Делианн убедил себя, что это происходит на самом деле, он уже был увязан в мешок и лежал на мускулистой спине великана.
– Имей в виду, – заметил хуманс, – Кирендаль проснулась и жаждет тебя видеть.
Безумная скачка по тайным коридорам «Чужих игр» кончилась тем, что огр, словно клыкастый Дед Мороз девяти футов ростом, стряхнул с плеча мешок и вывалил Делианна вместе с сеткой на пол перед кроватью Кирендаль. Он приземлился на копчик, неловко извернувшись, отчего ребра заболели сильней, чем от пинка.
Не торопясь, с беспредельной осторожностью он попытался распутать сетку, чтобы подняться хотя бы на колени. Он старался не делать ничего такого, что мог бы расценить как попытку к бегству нависший над ним великан, потому что в свободной руке тот держал булаву длиной с человечью ногу. Шипы на ее макушке были длиной с палец и остры, как ногти самого Делианна.
Кирендаль возлежала на груде пестрых шелковых подушек под огромным балдахином. Стальные глаза были обведены темными кругами, металлически блестящие кудри жирными лохмами рассыпались по плечам и подушкам. Кожа напомнила Делианну брюхо дохнущего в пересохшем пруду сома, губы висели над оскаленными клыками, точно клочья сырого мяса. В комнате пахло заполненным ночным горшком с блевотиной пополам.
– Когда я послала за тобой, – хрипло проговорила Кирендаль, как будто язык не вполне слушался ее, – мне пришло в голову сказать для начала что-нибудь веселенькое. Знаешь там, лично поблагодарить тебя за спасение…
– Кир…
– Заткнись! – взвизгнула она яростно, приподнявшись над подушками, и рухнула обратно, словно даже гнев был для нее непосильной ношей. – Не хочу. Не могу. Даже желчи не осталось.
Она отвернулась, чтобы он не видел ее лица.
Сердце стиснула боль. Делианн не знал, что сказать.
– Теперь мне передали, что мы не обязаны умирать, – продолжала Кирендаль, не сводя глаз с тяжелых черных гардин на окне. – Говорят, твоя чума не убьет меня. Говорят, мы все ее переживем.
– Да, – проронил Делианн.
– Все, кроме Пишу, – поправила она. – Все, кроме Тап.
– Богиня…
– Не говори мне о своей богине. Я знаю о ней. Она – клятый Актир. Паллас Рил.
– Мне она показалась богиней, – ответил Делианн.
– Знаешь, – проговорила Кирендаль отстраненно, будто не слыша, – уже пошли слухи. Начались убийства, и много. И не все в Городе чужаков. Должно быть, это команда твоей баржи. Но по официальной версии, это кейнисты, – дескать, они начали кампанию террора в ответ на массовые аресты, пытаясь сорвать правительству седьмой праздник Успения. Но мы-то с тобой знаем лучше, не так ли? Да? Я думала, что знаю. А потом подумала еще раз и поняла, что вовсе не так уверена.
– О чем ты?
– Я знала Кейна. Это тебя удивляет? Я участвовала в Успении Ма’элКота – и все было не совсем так, как теперь учит Церковь. Я была при том. Но в одном Церковь не врет: Кейн был Актири. А Паллас Рил – его женщина. Оба они Актири. Как ты, Делианн.
– Кирендаль…
– Было у Кейна такое свойство – сразу можно было сказать, к чему он приложил руку, потому что тогда все летело в тартарары. Иной раз можно было видеть его влияние: черный Поток, Поток черной Силы, истекающий ниоткуда и уходящий в никуда. Сам увидишь – поймешь. Ничего не получается, как было задумано. Обычно все оборачивается к худшему. Как сейчас.
– Я знаю о Кейне только то, что известно всем, – ответил Делианн, беспомощно пожав плечами. Сетка зашуршала, точно кольчуга. – По большей части – со слов церковников. О Паллас Рил я знаю только то, что она обещала помочь. И что она спасла тебе жизнь.
– Спасла мне жизнь?! – Кирендаль снова обернулась к нему. Налитые кровью глаза ее походили на разбитые в холодную сковородку полунасиженные яйца. – Да. Мне бы следовало ее благодарить. Благодарить за то, что я проснулась и узнала… – Голос ее пресекся. – Что Пишу… Тап… они умерли. А я буду жить, зная, что я убила их. Попусту.