– Но она главная… – пробормотал великан.
– И что?
Огр опустил булаву и нахмурился, обсасывая незнакомую идею.
– Не понимаю, – решил он.
Хуманс неловко повел плечами:
– Да я и сам вряд ли смогу объяснить. Понимаешь, такое дело: если этот перец сказал Кир правду насчет богини, Паллас Рил вернется сюда через пару дней, чтобы все поправить, и все будет хорошо, въезжаешь? А если он наврал, нам все равно скоро хана – Кир первой, скорей всего. Так что ей, по большому счету, наплевать. Ну и нам тоже. Так на кой нам ему башку ломать?
– Потому жто Кир велела, – настаивал огр.
Хуманс глянул на него весьма скептически и слегка встревоженно.
– Вы не понимаете, – проговорил Делианн, облизнув губы. – Я переносчик…
– Ну да, и что? – поинтересовался хуманс. – Делов-то. Если ты заразный, я уже подхватил твою чуму, верно?
– Не надо ради меня…
– Кто сказал, что ради тебя?
– Я не говорил, что хочу жить.
– Тебя вообще никто не спрашивает. Хочешь умирать – изволь справиться без нашей помощи.
– Кир раззердится, – с сомнением заметил Руго. – Безидьзя будед.
– А ей знать необязательно. – Хуманс развел руками. – Давай, Руго, отпустим его, а ей скажем, что тело отправили в реку. Что скажешь?
Руго оскалился так злобно, словно непривычно упорные раздумья закончились для него великанской мигренью, и наконец помотал огромной башкой:
– Не. Кир, она главная. Надо деладь, как она велид.
Он снова замахнулся булавой, но хуманс сделал шаг и загородил собой распростертого на полу Делианна.
– Не надо, Руго.
– Ну кончай, – жалобно проныл великан. – Нам будет секир-бажка…
– Это тебе будет секир-башка, если ты настучишь на меня Кир! А о чем она не знает, в том и беды нет. – Хуманс отвернулся от своего напарника и протянул Делианну руку. – Пошли. Выматываемся отсюда.
Делианн смущенно взял его за руку – теплую, сухую и очень-очень сильную. Хуманс без натуги поднял его на ноги.
– Может, тебе тоже божку знезди? – зловеще предположил огр, шагнув вперед. Он возвышался над хумансом на две головы. Желтые глазищи смотрели вниз из рамки кривых клыков.
Хуманс с любопытством глянул на своего напарника через плечо.
– Сколько мы с тобой вместе работали? Правда хочешь мне черепок раскроить? Тоже мне друг нашелся!
– Ну… но… кончай! Дай я его грохну! Пжаллзда!
– Не. Я решил. Извини, Руго. Придется тебе и меня грохнуть.
Хуманс мягко развернул Делианна за плечи и подтолкнул к двери, следуя за ним по пятам.
– Я могу кликнудь здражу! – воскликнул Руго, просияв от внезапного озарения.
– И что ты им скажешь? Как будешь объяснять, почему не справился сам? – Хуманс распахнул дверь. – Мы уходим, Руго. Хочешь – пошли с нами.
Ответа Делианн не услышал – хуманс протолкнул его в дверь, чтобы затем провести путаными коридорами «Чужих игр» к узкой дверце, открывавшейся в темный переулок. С неба косыми ленивыми струйками, как моча старого алкаша, лился дождь. Хуманс вышел на улицу первым, кивком поманил Делианна за собой.
– Пошли. Жрать хочешь? Пошли, перехватим чего-нибудь.
Жирный покоритель камней в грязном буром фартуке метнул из-за прилавка под нос Делианну полную тарелку – яичница с кровяной колбасой и мясо неопределенного происхождения. В мир постепенно возвращались краски. С той ночи, когда Делианн попал в «Чужие игры», он впервые оказался на свежем воздухе; он промок не меньше залитых грязью улиц, ему было зверски холодно в тонкой хлопчатобумажной рубашке и штанах, и пробивавшихся сквозь плотные, низкие лилово-сизые тучи лучиков солнечного света едва хватало, чтобы придать яичным желткам соломенный оттенок.
Он поерзал на шаткой табуретке и оперся об исцарапанную стойку, едва ли менее жирную, чем еда в тарелке, рядом со смертным, который спас ему жизнь. Стойка неровным четырехугольником окружала мангал, очаг и здоровенный котел с большим грилем, сковородкой и огромной фритюрницей. Посетителей обслуживали двое покорителей камней; вели они себя точно муж и жена, но были похожи, точно брат с сестрой. Уточнять Делианн не стал.
Навес спасал посетителей от дождя. Стойка, табуреты и навес вместе занимали добрую треть мостовой улицы Мориандар, и забегаловка эта была вовсе не единственной. Впрочем, почти все заведения были по случаю дождя пусты. В этом, кроме Делианна и хуманса, был всего один клиент – толстый древолаз с порванными крыльями: он распростерся лицом вниз в другом углу стойки, накрыв голову руками, и храпел, точно страдающий астмой бульдог.
Хуманс отправлял в рот кусок за куском яичницу, шумно жуя. Делианн мог только изумляться; сам он и забыл, когда в последний раз у него был аппетит.
– Чо не ешь? – Делианн неуверенно повел плечами. – Лучшая, блин, яичница в Городе чужаков. Да жри ты, блин! Я плачу. Не заставляй меня жалеть, что я тебя вытащил.
Хуманс фыркнул с полным ртом и толкнул Делианна локтем, будто выдал бог весть какую шутку.
Делианн развернулся спиной к стойке и оперся на нее локтями, наблюдая, как, сгорбившись и втянув головы в плечи, перебегают от навеса к навесу редкие прохожие.
– Лучше бы ты позволил огру меня прихлопнуть, – пробормотал он. – Это было бы справедливо.
– Справедливость? – переспросил хуманс с дружеской усмешкой. – Что за зверь такой? – Он протянул Делианну ладонь. – На. Отсыпь горсть справедливости. Нет? Ну тогда хоть скажи, какова она на вкус? Чем пахнет? Какого цвета? – Он помотал головой и сунул в рот еще кусок яичницы. – Не говори мне о справедливости. Мы же оба взрослые люди.
«Да ну? – мелькнуло в голове у Делианна. – Насчет себя я никогда не был в этом уверен».
– Не боишься потерять работу? – спросил он чуть погодя.
Спутник его пожал плечами:
– Да не. Руго, конечно, тупей разбитого обуха, но сердце у него доброе.
– Он убийца.
– Ха, а я кто? Не сегодня только.
– Это может стоит тебе не только места, – заметил Делианн.
Хуманс снова пожал плечами:
– И что? Мой выбор. – Последнее слово он проговорил с особенным, едва заметным нажимом.
– Не пойму, с чего ты решил мне помочь.
– Да уж не ради твоих благодарностей!
Делианн отвернулся.
– Ха, – буркнул хуманс. – Это я не со зла. От спасенных самоубийц спасиба не жди. Да это ты по Кир мог заметить, нет?
– О да, – вполголоса согласился Делианн. – Но я все еще не понимаю.
Вздохнув, хуманс отложил вилку.
– Тяжеленько будет объяснить-то. Я не все по уму-то делаю, понимаешь? Иной раз втемяшится что-то в башку невесть откуда. А я, уж если возьмусь за дело, так уж назад не оглядываюсь.
– Ладно-ладно… но почему?
– Не знаю. Просто… у ее светлости в спаленке-то я вот что подумал, когда она завела насчет Кейна и всего прочего, – она все твердила, что знала Кейна и что вокруг него все летит в тартарары. Ну ей и взбрело в голову, что ты связан с Кейном.
– Кейн… – повторил Делианн тихонько. – Я ведь о нем почти ничего не знаю.
– Зато я знаю. Я с ним был неплохо знаком. Не то чтобы в большой дружбе мы были, но, можно сказать, приятельствовали. Он мне как-то руку сломал.
– Ничего себе приятель!
– Слушай, он мог меня вообще грохнуть! Черт, я ему до сих пор благодарен. Этот перелом спас мою шкуру. Заработал-то я его за день до Успения Ма’элКотова. Понимаешь, я тогда был рыцарем Короля: если б не рука, я бы точно оказался тогда на стадионе Победы, ну и полег бы вместе со всеми. Много приятелей моих там осталось. Так это я вот к чему: из-за того перелома я и с Ниелой познакомился. Она за мной ухаживала – лихоманка меня пробрала, все такое. К слову сказать, с переломом и лихорадкой я не только на стадион не попал, я и во Второй войне за Престол не участвовал. Теперь у меня есть дом, жена, малыш, работа вот неплохая – и все потому, что я был знаком с Кейном так близко, что он скорее сломал бы мне руку, чем убивать. Понимаешь?
– Все равно не понимаю, – признался Делианн. – Я-то тут при чем?
– А вот: ошиблась Кир. Это не вокруг Кейна все в тартарары летит. Оно обычно само собой выходит. Ежели хорошо поискать, всегда найдется на кого свалить вину – ну, вроде как она всех собак на тебя навешала. Силенок у нее не хватило посмотреть судьбе в лицо. Вот что убило Тап и Пишу – ее слабость. Но признаться в этом она не может, вот тебе и не повезло.
Он слегка пожал плечами, как бы извиняясь за проступок хозяйки, и отправил в рот еще кусок яичницы.
– Но я-то в эти игры не играю, – продолжал он с набитым ртом. – Я вот как скажу: никогда не знаешь, где кирпич упадет. Делай что можешь, держи ушки на макушке – и, может, все еще обернется к лучшему. Так со мной и вышло. Какого рожна мне тебя убивать за то, в чем нет твоей вины?
– Это моя вина, – произнес Делианн.
– Чушь собачья.
– Моя. Я должен был знать. Мне следовало сдохнуть в горах. Теперь и ты заражен; твоя смерть тоже на моей совести.
– И что? Кой толк убиваться над тем, чего не изменишь? Как по мне, так убивать людей надо за то, чего они еще не сделали, понимаешь?
– Ты не знаешь, что это за чума – ВРИЧ, – произнес Делианн. – Ты сойдешь с ума. Ты станешь думать, что весь мир тебя ненавидит, что все хотят убить тебя, даже лучшие друзья, даже жена, даже ребенок…
– Похоже на скверное похмелье.
– Поэтому ты убьешь их первым. Если ты протянешь достаточно долго, то перебьешь всех, кто для тебя что-то значил. А потом умрешь сам в страшных муках.
Хуманс снова вздохнул и отчекрыжил вилкой здоровенный кусок яичницы.
– М-да, хреново.
У Делианна отвисла челюсть.
– И все? Это все, что ты можешь сказать?
– А чего ты ждал? Может, богиня вернется и все исправит. Тогда и беды не будет, верно? А если не вернется – ну, кто знает… может, все и так образуется.
– Я знаю, – мрачно пробурчал Делианн. – Нутром чую. Что-то не так. Богиня не вернется.
– Может быть. Но ты с другой стороны посмотри: может ведь и вернуться. Если бы ты не явился в Анхану, чума все равно добралась бы сюда. Мы ведь ниже по течению от того места, где ты ее подхватил, верно? Так что, если бы ты сдох в горах, здесь так и так случилась бы та же хрень, только вот богиню некому было бы позвать. Так что расслабься, приятель. Может, ты все-таки спас мир.