– Бизнесмен Шанкс. Как приятно вас видеть.
Голос был механически равнодушен, словно у древнего вокодера. На экране отобразилось иссохшее лицо, похожее на обтянутый желтоватым пергаментом череп. На острых скулах кожа собралась складками; губы раздвинулись, как разрез в куске сырой печенки, обнажив буроватые зубы.
Эвери повернулась к экрану лицом.
– Кто вы такой, черт побери? – грозно спросила она. – Где добыли этот номер?
– На столе за вашей спиной, надо полагать, Фейт? Превосходно.
Эвери шагнула к клавиатуре настенного экрана и с силой нажала «отмена».
Череп улыбнулся ей с экрана.
Она нажала клавишу еще раз, и еще, потом треснула по ней кулаком. Стоны девочки становились все громче, все настойчивей.
– Где вы добыли номер?! – прорычала Эвери.
Как вообще можно было его узнать? Экран был подключен меньше суток назад – Эвери сама не знала кода доступа к нему! Как мог этот человек отменить команду «отмена»? Она стиснула кулак, будто хотела врезать по самому экрану.
– Я оскорблен тем, что вы меня не узнаете, Бизнесмен. Оскорблен и разочарован. Я Артуро Кольберг.
Кулак Эвери бессильно разжался. Челюсть отвисла.
– Как?..
– Спасибо, что приглядели за Фейт вместо нас. Но ей пора.
– Пора?.. Вы не можете…
– Напротив, – отрезал Кольберг, и по экрану вновь посыпался электронный снег.
Стоны девочки перешли в рыдания. Техник стоял у нее в изголовье, сжимая в руках бесполезную тиару. Скрипя зубами, Эвери сверлила взглядом пустой экран.
Осторожный стук в дверь, и робкий голос старшего дворецкого:
– Бизнесмен?..
– Пошли вон!
– Бизнесмен, к вам Социальная полиция. Говорят, приехали за молодой госпожой.
Эвери понурила голову.
Фейт завизжала.
Ирония ситуации не прошла мимо Эвери Шанкс незамеченной: социальные полицейские явились с ордером суда, передающим Фейт на их попечение. Ей оставалось стоять, беспомощно глотая слезы, и смотреть, как соцполы затаскивают Фейт в броневик.
За несколько последовавших дней она не раз помянула про себя Майклсона с неожиданной завистью. Тот, по крайней мере, бесновался, боролся, угрожал. Из любви к этой девочке он бросил к ногам противника перчатку своей жизни.
А Эвери не сделала ничего. Стояла на взлетной площадке и терпела, как полагается Бизнесмену.
Во сне и наяву преследовал ее один и тот же образ: распятая на носилках Фейт, под наркозом, в смирительной рубашке. Ей следовало бы давно потерять сознание, но она все же дергалась под стеганым покрывалом, прижимавшим ее к носилкам, медленно, судорожно и стонала протяжно и глухо. Даже сквозь многослойный полог наркотиков, туманивший ее разум, Фейт понимала, что ее увозят из дома.
«Как вы не видите, что делаете с ней? – кричало сердце Эвери Шанкс снова и снова, но слова не могли прорвать замкнувшего ей рот горького молчания. – Как вы не видите, что я нужна ей?!»
Словно блевотина, из-под сердца вздымалась тошнотворная убежденность, что в обществе, где может случиться подобное, что-то изначально неисправимо прогнило. Была одна старая-старая поговорка – Эвери услышала ее так давно, что и вспомнить не могла где, – но только теперь она поняла, как близки к истине эти слова.
«Либерал, – гласила старая поговорка, – это свежеарестованный консерватор».
Первый день прошел, а известий все не было. Юридический отдел СинТек ничем не мог ей помочь; Доннер Мортон, глава клана праздножителей, с которым были связаны Шанксы, обещал разобраться, но даже он мог выяснить только одно – где именно держат Фейт.
Эвери даже в общих чертах не понимала, что именно творится вокруг, но убеждена была, что все сходится к Тан’элКоту. Он позвонил ей, подарив Фейт. Он был в Кунсткамере в ночь пожара, и Паллас Рил погибла – в точности как он предсказывал.
Она знала, где сейчас Фейт.
Прошел второй день, и третий. Эвери забросила обязанности исполнительного директора СинТек, она срывала зло на подчиненных, огрызалась на слуг, отказывалась принимать звонки от отца и оставшихся сыновей, отказывалась даже одеваться к обеду, требуя подавать еду в ее комнаты. Она терзала «Бизнес-трибун», надоедала агенту своего Патрона-праздножителя, засыпала исками гражданский суд и рассылала свою печальную историю по новостным сайтам в надежде, что у нее возьмет интервью какой-нибудь влиятельный репортер. За этот недолгий срок она превратилась в помеху для Конгресса праздножителей, позор касты Бизнесменов и унизительный груз на шее химической империи Шанксов.
Три дня спустя она лично отправилась в Сан-Франциско, решив не мытьем, так катаньем пробиться в Кунсткамеру и самое малое – лично встретиться с проклятым предателем, но обнаружила, что улицы вокруг Студии перегорожены баррикадами и патрулируются совместно охранниками Студии и Социальной полицией; даже воздушное пространство над этим районом было закрыто для гражданских полетов.
Без колебаний Эвери вернулась к своему крестовому походу.
Она знала, что творит, но чудовище за плечом глубоко запустило склизкие когти в ее душу; она не в силах была сопротивляться и себя подгоняла еще более сурово, чем всех остальных. Так что когда в конце концов ее задержала Социальная полиция, это принесло облегчение всем.
Включая Эвери Шанкс.
Она никогда прежде не сталкивалась с полицейскими и не знала, чего ожидать: исков, быть может, обвинений, реальных или вымышленных, или задержания без суда, допросов, может быть, даже пыток, – жуткие слухи о подобных вещах Эвери всегда отметала как недостойные высоких каст глупости: но когда сидишь в кузове броневика и руки у тебя стянуты за спиной пластиковыми наручниками, слухи становятся куда убедительней и куда страшней.
Пока не было ни обвинений, ни ордера – официально ее даже не арестовали. Прибывшие за ней офицеры позволили Эвери собрать чемодан в дорогу, прежде чем увести. Ее мучили ужасные фантазии о том, что она просто исчезнет, растворится без следа в недрах системы правосудия.
Но в самых диких своих фантазиях не предвидела она, что ее доставят прямо в Кунсткамеру Студии.
Социальные полицейские торопливо, но без грубости проволокли ее через всю Кунсткамеру. Лампы при их приближении зажигались и гасли за спиной. Прошли через фонтан непривычных форм, ароматов, красок – оранжерею: билась в сетях лиловая лиана-давилка, свистели пронзительно певучие деревья, покачивая розовыми и изумрудными ветвями, болотные маки рассеивали на пути пришельцев сонную пыльцу. В стороне остался зверинец – рычание, и вой, и болтовня мартышек. Наконец Эвери Шанкс втолкнули в просторную прямоугольную комнату. Мебели не было, а единственным источником света было окно в противоположном ее конце. На его фоне явственно виднелся силуэт великана. Сгорбившись и заложив руки за спину, он глядел на что-то сквозь широкое зеркальное окно. «Я так и знала», – мелькнуло в голове у Эвери. Судя по росту, это мог быть только Тан’элКот.
– Не могу даже представить, чего вы надеетесь этим добиться, – бросила она ему в затылок.
Призрачное отражение в стекле повернуло голову.
– Бизнесмен Шанкс, – басовито прошептал великан – словно заработала вдалеке самолетная турбина. – Спасибо, что явились.
– Не надо зря тратить любезности, Профессионал…
– Любезность никогда не бывает излишней. Отпустите ее, господа, прошу, и оставьте нас. Нам с Бизнесменом Шанкс необходимо посоветоваться наедине.
– Посоветоваться?! – изумленно начала Эвери. – Да это нелепость! Что вы сделали с Фейт?!
– Господа, будьте любезны.
– Не уверен, что это хорошая идея, – прогудел один из соцполов, – оставлять вас наедине.
– И чего конкретно вы опасаетесь? – Голос Тан’элКота звучал до предела рассудительно, хотя хрипловато и сдавленно, словно у него болело горло. – Единственный выход из этих комнат – дверь, через которую вы вошли. Или вы полагаете, что мы с Бизнесменом Шанкс в ваше отсутствие измыслим некий нечестивый комплот?
– Боюсь, – прозвучал бесстрастный ответ, – что ему это не понравится.
– Вот идите к нему и спросите. – Тан’элКот обернулся к вошедшим. В очертаниях его тела было что-то пугающе неправильное, комковатое. – А покуда будьте любезны уважить мое желание. Их вам, сколь мне ведомо, приказано исполнять, покуда они не противоречат вашему… – Эвери показалось, что бывший Император подбирал следующее слово с особенным тщанием, – долгу.
Один из полицейских снял с пояса кусачки и перерезал ленту наручников. Эвери встряхнула кистями, разгоняя кровь, потом оправила рукава и, сложив руки на груди, застыла в выжидающей позе. Четверо соцполов будто бы посовещались между собою неслышно, потом разом повернулись кругом и вышли, затворив за собою дверь.
– Зачем вы приволокли меня сюда? – рявкнула Эвери, стоило им исчезнуть.
– Не я привез вас, Бизнесмен, а Социальная полиция. Она, как вы могли обратить внимание, действует не по моей указке. Подойдите сюда, к окну. Нам надо поговорить.
– Мне нечего вам сказать.
– Не будьте дурой. Вы уже сказали слишком много. Подойдите.
Эвери неохотно шагнула к нему. Тан’элКот возвышался над ней, точно чудом избежавший вымирания дикий зверь. Подходить вплотную Эвери опасалась; она понятия не имела, что он может натворить, но была совершенно уверена, что остановить его не сможет. В тот миг, когда соцполы затянули ленту наручников на ее запястьях, она выпала из знакомой реальности. Здесь ее богатство, власть, положение не значили ничего; важней было, что она стройна, хрупка, немолода уже и стоит рядом со здоровым и, похоже, хищным зверем.
И все же она оставалась Эвери Шанкс. Общество могло подвести ее, но гордость – никогда.
Подойдя к окну, она намеренно остановилась в пределах досягаемости великанской длани и так же упрямо отказывалась поднять на него глаза, всматриваясь в комнату за стеклом…
…где среди белых стен покоилась на стальном ложе маленькая златовласая девочка.