В конце концов подлый рыцарь оставил надежду и опустился на тропу, почитая себя за мертвого.
И по сию пору сидел бы он в том лесу, если бы лица его не коснулся ветер, принося с собою ароматы степных просторов, бескрайних небес, ясного солнца, снегов и высоких гор.
Ветер, подъятый крылами темного ангела.
Новое сообщение взорвалось поясом шахида во чреве Сети за несколько дней до праздника Успения. Актеры в Анхане наблюдали, как прибывает на барже делегация Монастырей со свитой из десятков чиновников, слуг и вооруженных до зубов монахов с острыми, как меч, глазами ветеранов боевых действий. У пристани в Промышленном парке делегацию встречали почетная стража, подобающая вассальным царькам, и оркестр столичного гарнизона в полном составе. Процессия встречающих окружила здоровенные дроги, которые пришлось волочь четырем горбатым волам.
Оркестр, как это в обычае у Церкви Возлюбленных Детей Ма’элКота, завел торжественный гимн «Правосудие Господне», и процессия двинулась на север по улице Мошенников, затем через самое сердце Промышленного парка по самой широкой улице района – бульвару Ремесленников, и дальше на юг по Дворянской улице, мимо импровизированных баррикад, ограждавших дымящиеся руины Города чужаков, через заново отстроенный мост Рыцарей в Старый город и дальше по Дворянской на южный берег, на запад по Герцогской и снова по улице Мошенников через Старый город, чтобы повернуть на восток, выходя на центральную магистраль столицы – Божью дорогу.
И по всей длине этой перекошенной спирали выстроились толпы ликующих, беснующихся, гикающих горожан, привлеченных музыкой и торжественными кличами шествующих впереди глашатаев, под звон фанфар, объявляющих о пленении Врага Господня.
На дрогах установлен был высокий помост, а на помосте стоял прикованный невысокий, непримечательный с виду мужчина, заросший десятидневной щетиной, черной, как его короткие волосы. К полуночи сенсация облетела всю Землю.
Кейн жив.
Его светлейшее святейшество Тоа-Ситель, патриарх Анханы и верный сенешаль имперской короны, оперся о холодный каменный подоконник, глядя на Божью дорогу. Солнце катилось к горизонту, и в сумрачной комнате становилось зябко. Верхушку стены Сен-Данналин лишь едва тронула осенняя охра, но позлащенные шпили соседнего храма Катеризи полыхали на солнце, словно костры, – Тоа-Сителю пришлось прикрыть глаза.
Капризные порывы ветра порой доносили до окон дворца клубы дыма от еще тлеющих руин Города чужаков. Патриарху он был ненавистен. Дым набивался в голову черными комьями, путая мысли. А под руинами все еще продолжались бои.
Думать об этом было тошно. В последнее время патриарха здорово беспокоили желудок и голова, словно в нем воплотился город, ему же отданный во власть, и от беспорядков на улицах его пробрала лихоманка. Остро, почти болезненно осознавал Тоа-Ситель, что сражение в катакомбах под городом идет даже сейчас – возможно, под самым дворцом. Уже несколько дней прошло с начала того, что армия уже прозвала Пещерной войной, а привыкнуть к ней все не удавалось. Сама земля казалась ему неверной, зыбкой, ужасающе ломкой, словно мостовая, по которой он ступал, была не прочней мыльного пузыря, готового лопнуть от солнечного лучика, словно она могла сгинуть вмиг, и он будет падать, и падать, и падать…
Поэтому патриарх более не покидал дворца.
На Божьей дороге, такой широкой, что она казалась не улицей, а площадью, столпились жители стольной Анханы, разодетые в лучшие свои наряды, – на расстоянии – словно густо сплетенный ковер лохматых макушек, шляп, лысин. Торжественной процессии, которая с позором доставит Кейна в Донжон, еще не было видно, однако издали до ушей патриарха уже доносились звуки «Правосудия Господня». Тоа-Ситель изобразил на лице чуть заметную усмешку, холодную, как подоконник, на котором он полулежал.
Его милость достопочтенный Тоа-М’Джест, ответственный за Общественный порядок, стоявший почтительно в трех шагах за левым плечом патриарха, покашлял в кулак.
– Присоединяйся, М’Джест, – непринужденно пригласил Тоа-Ситель. – Скоро его привезут. Не желаешь посмотреть?
– Если вы не против, ваше сияние…
– Не против. Подойди.
Тоа-М’Джест боднул воздух и украдкой вытер рукавом пот со лба. Патриарх сделал вид, что не заметил. Когда Герцог подошел к окну, Тоа-Ситель уловил исходящий от него запашок – кисловатый запах несвежего пота и навоза, пробивающийся сквозь аромат дорогих духов. Когда Тоа-М’Джест взял небрежно протянутую патриархом руку, пальцы его оказались влажны от пота и холодны, как кусок вырезки с ледника. И чуть приметно подрагивали.
Герцог коснулся сухими губами руки своего повелителя. Патриарх, не глядя на него, взирал в пустоту за шпилями Анханы.
– На той неделе исполнится семь лет, – задумчиво промолвил он, – как я стоял у этого самого окна вместе с Графом – вскоре после того святым – Берном. Тогда мы тоже наблюдали, как по Божьей дороге везут Кейна. Тогда мы тоже полагали, что он пленен, скован, безопасен.
Ухватив Герцога за подбородок, Тоа-Ситель повернул голову собеседника к себе, и взгляды их встретились.
– Тогда, – проговорил он, – мы тоже не предполагали, насколько ошибаемся, пока не стало слишком поздно.
Тоа-М’Джест сглотнул:
– Не знаю, о чем вы, ваше святейшество.
– Еще как знаешь! Не будь ослом. – Патриарх вздохнул. – Я знаю, что некогда ты считал Кейна другом, что в приватных беседах ты доходишь до того, что приписываешь ему свое возвышение. Я знаю, что ты можешь быть склонен оказать ему снисхождение. И я предупреждаю тебя, Тоа-М’Джест: такое снисхождение может стоить тебе головы.
– Ваше сияние…
Патриарх отмахнулся: ничего интересного на эту тему Тоа-М’Джест сказать все равно не сумеет.
– Как продвигается зачистка?
Герцог перевел дыхание, чтобы собраться с мыслями.
– Лучше, ваше сияние, но все еще медленно. Мы удерживаем поверхность Города чужаков от Общинного пляжа до северных трущоб. Думаю, в течение десяти дней работы завершатся.
– Так долго? – пробормотал патриарх. – Праздник Успения надвигается стремительно, Тоа-М’Джест. Такое положение нестерпимо.
– Вся проблема в пещерах – скалы пересекают Поток, – напомнил Герцог. – Тауматургическому корпусу не хватает гриффинстоунов. Отправлять солдат без магической поддержки против огров и троллей – уже плохо, а против покорителей камней? Ваше сияние, в пещерах с ними не справиться. Без гриффинстоунов – никогда. Это самоубийство.
– Ты, думаю, понимаешь, что твоя неудачная попытка арестовать Кирендаль тревожит меня особенно? Когда-то она была твоей любовницей; отправившись за ней по моему приказу, ты вернулся с пустыми руками…
Герцог ощерился:
– При том, какими чарами разбрасываются эти уроды? – От злости к нему вернулись прежние манеры. – Нам пришлось отступить. Вы бы видели, какой херней они баловались, – Ма’элКот не постыдился бы, блин, простите, помянул всуе… Сколько солдат вы готовы потерять?
– Образ их сопротивления меня не интересует. Половина патрульных в Городе чужаков Рыцари-Воры; тебе следовало подготовиться лучше.
– Никуда она не денется. Или сдастся вместе с остальными, или сдохнет в логове.
– Тем не менее. Твои успехи в борьбе с бывшими… мм, соратниками… менее чем впечатляющи, М’Джест. Мы не можем позволить себе подобных… ошибок… когда имеем дело с Кейном.
– Ошибок не будет, – мрачно пообещал Герцог.
– Как я понимаю, ты уже оплатил для него отдельную камеру.
Тоа-М’Джест напрягся, будто в ожидании удара.
– Ага.
– Наверное, ты можешь предъявить и объяснение, которое развеет мои страхи?..
– Разве это не очевидно?
Патриарх позволил себе продемонстрировать еще одну холодную слабую усмешку.
– Равно очевидными кажутся, на мой взгляд, несколько противоречащих друг другу объяснений. Мне любопытно, какое ты выберешь.
– Он калека, – просто ответил Герцог. – Берн перебил ему хребет Косалем. Яма полна мрази из подворотен. Там пленник не продержится и дня, даже часа – всякий захочет стать Парнем, Который Грохнул Кейна. Не говоря о том, что большинство из них ожидает казни по обвинению – мм, можно сказать, недостаточно обоснованному обвинению – в кейнизме. Не думаю, что кто-то осмелится его защитить.
– Понятно, – вымолвил патриарх. – То есть единственная твоя забота – чтобы он протянул до дня казни.
Тоа-М’Джест обернулся к окну, глядя на широкий тракт за стеною дворца.
– М-да, – проговорил он не спеша. – Нелегко в этом признаваться, понимаете? Но у меня теперь есть место, ответственность. Я люблю этого парня, как родного брата, но почему-то всякий раз, как он попадает в город, дело кончается гадской войнушкой.
Взгляд патриарха привлекли алые отблески закатного солнца на алебардах Рыцарей двора. Процессия вывернула с улицы Мошенников на Божью дорогу, начиная последний, триумфальный этап шествия. Далеко-далеко внизу едва можно было различить фигурку, обвисшую на раме в дрогах.
– Да, – пробормотал он, облизнув сухие, потрескавшиеся, горячие губы. – Кончается.
Имперский Донжон в Анхане начинал свою жизнь как последняя линия обороны речных пиратов, основавших город больше тысячи лет назад. В те времена будущая столица Империи представляла собою не более чем простую каменную крепость и сгрудившиеся вокруг нее домишки за тыном на западной оконечности острова, который позднее назовут Старым городом.
Под крепостью располагалась естественная расселина в известняковых пластах, служивших геологической основой местности; провал шел глубоко под речным ложем, уводя в умопомрачительно сложный трехмерный лабиринт пещер и скважин, включая вертикальный колодец ко второй реке, протекавшей под землей параллельно руслу Большого Чамбайджена наверху. Расселину издевательски прозвали Донжоном, иначе говоря – оплотом, поскольку через нее проходил путь бегства на случай, если крепость падет.