Старик вернулся и выложил на стол хлеб, вяленое мясо и флягу с вином.
— Не тревожься, Симон. Узнав больше, ты поймешь, почему мы вынуждены прибегать к столь отчаянным мерам. Мы делаем это ради блага всего человечества.
Симон кивнул, но, принявшись за еду, брал только провизию, которую принес с собой, запивая ее водой из своего бурдюка. Только после того, как старый маг съел несколько кусочков хлеба и мяса и сделал несколько глотков вина из фляги, он прикоснулся к предложенным яствам. Кшастра улыбнулся подозрительности, горевшей в темных, глубоко посаженных глазах гостя.
— Не бойся. Клянусь Ахура Маздой и его пламенным слугой Атаром, я не желаю тебе зла. Но расскажи, как случилось тебе оказаться среди этих пустынных скал, да еще и холодной зимой.
— Я присоединился к каравану, следовавшему из Персеполя в Сузы. Прошлым вечером на нас напала крупная шайка бандитов, и я попал в плен, — взгляд Симона стал мрачным, обращенным внутрь. — За то, что я оказал сопротивление и убил нескольких их товарищей, они оставили меня на верную смерть, связанным на заснеженном склоне. Мне пришлось увидеть, как они убивали всех мужчин и детей. Затем они изнасиловали женщин и убили и их. Но ночью я сумел освободиться из пут и украл лошадь, привязанную на самом краю лагеря, оставив за собой еще двоих мертвецов. Жаль, что я не успел взять их оружие! Остальные немедленно бросились в погоню за мной как стая волков. По крайней мере, в плаще, привязанном к седлу, оказался сверток с провизией. Я сумел ускользнуть от ублюдков, но они вскоре отыскали мой след, и с наступлением восхода стали меня нагонять. Подозреваю, они хорошо знакомы с этой местностью, и ваша сказка про «Убийцу» их не пугает.
Кшастра нахмурился.
— Должно быть, это Гатак и его «кольчужные всадники». Я наслышан об их кровавых преступлениях, но никогда он или другие бандиты не забредали так далеко от караванных дорог. Я видел лишь шестнадцать всадников, Симон. Должно быть, ты заметно проредил их шайку. Не удивительно, что они хотят отомстить! Дарам хорошо тебя обучил.
— Он обучил меня искусству исчезновения и многому другому, — ответил Симон, и в его глазах появился огонь мрачнее прежнего, — но сражаться и убивать меня научили римляне. Они убили моих родителей и продали меня на арену, где я развлекал их два года, проливая кровь.
— Теперь я вспомнил, — сказал старик. — Твой первый учитель, Доситей Самаритянин, помог тебе бежать и привез в Парфию, к Дараму, его бывшему наставнику. Это было четыре года назад, не так ли? Почему же теперь ты направляешься в Сузы, вопреки властвующим в этих горах бандитам и холодным ветрам?
— Я направляюсь в Рим.
— А, — Кшастра кивнул. — Понимаю. Ты думаешь, что твои тайные знания сделали тебя могущественнее, и ты сможешь вернуться и использовать их чтобы отомстить?
Симон не ответил, но в его глубоко посаженных, блестевших в свете факела глазах вспыхнула яростная ненависть.
— Я прекрасно понимаю, — продолжал колдун. — Твои чувства делают тебя достойным доверия нашего Ордена. Тебе предстоит узнать секрет, в который мы не посвятили даже Дарама или Доситея — это знание даст тебе власть еще большую, чтобы ты помог нам привести в исполнение наш план на благо всего человечества.
— Помог вам? — Симон покачал головой. — Нет, мне дела нет до ваших секретов и планов, я должен попасть в Рим.
— И ты попадешь туда, если пожелаешь. Но если ты решишь присоединиться к нам, твое могущество и твоя месть могут стать настолько величественнее! Не отказывайся прежде, чем узнаешь, что я предлагаю. Пойдем, Симон, следуй за мной.
Сказав это, старик поднялся и, вынув факел из держателя, прошел в угол комнаты, закрытый драным покрывалом. Симон поднялся за ним следом, но нахмурился, когда Кшастра отодвинул полотнище, продемонстрировав скрытый за ним темный ход около двух футов шириной.
— Следуй за мной, — повторил маг.
Симон подчинился. Покрывало упало за ними, а впереди в свете факела открылся узкий коридор. Через несколько шагов они оказались на еще одной лестнице вниз, на этот раз куда круче и длиннее, но куда менее стертую, заворачивающую немного вправо. После того, как они совершили по представлениям Симона около четверти разворота, лестница завершилась открытым пространством. Факел в руках старика едва освещал просторный зал приблизительно круглой формы, со сводчатым потолком.
— Подожди здесь, возле стены, — велел Кшастра, после чего стал обходить помещение, зажигая факелы, закрепленные на стене каждые несколько ярдов. Когда стало светлее, Симон смог разглядеть, что в центре находилась широкая круглая яма, расстояние от края которой до стен составляло около тридцати футов. Впадина до краев была заполнена чем-то, напоминавшим черную воду.
— Здесь во времена Первого Города находился запас воды, — пояснил Кшастра, завершая обход помещения. — Вот все, что осталось: этот зал, моя комната — и обтесанные ветром булыжники, которые ты видел снаружи.
— Невероятно! — пробормотал Симон. Сколько веков должно было пройти, чтобы превратить в бесформенные булыжники… — Целый город?
— По нынешним меркам — небольшое поселение. На самом деле, здесь была крепость, построенная Первым Убийцей, который боялся тех, кто последовал его примеру и теперь хотели убить его.
По спине Симона пробежали мурашки, когда он начал понимать, о чем говорит колдун. У него неожиданно пересохло в горле. Он слушал, не смея перебивать.
— Но Убийца был проклят великим создателем мира, Ахамотом, — продолжал Кшастра, — Демиургом, который создал Первого Человека, чтобы тот служил ему. За его мятеж на Убийцу был наложен Знак, и всякий, кто видел его, в страхе бежал прочь, и в конце концов ему пришлось оставить город и тех, кто последовал за ним, и скитаться по лицу земли, неся ненависть и смерть.
— Ты хочешь сказать, — изумленно воскликнул Симон, — что здесь был… город Енох?..
— Легенды многих исчезнувших рас — все неточные в той или иной степени — называли его множеством имен. Только в написанной столетия назад книге Остана, бывшего когда-то величайшим магом Персии, можно найти предания, которые могут претендовать на достоверность — и даже эти предания были записаны через много веков после того, как Убийца начал скитания по земле. Ты, разумеется, читал Остана, Симон. Помнишь ли ты строки, которые приписываются нечестивому пре-гиборийскому поэту Клемг-н-Экху?
Сказав это, Кшастра принялся декламировать на древне-персидском:
Как древний Первый бог в своем безумии решил создать
Род смертных по собственному подобию.
В слепом усилии он породил
Низших созданий, что были полны его высокомерной глупости,
Чтобы те были ему рабами.
И они расплодились, подобно червям, по всей земле,
Но один восстал в черной ненависти,
Поклявшись, что не станет служить никакому богу.
Не червь он, что извивается в космическом навозе,
А беспощадный змей, полный адского гнева
На самодовольную слабоумную ложь его создателя!
Он избрал свободу, бросив вызов безумному богу,
Своими руками убив собственного брата —
Любимую игрушку и слугу божества.
От отчаяния разум бога помрачился,
И он узрел образ, беспощадно отражающий его недостатки
В созданном им рабском племени.
И в ярости он проклял того, кто бросил ему вызов,
Обрек его на вечное безрадостное скитание и отметил
Его Знаком Убийцы, чтобы всякий знал…
— Довольно! — нетерпеливо отмахнулся Симон. — Разумеется, я читал его. Это древний персидский перевод поэмы, которая якобы была написана много тысяч лет назад на языке, который давно утерян. Но не хочешь же ты, чтобы я поверил…
— Верь только тому, что видишь, — прервал его Кшастра. — Подойди, взгляни в бассейн.
Симон последовал за магом с любопытством, но вместе с тем на удивление неохотно. Кшастра остановился на краю углубления, поднял факел и слегка наклонился вперед, глядя вниз. Подойдя ближе к широкому бассейну, который достигал сорока футов в ширину, Симон с удивлением обнаружил, что вещество, заполнявшее его, не было водой и не отражало окружающих стен и факелов. Кроме того, его поверхность была размытой, так как вещество на поверхности смешивалось с воздухом. Неглубоко под поверхностью находилась площадка, от которой вниз вдоль края бассейна шла спиральная лестница.
— Смотри, Симон! Что ты видишь?
Сохраняя расстояние между собой и колдуном, Симон опустился на колени и заглянул через край. Несмотря на темноту, заполнявшую пространство внизу, он мог четко разглядеть все до самого дна, которое находилось на глубине, равной трем ростам высокого взрослого мужчины. В центре круглого пространства в самом низу находилось каменное возвышение, на котором находилось тело, казавшееся бледным по сравнению с окружавшей его тьмой.
— Что ты видишь, Симон?
Он не мог ответить. Он как будто находился во власти заклятия. Мужчина на возвышении казался высоким, но Симон не мог сказать с уверенностью, так как тело его было поразительно массивно — как будто мышцы трех силачей закрепили на костяке одного человека! И все же он был похож не на гориллу или гнома, а на могучий ствол дуба, который принял человеческую форму. Его торс и верхняя часть бедер скрывались под облегающей кольчугой персидского плетения, поверх которой была надета кожаная куртка. Могучие ноги были обнажены, а на ногах — сандалии, ремешки которых обхватывали икры. Пояс затягивала широкая перевязь, от которой через левое плечо был перекинут кожаный ремень, а из-за правого выглядывала рукоять меча, старинной ковки, судя по той небольшой части, что была видна Симону.
Но наибольшее изумление Симона вызвало лицо — жестокие, грубые и в то же время поразительно выразительные черты, которые даже после смерти казались напряженными и готовыми сложиться в угрожающий оскал. Обрамляли его рыжие волосы по плечо и короткая рыжая борода.