Ты от других рожать позволил Андромахе,
Гелен, Неоптолем прошли твоим путем,
Любимый Трои муж! Твой промах мы учтем.
Вот яд, а вот кинжал. Сейчас венец наденем —
И ужаснем века последним наслажденьем.
10 мая 2005
МЕМУАРИСТ
Идиотской сумятице дань заплачу.
Убеждать — надоело.
Не тебе, не тебе эту новость шепчу,
Не твое это дело!
Различай, если можешь, Эдем и Содом
И дурдом в одалисках.
Идиот, как под спудом, живет под стыдом
За себя и за близких.
Стенограмма, эклектика, чертополох,
Чепуха, что угодно —
Но коварная мелочь и давний подвох
Расцветают свободно.
Чехарда. Антраша. За душой — ни гроша.
Щелкопер безымянный.
Завтра в землю. А что удержала душа?
Волейбол на Стремянной!
Погордился — и будет. На дне — только стыд,
Только стыд и мученья.
Ничего, кроме перечня детских обид,
Не имеет значенья.
3 июня 2005
ПУШКИН: ПРЕДСМЕРТНЫЕ СНЫ
1
Один из нас бессмертен для другого.
Сейчас умру — и вечность напролет
Враг, воплощением всего живого,
Всё будет жить и метить мне в живот.
2
За миг до смерти гений видит сон:
Любимую с другим в сени алькова.
Развеществились разом твердь и слово,
И мертвым сердцем Бога проклял он.
15 апреля 2005
IN CULPAE VERITAS
Гречанка ветреная так вольна,
Так чувственна, так девственно крылата,
Что никогда ни в чем не виновата
И никому на свете не должна.
Там лён и бронза в неге пребывают,
Лазурь и мрамор, ландыш и виссон,
Там раковину с жемчугом вскрывает
Нечаянный пернатый почтальон.
Сегодняшняя, в ионийской пене
Обласканная лепестком зари, —
При ней о преступленьи, об измене,
О ноше тягостной — не говори.
Ей не нужны ни родина, ни вера,
Ни перси шамаханские. Как мне.
Но я-то знаю: истина — в вине.
Что эти игрища для Агасфера?
11 марта 2005
* * *
Счастливые души музыки не хотят,
Собою полнятся, веселы и горды,
А ты, раздавленный, плачущим струнам рад,
Родной находишь в них отзвук твоей беды.
Не знает скрипка, мал ты или велик,
А знает главное: боль твоя велика,
И возвращает лаванду и сердолик
И плеск волны доносит издалека.
Заплачут клавиши — и распахнется даль,
И позовет участливо виолончель.
Не этим ли жил сиротствовавший Стендаль,
Покуда Вивальди животворил апрель?
Смотри: на глазах меняются облака,
Как если бы гнев на милость сменили там,
Где завтрашний день твой емлют из тайника, —
И злое прошлое не идет по пятам,
И юность, тобою попранная, светла,
И веришь: тебя отвергнувший — возвратил
Надежную сень отеческого крыла,
Тепло материнское, сестринский блеск светил.
10 октября 2001
Падучая звезда над городом висит
* * *
Падучая звезда над городом висит,
Над жизнью и судьбой, над миром и войною.
Ее тончайший зов в душе моей сквозит.
Что ей на ум взбредет, то и творит со мною.
Весь мир сошел с ума, а я лишь ею жив.
Повсюду страшный клич, войска пришли в движенье,
А я твержу одно: ее полет красив,
Благословляю боль и жизни завершенье.
Не в первый раз она явилась, не впервой
Последней правдой мне сознанье озарила,
Что ж упиваюсь я печалью вековой
И вестью гибельной минутного светила?
Одно не сказано, но я теперь скажу:
Падучая звезда звездою остается.
В слепом беспамятстве ее полет слежу.
Кто с нею не в родстве, водою не напьется.
21 сентября — 2 октября 2001
* * *
— Ты, как никто на земле, ненавидишь ложь —
Но, не слукавив, года не проживешь.
Ты не увидишь плодов твоего труда.
— Но объясни мне, чего же ради тогда..?
— С юности ты лелеял одну мечту,
Честно служил ей, да ставку сделал не ту.
Не от болезни умрешь ты, а от стыда.
— Что же, по совести, весь этот мир тогда?
— Совесть твоя черна. О ней помолчи.
Рушится башня. В колодец выбрось ключи.
Считанные тебе остаются дни.
Что же ты медлишь? Теперь меня прокляни.
— И не надейся! Слишком я счастлив был,
Не одного себя на земле любил,
Горло в схватке умел подставить врагу
И до могилы главное сберегу.
Нет тебе проку в том, что я нищ и мал.
Вызова ты от веку не принимал,
Но не тобою, знай, растворен в крови
Пыл тебе недоступной земной любви.
2 октября 2002
* * *
Вдовицу хоронят в белом. Она была
Чиста, как ангел небесный. Белым-бела.
Служила избраннику верно, самозабвенно,
И жизнь сложилась, в общем, обыкновенно.
От был инженер, отменный специалист
И шахматист-любитель, и футболист.
От прежней любви у него уже были внуки,
Когда с новой суженой соединил он руки.
Не первой молодости была и она.
До свадьбы грешила, а мужу была верна.
Как два голубка, они прожили век свой милый
И вот уж теперь навсегда сведены могилой.
А может, было иначе. Поди проверь!
Вполне ведь не приручается лютый зверь,
Чудовищный зов, ломающий стыд и волю,
И нету ключа к человеческому подполью.
28 ноября 2002
* * *
Марк Аврелий соврал... полуправду сказал: и другую
Жизнь испортить навеки возможно, не только свою.
Много ль проку, что долгие годы стыжусь и тоскую,
И в других ненароком свой тягостный пыл узнаю?
Отвратительна молодость: изыски всё да помарки.
Я не знал, ты не знала, а жизнь совершалась всерьез.
Вот и ставит нам совесть примочки свои да припарки,
Утешает, лелеет. А поезд летит под откос.
2001
* * *
Холодно, милая. Выдался месяц холодный.
Нужно прощаться навеки с мечтою бесплодной.
Сколько в ней было веселья, тепла, красоты…
Жаль, обманула. Другой не бывает мечты.
Пасмурно. Голые ветви да ветер колючий.
Царствует целую жизнь отменяющий случай.
Отсвет таинственный в небе возник и погас.
Птица вспорхнула. Поверишь ли? Не было нас.
2002
У Александра был погонщик мулов
* * *
У Александра был погонщик мулов
Из прикавказских глиняных аулов.
Был в Индии последний мул забит,
А бедный малый умер и забыт
Под всхлипы исторический качелей.
Не воскресит его и Марк Аврелий,
Пытающийся страх заговорить
И душу с неизбежным примирить...
Свалила хворь. Солдаты не болеют,
А в слугах всякая зараза тлеет.
Кто не заносится, тем бог воздаст.
В душе раба дремал Екклесиаст.
В обычаях скорее груб, чем нежен,
А духом — олимпийски безмятежен,
Он твердо знал: всему один конец,
И царский не манил его венец.
Вот он лежит в пыли, еще в сознаньи,
И видит при последнем издыханьи
Не жаркий полдень, не следы копыт,
А мир как целое, где жизнь кипит.
Прозревший разум занят не печалью,
А жуткой галактической спиралью,
Котлом времен, в котором все равны,
И нет ни благодати, ни вины.
Он чует, духом взысканный философ,
Что мировых не разрешить вопросов,
Хоть бездну лет на свете проживи.
И про любовь он знает: нет любви.
Виденьем диким смерть его встречает.
В пророческом безумстве различает
Он будущее, видит наши дни:
Париж, его вечерние огни,
Москву без Ленина, Нью-Йорк без башен,
И этот сон его предсмертный страшен,
Но ясен незамысловатый ум
И прост — и безмятежных полон дум.
Одушевляемый кончиной близкой,
Он видит: перед ним Франциск Ассизский
В слезах. Но смерть бедняге не сестра,
А просто дело сделано, пора.
Другие тоже тут, и с той же целью,
Всё — в ужасе перед могильной щелью,
Которая рабу мила. Раним,
Принц Гамлет наклоняется над ним,
Андрей Болконский смотрит с умиленьем,
И с тайной завистью — Паскаль с Монтенем...
Душа не хочет будущего. Нет
Тепла в слепом стечении планет.
Не о любви ли снова мы?.. О власти,
О совести, о дерзости, о страсти...
О том, что жизнь пуста и коротка
И тяжела предвечного рука?
Что был незнаменитый гениален —
И оттого его конец печален?
Что божий мир жесток, несправедлив,
И мы умрем, мечты не утолив?
Забыл. Прости. Я только что с поминок,
Где прах убогий отпустил в суглинок.
18 сентября 2001 — 1 мая 2003
Всё оделось листвой в одночасье
* * *
Всё оделось листвой в одночасье.
Меж забот не заметили мы,
Как земля погружается в счастье,
Как нахлынула зелень из тьмы.
Ласк живое взалкало и красок,
Наступает любовь, как война.
И ребенком, как бедный подпасок,
Мысль в сторонке стоит, невидна.
Может, дудочку срежешь, сиротка?..
Кто задумался, тот сирота.
Оглянись молчаливо и кротко
На прощальные эти места.
Европеец ли ты, левантиец —
Не стыдясь, поклонись естеству,
И услышишь, как бог-олимпиец
Отпускает свою тетиву.
14 мая 2003
* * *
Слегка сиреневой становится тропа
И, окаймленная ковром желто-зеленым,
Бежит, двоясь, троясь и множась, как судьба,
Под этим пристальным просторным небосклоном.
Небесный шелкопряд прохладный шелк прядет,