В более поздних правовых сводах (Псковской судной грамоте, Судебнике 1497 г. и пр.) появляется смертная казнь. Осуществлялась она разными способами. От банального повешения и усекновения головы до четвертования, колесования и посажения на кол. О да, на Руси знали толк в членовредительских мучительных казнях.
Если говорить в целом, эпоха средневековья – это жестокая эпоха. Поп Сильвестр, призывавший бить беременных женщин не кулаком, а лишь плеткой, может считаться большим гуманистом, особенно на фоне своего царственного патрона – Ивана Грозного, который травил медведями и заживо расчленял своих придворных по малейшему подозрению в измене. Телесные наказания применялись всеми и ко всем. Современному человеку сложно это представить. Но, возможно, именно эта жестокость помогала нашим средневековым предкам выдерживать тяготы бесконечных войн, изнурительной работы и социальных бед.
Телесные наказания в России, да и во всем остальном «цивилизованном мире» отменили относительно недавно – с тех пор прошло чуть больше ста лет. До того момента били палками, красиво называвшимися шпицрутенами, секли плетьми, а шаловливых детей вполне официально лупили розгами не только дома, но и в учебных заведениях.
Сегодня одуревший от лени и безделья школьник бежит вместе с родителями жаловаться в прокуратуру, если измученная и обессиленная Марь Ванна попрекнет его недостаточно «педагогичным» словом. Окажись он лет сто пятьдесят назад в бурсе (так называли начальные духовные училища), он бы на современных учителей молился. Тогдашний Иван Ваныч просто выпорол бы его как «сидорову козу» – и разговоров бы не разговаривал.
Если погрузиться глубже в историю, телесные наказания будут становиться еще страшней. Средневековые люди знали толк в пытках. И, увы, Россия в этом деле не уступала европейским странам: казни и пытки были освоены у нас в полной мере. О некоторых из них страшно и подумать. Иногда человек воспринимал обычную смертную казнь как большую царскую милость, ибо альтернатива ей была куда хуже смерти.
Когда двоюродный брат Ивана Грозного князь Иван Андреевич Старицкий узнал, что вызвал гнев царя, он предпочел принять яд вместе с семьей, поскольку знал, что смерть от яда – это лучшая из ожидающих его перспектив.
А что могло с ним случиться в противном случае?
Самое меньшее: дыба. Дыбы были устроены по-разному, но самая простая конструкция напоминала обыкновенную перекладину, на которых теперь подтягиваются с физкультурной целью турникмены (гимнасты). Жертве связывали руки за спиной, а веревку перекидывали через перекладину. Веревка натягивалась – руки выворачивались из суставов. Это способ казни хорош был тем, что болевую нагрузку можно было четко дозировать. Читатель легко может провести эксперимент: сцепить руки за спиной и попросить кого-нибудь поднять их вверх. Тогда, возможно, он сможет понять, что мог чувствовать человек, повисший в таком положении. Иногда для усиления эффекта к ногам жертвы привязывался груз. Дыба хорошо подходила для длительных пыток. В сочетании с кнутом она позволяла выбить из подозреваемого любые показания. То есть дыба служила не способом окончательной казни, а лишь «следственным орудием».
Если же судебное решение было принято и жертва осуждена, в ход шли более затейливые способы. Весьма изобретательно был казнен глава посольского приказа и хранитель государевой печати дьяк (дьяками тогда называли государственных чиновников, не следует путать их с дьяконами – церковными служителями) Иван Михайлович Висковатый. Висковатый был мужественным человеком – все возводимые на него обвинения в измене решительно отверг, а вдобавок еще и проклял царя за злодеяния. Поэтому Иван Васильевич Грозный изобрел для него особенную казнь: Висковатый после наказания кнутом был подвешен за ноги. После этого каждый из приближенных царя должен был подойти к нему и отрезать по куску от живой плоти. Причем задача была поставлена так: чтобы Висковатый не умирал, а мучился как можно больше. Один из опричников отрезал кусок слишком большой – несчастный дьяк умер. Царь сильно разгневался на опричника и хотел его казнить, но до казни дело не дошло – провинившийся умер сам.
О том, насколько оправданы были подозрения царя, о том, насколько его действия способствовали централизации России, историки ведут споры до сих пор. Но то, что казни были для Ивана своеобразным развлечением, – сомнения нет. Причем доставалось и тем людям, в которых царь, казалось, души не чаял. До казни Иван Висковатый был одним из любимых соратников царя. Верным другом царя был умерший под пытками князь Афанасий Вяземский, а новгородского архиепископа Леонида, который энергично помогал устанавливать в Новгороде опричные порядки, Иван приказал обшить медвежьей шкурой, после чего затравил собаками.
Для читателей с самыми крепкими нервами мы оставили описания трех самых жестоких средневековых казней, бытовавших и во времена Ивана Грозного, и много позже, вплоть до конца правления Петра Великого.
Посажение на кол. Человека анальным отверстием сажали на заостренный кол, вбитый в землю. Эта форма пытки существовала и в Западной Европе. Причем там посажение на кол было соединено в одну систему с дыбой. Это называлось «велья». Пытке на этом адском станке был подвергнут знаменитый Томмазо Кампанелла. Кампанелла выдержал пытку, спустя тридцать шесть часов его сняли с кола. В России посажение на кол было окончательной мерой. С кола не снимали. Под своей тяжестью человек насаживался на кол в течение нескольких дней, после чего умирал.
Четвертование. Это вариант казни, испытанный на дьяке Висковатом. Человека секли плетьми, после чего умелый палач отрубал ему поочередно одну конечность за другой. Искусство палача заключалось в том, чтобы человек во время экзекуции пребывал в сознании. Когда тело превращалось в жалкий обрубок без рук и ног, ему в знак высшей милости отсекали и голову, прекращая тем самым страдания.
Колесование (такая казнь особенно широко использовалась при Петре I). Человека растягивали на колесе, прикручивая раскинутые в стороны руки и ноги. Затем палач железным ломом проламывал ему все суставы и кости. После этого человека сгибали вокруг колеса, ломая позвоночник, и оставляли медленно умирать.
Впрочем, самое удивительное в этой истории даже не жестокость казней, а то, что в те времена находились люди, которые мужественно выдерживали пытки, но не изменяли себе и не теряли человеческого облика.
Пьянство. Пьянство традиционно считается одной из наиболее глубоких «социальных язв» нашей страны на всем протяжении ее истории. Насколько это справедливо? Об этом идут споры, часто весьма далекие от академической науки (как исторической, так и социологической). Есть тенденция считать, что пьянство в России – всего лишь антироссийский миф. Такую идею в своих книгах развивает В. Р. Мединский – российский политический деятель, скандально известный доктор исторических наук, в прошлом депутат Государственной Думы, а ныне – министр культуры. Мне довелось приять участие в весьма бурной дискуссии, разгоревшейся вокруг книг В. Р. Мединского. С основными моими выводами относительно истории пьянства в России читатель может ознакомиться далее.
Итак, одним из популярнейших «мифов о России», опровержением которого занимается в своих книгах В. Мединский, является так называемый «миф о пьянстве». Идея вроде бы даже правильная: прочитает горький пьяница, что во всем виноват Петр не-Великий, «узнает», что «исконная»-то Русь не пила, да тоже бросит пить. Дай бог чтобы так было. Хотя верится с трудом.
Одна беда: в результате вместо одного глупого мифа конструируется другой – еще более нелепый. Понятно желание государственного мужа «воспитать народ» в правильном духе, понятно желание интеллектуала «сформировать новую идентичность», но зачем строить это воспитание на заведомом вранье? Или на том, что американцы называют bullshit – правда не интересует Мединского – он и не утруждает себя ее выяснением. И это очень досадно, поскольку в книгах Мединского много важного, много дельного, много правильного, но вот такие ляпы портят всё дело!
Впрочем, может, вранье тут ни при чем, а есть лишь недостаток специальной подготовки. Это вещь для неспециалиста простительная, но требующая коррекции. Тем более что сусальный образ трезвеннической Руси используется теперь «сплошь и рядом» пропагандистами разных сортов. Особенно преуспел в этом самозваный профессор Жданов, наводнивший своими видеолекциями рунет. Лечил бы спокойно своих алкоголиков, дело благое, но зачем лезть без специальной подготовки в исторические темы – совершенно непонятно. Ведь маленькая неправда, если вскроется, может погубить всю систему. А не вскрыться она не может – грамотных историков в России не так мало, как кажется.
В одном, пожалуй, В. Мединский прав – на Руси пили не больше, чем в Западной Европе – за утверждение этого важного факта можно и должно сказать ему спасибо. Но вот в противоположную крайность впадать все-таки не стоит.
Что пишет Мединский?
В общем, автору можно даже посочувствовать: навести тень на плетень не так-то просто. Прежде всего, конечно, ему приходится дискредитировать летописную фразу, известную любому приличному школьнику: «Руси есть веселие пить – не можем без того быть!» «Профессору» Жданову проще – он объявляет все подобного рода высказывания результатом жидо-масонского заговора – и всего-то делов.
Но Мединский-то профессор настоящий, поэтому действует тоньше, оперируя полуправдой.
Он пишет в последнем издании своей книги: «Если мы ищем корни пьянства во временах Владимира Святого, как зафиксировали летописцы якобы его слова: “Веселие Руси есть питии, и нельзя без этого бытии”, – то всё, приехали – всеобщая алкоголизация населения и полное вырождение русского народа не за горами».
Тут не может не возникнуть вопрос: с чего это вдруг? Без малого тысячу лет фраза эта жила на страницах множества древнерусских летописей – и ничего, страна уцелела. А тут вдруг во всем оказалась летопись виновата.