Вообще Флетчеру местные обычаи откровенно противны, но описывает он их вполне адекватно: и как питаются, как в бане парятся.
Они ходят два или три раза в неделю в баню, которая служит им вместо всяких лекарств. <…> Вы нередко увидите, как они (для подкрепления тела) выбегают из бань в мыле и, дымясь от жару, как поросенок на вертеле, кидаются нагие в реку или окачиваются холодной водой, даже в самый сильный мороз.
Забавно, что к частому мытью в банях гламурный англичанин относился тоже весьма неодобрительно: считал, что от этого портится цвет лица и сморщивается кожа. Относился неодобрительно, но описывал-то, в общем, как может видеть читатель, вполне точно. Все-таки выпускник Кембриджа, доктор права.
Но довольно об англичанах. Хотя их, побывавших в России, еще немало осталось. Возьмемся за немцев. Отношение к ним В. Медин-ского несколько противоречиво. С одной стороны, он признаёт, что многие из них были вполне добросовестными писателями. С другой стороны, они тоже отнесены им к числу творцов «черного мифа». Как так?
Однако не будем откланяться от темы. Пьянство.
В. Мединский пишет:
О пьянстве русских байку пустили не немцы, – хотя бы потому, что пили столько же, если не больше, и примерно такие же напитки.
Всё правильно – баек они не пускали. Не осуждали особенно, поскольку и сами с русскими угощались. Но, угостившись, с немецкой аккуратностью фиксировали это в своих путевых заметках, отдавая русским должное…
Среди немцев сам Мединский совершенно справедливо выделяет особенно основательных. Например, Адама Олеария, посетившего Россию в 1630–1640-х гг., при первом Романове – Михаиле Федоровиче.
Он обладал качествами, которыми не могли похвастаться иные творцы черных мифов: наблюдательностью, осторожностью, критичностью, тактом.
И что же пишет наблюдательный и тактичный немец о русских?
«Пьянству они преданы более, чем какой-либо народ в мире». И еще много чего «веселого». Всё, что написал посол шлезвигголштинского герцога, пересказывать не хочется – слишком ужасен его рассказ.
Понятно, что иностранные послы вращались в специфическом обществе. Возможно, крестьянские массы жили по-другому и пили только по праздникам. Именно об этом свидетельствует один из первых авторов заметок о России XVI в. – немецкий дипломат Сигизмунд фон Герберштейн.
Но послы жили в городах, общались с представителями знати и высшего чиновничества. Атмосфера, которая царила среди этой публики, казалась им настоящим алкогольным адом. Особенно забавными выглядят жалобы шведского посла, посетившего Россию с дипломатической миссией в начале XVII в. Посла звали Петр Петрей де Ерзелунда.
Для начала послов тщательно угощали за царским обедом. Причем специально прикомандированные приставы, говоря современным алкогольным жаргоном, «гнали» – часто пили за здравие послов и заставляли есть и пить их самих. Видимо, «вместимость» приставов существенно превосходила «вместимость» послов, поскольку им это угощение в конце концов переставало приносить радость, но отказаться было нельзя. Приставы не только поили, они еще и следили за тем, чтобы послы «казались веселыми», раз их жалует сам государь.
Поили послов медом. Петр Петрей ценил качество этого напитка. Он писал, что мед этот «такой светлый и чистый, как лучшее рейнское вино и прозрачный хрусталь».
Однако угнаться в питии за русскими ему было не под силу.
Обед заканчивался около полуночи, но не заканчивался мед.
В качестве прощального приветствия царь приказывал налить каждому послу по большому кубку самого крепкого меда, который только находился в погребах. Каждый должен был выпить до дна. Причем царь за этим пристально следил. Приходилось пить.
Затем делегацию препровождают «с банкета в отель». Можно бы отдохнуть, но не тут-то было. Приставы сопровождают послов к месту их проживания. И не с пустыми руками! Специальный служитель доставляет приличный запас меда и вина, и «банкет» продолжается.
Повествуя об этой гастрономической пытке, Петрей писал:
Они считают для себя большою славою и честью, если могут напоить допьяна иностранцев: кто не пьет лихо, тому нет места у русских. От того у них в употреблении и поговорка, когда кто на их пиру не хочет ни есть, ни пить, они говорят тогда: «Ты не ешь, не пьешь, не жалуешь меня» [вспомним сакраментальное «Ты меня уважаешь?». – В. Д.], – и очень недовольны теми, которые пьют не так много, как им хочется.
А если кто пьет по их желанию, тому и они доброжелатели, и он их лучший приятель. Они не пьют за здоровье друг друга, но ставят перед каждым две или три чаши вдруг, и когда одна будет выпита, наливают ее дополна опять и ставят перед тем, кто ее выпил. То же соблюдается и со всеми гостями до тех пор, пока они не опьянеют.
Узнаваемая ситуация?
И это, как водится, тоже не конец.
Когда послы напивались окончательно и начинали недвусмысленно просить русских о пощаде, начиналось самое главное.
Вносится мед, и иностранцам предлагают выпить за здоровье русского царя…
Серьезная постановка вопроса: как ни муторно уже дипломатам – деваться некуда, как не выпить за царя? Пьют.
Потом им предлагают выпить за их собственного государя короля – тоже никак нельзя отказаться: пьют.
Послы в изнеможении, а русские довольны: «Это делается с особенною торжественностью и обрядами, а именно: русские первые станут пить это здравие, выйдут на средину комнаты с чашами в руках, налитыми по края вином и медом, снимут шапки, пьют и желают своим обоюдным государям здравия и счастия, также победы и одоления их недругов, у которых чтобы не осталось во всем теле и столько крови, сколько капель остается в этих чашах, и опрокидывают чаши на головы. То же должны делать и послы и притом повторять слова русских, со всеми своими приставами и служителями».
И вот иностранцы уже почти в коме, а русские наконец насытились. Могут и уйти. А могут и остаться. И тут иностранцам уже ничего не жалко: они одаривают дьяка-распорядителя рейхсталерами, червонцами – лишь бы ушел.
Такая вот непростая штука – работа дипломатом в России, по впечатлениям Петра Петрея. Заметьте, нигде не говорится, что русские напились до безобразного состояния. Но пьют много – и угощают щедро (чуть не до смерти). А на следующий день бояре (ехидные люди!) интересуются здоровьем послов.
На дорожку отбывающей дипломатической делегации дают в подарок несколько бочек меду, пива и водки и те «берут всё это с собою в дорогу, потому что в городах и деревнях им нельзя будет достать никаких напитков такого качества, чтобы можно было их пить». Вот так-то: не хотели – не хотели, а гостинец-то с собой прихватили – понравилось.
Со времен Ивана Грозного государство начинает наживаться на страсти русского человека к выпивке. Появляются кабаки – питейные заведения, доход с которых так или иначе шел государству.
Да и в более поздние времена государство не брезговало хмельными доходами. Частичка «пьяных» денег есть и в прекрасной архитектуре имперского Петербурга, и в великих стройках социализма, и в космических ракетах, бороздящих, как говорится, космические просторы. В кабаках пьянство приобретало уже прямо кошмарные формы. В них подавали не только мед и вино, но и водку. Пьяницы пропивали в кабаке всё имущество – до последней одежды и нательного креста. Живописные зарисовки кабацкого быта можно найти у Олеария, но мы к нему возвращаться не будем (его записки можно почитать самостоятельно).
Обратимся к русским источникам. А то в самом деле, может, оговаривали нас иностранцы. Придумывали, чего не было. Но есть, уважаемый читатель, и наши, русские источники на эту деликатную тему. И есть в изобилии.
В древнерусской литературе XVII в., в отличие от литературы более раннего времени, существенно больше внимания уделялось жизни простых людей. И если раньше описание повседневности обычного человека лишь изредка проникало на книжные страницы (вспомним «Поучение» епископа белгородского), то теперь материала становится в разы больше. Проблемы, связанные с пьянством, заняли в этой литературе подобающее место.
Только, конечно, характер этих текстов кардинально отличается от того, что писали иностранцы. Впрочем, основная разница, конечно, не в том, что́ описывается, а как описывается. Иностранные путешественники описывали, как на Руси пьют или с нейтральной скрупулезностью любопытствующего путешественника или с высокомерным раздражением представителя «цивилизованной» нации. Для них это всё «местная экзотика».
В русских произведениях настрой совсем иной: горькая самоирония, самоубийственная удаль, и, конечно же, некоторая доля самооправдания.
Обреченность и самоуничижительная ирония читается в знаменитой «Службе кабаку» – сатирическом произведении XVII в. Текст этого памятника пародирует церковную службу, обряд которой был хорошо знаком современникам. Тем смешнее было видеть в канве знакомых высоких церковных оборотов неприглядную жизнь горького пьяницы.
Как начинается, согласно «Службе», карьера пьяницы, «пития наука» в XVII в.? Да в общем так же, как сейчас. Сначала неволей принуждают родители или близкие человека выпить. Потом, на следующий день, так же неволей вынуждают опохмелиться, а там, глядишь – и вошел во вкус. Уже и уговаривать не нужно. Раньше, бывало, в гости звали, а он не шел – на него сердились. А теперь и не зовут – всё равно идет, и даже если осудят – будто и не слышит: лишь бы выпить.
Далее следуют горестные «зарисовки» жизни пьяницы: днем он спит, как нетопырь (летучая мышь) или как пес, свернувшись за печкой, а как ночь, ищет, где бы и на какие деньги выпить. И бьют его, и презирают – но не может пьяница от обычая своего пагубного отречься. Сам как крапива – кто не подружится с пьяницей, тот охнет. И как бы ни страдал пьяница от побоев («поушников»), от презрения, от нищеты – всё равно готов ради выпивки на всё – и на грабеж, и на убийство, готов лебезить перед тем, кто может напоить.