внутренней жизни университетского сообщества, позволяет понять, как мировоззрение и ценностные представления влияют на поведенческие модели и способ построения жизненных стратегий его представителей.
Концепция Голдторпа позволяет решить иную задачу. С ее помощью можно вписать исследуемую социальную группу в более крупный общественный масштаб, понять, какая грандиозная пропасть разделяет ректора университета и рядового профессора, что именно, помимо размера зарплаты, разводит их по совершенно разным общественным стратам. Для разработки этого аспекта исследования социально-профессиональных статусных позиций преподавателя российского периферийного университета важной является разработанная Голдторпом и его последователями концепция зависимости социальных координат человека от его производственных позиций, в которые прежде всего включаются условия найма, особенности положения на рынке труда, масштаб власти и пр.
Начнем с того, что в конце XX – начале XXI в. российское общество пережило серьезную трансформацию. Перестройка привела к тектоническим сдвигам, которые дали начало созданию новой социальной системы. К настоящему моменту она вступила в стадию гомеостаза.
Сложившееся общество оказалось чрезвычайно неподатливым для научного анализа. Если смотреть с марксистских позиций, в России сложилось классовое капиталистическое общество. Однако было очевидно, что традиционная марксистская схема не описывает всех тонкостей, очевидных даже для непрофессионального наблюдателя. Во всяком случае, требовалась серьезная адаптация советского марксизма, как минимум на терминологическом уровне.
Главное противоречие заключалось в том, что владение средствами производства само по себе не обеспечивает в России принадлежность к высшему классу. В то же время сложились новые социальные типы – политика, эстрадной звезды, топ-менеджера, которые, не обладая правом собственности на крупные производственные мощности, тем не менее по степени влияния, уровню потребления и прочим социальным маркерам явно занимают высшие позиции в общественной иерархии. Вместе с тем очевидностью является существование большой группы мелких собственников и частных предпринимателей, формально – капиталистов, которые не могут быть отнесены к общественным верхам, а порой по уровню потребления не могут быть отнесены и к среднему классу в его западном понимании.
Положение вузовской интеллигенции в этой неясной системе являет собою проблему в квадрате. С одной стороны, можно наверняка сказать, что социальный статус преподавателей существенно снизился, если сравнивать его с положением этой группы в советском обществе. Но как его определить в современной ситуации? Как ни странно, наиболее беспроблемно в настоящей ситуации звучит ленинская трактовка интеллигенции как «прослойки» между классами. В данном определении находит отражение и размытый характер интеллигенции как социальной группы, и ее зависимое, «обслуживающее» положение при господствующем классе крупных собственников, и существенное отличие от наемных работников, занятых физическим трудом.
Однако, как уже говорилось, классическая марксистская модель не может на сегодняшний день считаться релевантной по той простой причине, что большое количество важных очевидных фактов оказываются вне пределов ее описания. Ни класс собственников, ни класс наемных рабочих не сохранили социальные характеристики, которыми они обладали в начале прошлого, XX в. Таким образом, несмотря на «удачность» ленинского определения интеллигенции, оно не может быть принято без оговорок. Хотя, как это будет показано в дальнейшем, определенная познавательная ценность в нем по-прежнему сохраняется.
При всем многообразии подходов к факторам социальной стратификации в современном обществе, начать следует с наиболее распространенного набора критериев: богатства, дохода, уровня образования и престижности профессии. В развитых западных странах эти критерии связаны между собой и зависят друг от друга. Если человек богат, он получает хорошее образование, имеет вследствие этого возможность занять престижную профессиональную позицию и получать большую зарплату. В российском обществе названные критерии соотносятся гораздо сложнее. Логика их взаимосвязи, судя по всему, сложнее. Поэтому разберем эти критерии по порядку. Сначала в отношении советского общества, наследие которого еще довольно существенно влияет на социальные отношения. А затем проанализируем современное состояние, являющееся результатом трансформаций, произошедших за последние двадцать лет.
Начнем с анализа того, как социальная группа преподавателей выглядит через призму критериев социальной стратификации, являющихся вариантом тех пунктов, которые были предложены одним из основателей стратификационного подхода Т. Парсонсом: богатство, доход, уровень образования и престижность профессии. При рассмотрении доходов будет учитываться их сложный характер: основная зарплата, подработка и участие в коррупционных схемах. Участие в коррупционных схемах предполагает анализ еще одного важного критерия, выделенного Т. Парсонсом: власти (так как возможность реализовывать коррупционные схемы напрямую зависит от наличия властного ресурса).
Поскольку Россия не так давно вышла из процесса серьезных социальных трансформаций, анализ критериев социальной стратификации будет построен как бинарное противопоставление реалий позднесоветского общества и современного. Сделано это по той простой причине, что львиная доля особенностей современной группы вузовских преподавателей (как в организационной, так и в социально-психологической плоскости) уходит корнями в советскую систему. По сути, мы имеем обломок советского общественного института, постепенно размываемый новыми социальными реалиями.
Богатство. В советские времена вузовские преподаватели были привилегированной группой. По меркам советского общества типичного доцента или профессора можно было считать богатым человеком. В случае если карьера ученного была начата до распада СССР, некоторые элементы благосостояния могли быть сохранены и в постсоветской России. Прежде всего серьезной ценностью могла быть полученная, а затем приватизированная квартира. Как правило, это были квартиры в центральных районах города, недалеко от учебных заведений, в которых трудился преподаватель. Вузами возводились жилые дома для сотрудников. Кроме того, согласно ст. 39 Жилищного кодекса РСФСР, граждане, обладавшие степенью кандидата и доктора наук, имели право на дополнительную жилплощадь. Сложилось представление о «профессорской квартире» как воплощении советского шика и аристократизма. Разумеется, далеко не всегда это право могло быть реализовано на практике, однако в общем и целом жилищные условия доцентов и профессоров оказывались лучше среднестатистических.
Университет до середины 1990-х гг. продолжал выделять преподавателям квартиры. В том числе и в домах, находящихся в непосредственной близости от университетского кампуса, в центре города. Кроме того, преподаватель в советском обществе мог рассчитывать на удобно расположенный садовый участок. Этот вид имущества также перекочевал из советских времен в постсоветские.
Однако понятно, что уровень богатства, выглядевший вполне высоким в советскую эпоху, в наше время воспринимается совершенно иначе. В современных масштабах разница между «профессорской» квартирой и квартирой, заработанной на любом другом предприятии в советские времена, уже почти не воспринимается как значимая. Теперь масштаб престижного потребления задается уже не лишней комнатой «под библиотеку», а настоящими дворцами, которые возводят для себя представители современной элиты. На фоне дворцов, пентхаусов и загородных усадеб разница между обычной и «профессорской» квартирой оказалась почти полностью нивелирована.
Кроме того, существенным является факт, что представители университетской администрации, в отличие от директоров промышленных предприятий, не смогли провести приватизацию государственного имущества и стать полноправными представителями класса крупных собственников. Таким образом, даже в лице представителей руководства университетское сообщество оказалось вне рамок высшего класса.
Что касается рядовых сотрудников, то из эпохи приватизации они вышли со стандартным набором собственности «обычного советского человека»: квартира и садовый участок за городом. Такой имущественный набор сам по себе не дает отнести преподавателей к определенному социальному слою.
С определенной долей уверенности можно говорить только о том, что преподаватели вошли в новую социально-экономическую реальность не в качестве нищих, но не более того.
Доход. Если по уровню владения собственностью представители группы вузовских преподавателей представляют более или менее однородную массу, то с точки зрения уровня доходов существует весьма существенная дифференциация. В советские времена доход преподавателя вуза складывался из трех основных частей:
1. Основная зарплата, на которую влияли наличие ученой степени и ученого звания. Зарплата кандидата наук, доцента – около 300 руб. – ставила его на один уровень с начальником цеха, старшими офицерами в армии и пр. Зарплата доктора наук, профессора колебалась от 500 до 600 руб. и равнялась зарплате директора крупного промышленного предприятия или генерала. При этом научная специализация ученого-преподавателя не играла существенной роли. Профессор-физик зарабатывал столько же, сколько профессор-юрист или экономист. Кроме того, не играло существенной роли место жительства человека: профессор провинциального вуза получал столь же большую зарплату, как и профессор вуза столичного. Преподаватель без степени и звания получал зарплату значительно меньшую, но вполне на уровне средней по стране.
2. Подработки, связанные с основной работой. Подработки были доступны и столичной профессуре, и провинциальной. Хотя, конечно, возможности у столичного ученого были шире. Проще было опубликовать книгу и получить гонорар. Но и провинциальный автор, как показывает пример проф. В. Е. Майера, мог добиться публикации в центральных государственных издательствах (собственно, других тогда и не было).