льской среде живут ничуть не лучше тех, кто выполняет свою работу на едва приемлемом уровне: условно говоря, читает лекции по конспектам двадцатилетней давности и не занимается научной работой.
Уровень жизни, уровень потребления у самой успешной части вузовских преподавателей может быть сопоставлен в лучшем случае с конторскими служащими, «белыми воротничками», имеющими высшее образование, но работающими совсем не обязательно по полученной в вузе специальности. То есть в любом случае говорить о наличии у конторских служащих качеств высочайших профессионалов не приходится.
Таблица 4. Социально-профессиональная структура работающего населения России 2005 г., %
Интересные результаты дает использование подхода американского социолога и социального психолога Мелвина Л. Кона. По мнению этого исследователя, положение в социальной структуре отражается на мировоззрении индивида: «Представители разных социальных классов, имея различные условия жизни, обладают и разным ви́дением мира – они формируют различные концепции социальной реальности, высказывают различные притязания, надежды и страхи, обнаруживают различное понимание желаемого»[297].
Согласно Кону, люди, обладающие более высоким социальным статусом, обладают более гибким умом, широким кругозором, независимостью суждений и, самое главное, «достиженческой» психологией. Представители социальных низов более конформны, консервативны, не обладают активной жизненной позицией.
При этом зависимость здесь взаимная: сложная работа, требующая высокой квалификации, формирует у человека все вышеназванные качества представителя высшего слоя. И наоборот: рутинная работа без перспектив важных достижений формирует психологию человека из низов. В отношении нашего объекта – преподавателей размышление в рамках данной модели приводит к интересным результатам.
Насколько сложна работа преподавателя? Однозначного ответа на этот вопрос дать нельзя. Можно сказать, что преподаватель сам выбирает степень сложности своего труда. Один может читать лекции по много лет не обновляемым конспектам, отказаться от научной работы, отказаться от поиска новых форм подачи материала. Как правило, со стороны работодателя такое упрощение трудовой задачи никаких нареканий не вызывает: работодателю достаточно того, что занятия проводятся в положенное время. Но преподаватель может ставить в своей работе самые высокие и сложные цели, выполнять ее на высочайшем методологическом уровне, требующем от человека напряжения всех его умственных и физических возможностей.
Другими словами, преподаватель вуза может оказаться носителем как высшей модели социального мировоззрения, так и низшей. Справедливости ради нужно отметить, что вузовская система все-таки не совсем безразлична к типу мировоззрения работника и дает возможность активным преподавателям, не боящимся ставить сложные задачи, некоторые возможности для небольшой вертикальной мобильности. Во-первых, преподаватель, ставящий сложные научные задачи, может делать научную и учебную карьеру, защищая последовательно кандидатскую и докторскую диссертации и получая должности/звания доцента и профессора. Во-вторых, вуз представляет собой достаточно высокую и многоступенчатую административную пирамиду, вершина которой возносит человека в верхние слои среднего класса.
Следует отметить, что людей, мыслящих «достиженчески», с течением времени в вузе становится всё меньше. Социальная ситуация формирует «низший» стиль мировосприятия, усиливает конформность и инертность, поскольку активная жизненная позиция очень часто приводит к выпадению работника из вузовской системы.
Немало интересного как для понимания социальных процессов, происходящих в образовании, так и для оценки трансформации социальных ролей действующих в этой сфере акторов, дает экономическая наука. Так, например, многими преподавателями очень болезненно был воспринят процесс «превращения» системы образования из поля социального служения в сферу услуг. Настойчивое продвижение этой идеи в прессе и на уровне практики вузовского администрирования рождает в среде преподавателей две основных поведенческих реакции: преподаватель либо превращается в угодливого беспринципного халтурщика, готового ради зарплаты ставить положительные оценки без реальной проверки знаний, либо в конфликтного нонконформиста, чей трудовой путь рано или поздно заканчивается увольнением. Между тем при правильном понимании сути явления ситуацию можно было бы исправить. Качественный анализ этой ситуации дан петербуржским экономистом И. Д. Котляровым (ГУ ВШЭ), показавшим, что образование в самом деле должно определяться в строгих экономических терминах как услуга. Однако это услуга совершено особого рода. Коммерческая составляющая не является для нее определяющей. Главной функцией является социальная, строящаяся на основе социальной солидарности. «Ползучая коммерциализация» привела к искажению сервисной составляющей этих услуг. Коллизия описывается автором очень интересно, позволю себе обширную цитату:
В случае образования, если учащийся рассматривается как клиент, и получение образовательной услуги должно быть для него приятным и легким, и к тому же с гарантированным результатом в виде аттестата или диплома (ведь без него клиент останется неудовлетворенным), то само образование становится фикцией, продажей диплома в рассрочку. На это, разумеется, можно возразить, что учатся не ради диплома, а ради знаний, однако клиенту важно видеть результат предоставления ему услуги. Знания неосязаемы, и их прирост трудно оценить, тогда как диплом вполне осязаем, и его вполне можно предъявить работодателю. И поэтому итогом предоставления образовательной услуги должен быть диплом. Далее, получение знаний или компетенций требует от учащегося самостоятельной добросовестной и напряженной работы и связано с большими затратами интеллектуальной и психической энергии, и, следовательно, в ряде случаев причиняет ему дискомфорт, что несовместимо с трактовкой учащегося как клиента, который должен получать услугу с максимальным удобством и без усилий. Наконец, образование как социальный институт требует отсева учащихся, не справляющихся с требованиями образовательной программы – однако это несовместимо с представлением о том, что учащийся как клиент должен получить услугу в полном объеме (не говоря уже о том, что в случае платного обучения отчисление неуспевающих ведет к прямым убыткам для образовательного учреждения). В итоге в явной или неявной форме сокращаются образовательные программы, занижаются требования к учащимся, рынок труда не получает специалистов требуемой квалификации, но зато гарантируется удовлетворение учащегося клиента[298].
Ситуация меняется, если в качестве полчателя услуги рассматривается не студент, а общество в целом. Именно оно является «клиентом» системы образования. Студент же при таком подходе лишь материал, требующий обработки. Проверяя знания, профессор не должен стремиться угодить студенту, это абсурд. Он должен стоять на страже общественных и государственных интересов, поставляя по-настоящему квалифицированных специалистов, подготовка которых осуществлена с максимально возможной строгостью и под жестким контролем. Тогда врачи будут хорошо лечить, учителя хорошо учить, а инженеры проектировать прочные здания и машины. Таким образом, на научном уровне проблема фактически решена. Место вуза и преподавателя в экономической системе определено. Однако до тех пор, пока эта концепция не будет воспринята на уровне государственной политики и социального мировоззрения, реакция на отнесение образования к сфере услуг будет отрицательно влиять на социальное поведение индивидов.
Принципиальное отличие современной ситуации в исследовании социальной группы преподавателей заключается в том, что на сегодняшний день существует необходимость соотносить их с исследованиями российского общества в целом. Если в начале 2000-х гг. никаких достойных внимания общих концепций создано еще не было, то теперь в этом направлении сделаны значительные успехи. Примером тому может служить упомянутая выше монография Н. Е. Тихоновой. В условиях, когда стратификация российского общества относительно устоялась, когда былые статусные позиции преподавателей постепенно начинают забываться, складывается совершенно новая ситуация, которая еще ждет своих исследователей.
На сегодняшний день работа продолжается в двух направлениях. Во-первых, исследователи продолжают изыскивать всё новые и новые теоретические ракурсы. Пристально изучаются гендерные, возрастные, региональные особенности социального положения вузовских преподавателей[299]. Во-вторых, продолжает собираться новый эмпирический материал, описываются социологические «срезы», позволяющие понять современное состояние общества и увидеть траекторию его развития.
Славянство, Русь и Московия – как украинская пропаганда делит «древнерусское наследие»
Осложнение отношений с Украиной в очередной раз подтвердило истину, афористично сформулированную академиком М. Н. Покровским: «История – это политика, опрокинутая в прошлое».
Порой оказывается, что даже профессиональные историки – преподаватели и ученые оказываются не готовы адекватно реагировать на пропагандистские выпады, поскольку известно, что чем беспардонней ложь, тем труднее ее оспорить научными методами. Но другого выхода нет. И покуда история останется полем идеологических битв, историку-преподавателю придется иметь дело с идеологическими штампами, рядящимися в одежды Клио.
Данная статья посвящена той части «пропагандистского нарратива», который касается сферы научных занятий автора – истории Древней Руси. Спекуляции на этой теме идут особенно активно. Однако просмотр украинских изданий, бумажных и электронных СМИ позволяет выделить несколько базовых идей, под влиянием которых находится большинство активных потребителей украинской пропаганды.