— Тебя тоже там ранили? — спросил старший офицер.
— Нет, уже на берегу. Когда я выбежал на берег, а из кустов человек, вроде как один из тех, только он не гнался за мной, тот, что гнался, потом объявился, а этот, должно быть, на посту стоял, тропу охранял, да Ранта знал, где он сидит, и обошел, а я бежал прямо по тропе, чтобы скорей. Он что-то крикнул, да я не дурак останавливаться, только пригнулся да в кусты, а он как трахнет — и мимо, это он уже меня саданул, когда я через камни перебирался. Пустяк. Кондрат Борисович говорит, что через неделю только след останется от встречи в джунглях. Лес этот джунглями называется, — пояснил Лешка и умолк.
Некоторое время молчали все, потрясенные рассказом юнги. Наконец командир спросил:
— Сколько человек приблизительно ты видел возле хижины?
— Но считал, но много. Местных человек тридцать да немцев — пятнадцать или четырнадцать.
— Почему ты думаешь, что там были немцы?
— Они, как барон, говорили.
— Все разом?
— Ну нет, кто молчал, а у пулемета говорили, пулемет совсем близко от меня стоял. Пулеметчики — один чернявый, а второй с рыжинкой, — вот они и говорили по-немецки.
— Барона ты хорошо разглядел? — продолжал допрашивать командир.
— Барона-то не узнать! Я его сразу узнал и хотел уже окликнуть, да собака бросилась и Ранта побежал, ну и я за ним. Потому что все сразу насторожились и приезжий, дружок нашего барона, как гаркнул на всех, и часовой винтовку поднял, он и убил Ранту. А за что?..
— За нашу доверчивость. Иди, Алеша, спасибо тебе, брат.
Лешка Головин ушел, не веря своим ушам: вместо жестокой взбучки он неожиданно получил благодарность от самого Мамочки.
Как только юнга вышел, командир встал. Встали и офицеры, ожидая приказаний.
— Объявите готовность «один». Продолжать работы на берегу. У родника выставить наряд из десяти вооруженных матросов. Увольнения на берег прекратить. Прошу запять свои места. А вы, Николай Павлович, на минутку останьтесь.
— Вы были во всем правы, дорогой мой, — прочувствованно сказал командир. — Как всегда! Возможно, ото провокация голландцев. Не хотят ли они задержать нас за стычку с туземным населением? Ищут предлог?
— Вряд ли. Скорее всего — местная инициатива.
— Пираты?
— А что вы думаете! Разве представители, приезжавшие нас приглашать на праздник в честь бога Шивы, не смахивали на корсаров?
— Теперь нам все будет казаться подозрительным. Праздники здесь дело обычное. Народ любит повеселиться, благо позволяет климат и дары природы.
— Да… но теперь все это носит уже теоретический характер. Главное, что мы не участвуем в этом празднике. Если бы вы знали, какой у меня спал груз с плеч.
— Вы, может быть, знали больше?
— Нет, только догадки, наблюдения и выводы.
— Действительно, кое-что в них внушало подозрение, но на что они рассчитывали? Вот так, с бухты-барахты захватить военный корабль? Уму непостижимо. Хотя с нами бывало и не такое. Весь наш путь от Плимута, да и раньше, во время рейсов в Брест, все у нас как в романе приключений. Не хватало только пиратов.
— Теперь появились и пираты, и уже есть их первая жертва.
— Жаль мальчика. Погиб он ведь из-за нас. Надо чем-то помочь его родным.
— Есть! Мы с доктором съедем на берег и сделаем все, что в наших силах и что позволяют обычаи малайцев.
— Доктор в этом деле смыслит. Пожалуйста…
Прежде чем уйти, старший офицер сказал:
— С вашего разрешения я больше не пущу на борт ни барона, ни этого Шульца или Шварца.
— М-да, — многозначительно произнес Воин Андреевич и махнул рукой: — Делайте, как считаете нужным…
Боцманы исполнили «райскую музыку», приглашая к ендове с водкой. Прошел обед, во время которого, да и после, располагаясь на отдых, только и разговору было что о Лешкиной встрече в лесу и убийстве Ранты. Запрещение участвовать в празднике на берегу вызвало глухой ропот матросов, уже предвкушавших удовольствие повеселиться на местной вечеринке, как бывало в деревне. Дальше разговоров дело не пошло. Матросы скоро успокоились и даже подозрительно повеселели. Старший боцман скоро дознался, что в корзинах с фруктами оказались бутыли с пальмовым вином и вся вторая и третья вахты крепко приложились к пим. И ему поднесли кружку для пробы. Павел Петрович любил выпить в свободное время, и то на берегу, на клипере пил только положенную чарку. Вино оказалось довольно приятным на вкус, с кислинкой, все же боцман только пригубил и приказал, чтобы «ни-ни, было тихо, выпившие не показывались на палубе, а ложились спать». Тут же он послал наряд из первой вахты, и все вино было конфисковано и сдано в баталерку. О случившемся боцман доложил старшему офицеру, и тот сам прошел по кубрикам. Матросы или лежали вповалку на жилой палубе, или бродили с осоловелыми глазами, жалуясь на одолевавший их сон.
— Немедленно доктора! — приказал старший офицер.
Через двадцать минут доктор докладывал командиру:
— Скорее всего, к вину подмешано снотворное. На отравление растительным ядом пока не похоже. Пульс у людей ровный и только слегка повышенный.
— Сколько человек в таком состоянии?
— Шестьдесят пять. Еще десять пили вино, но немного и стали довольно успешно бороться со сном, когда узнали, что в напитке «малинка» — то есть отрава, как говорят матросы.
— Так вы считаете, что может обойтись?
— Надеюсь. На всякий случай будем давать рвотное.
— Хорошо, Кондрат Борисович. Действуйте энергичней. Они вывели из строя всю вторую вахту!
За час перед закатом солнца на берегу появилась красочная процессия во главе с оркестром, несколько музыкантов в пестрых саронгах дули в раковины и били в барабаны, остальные тянули заунывную мелодию, пританцовывая на влажном песке. Под экзотическую музыку от «Розового лотоса» отвалила шлюпка. В ней помимо четырех гребцов сидели барон и Голубой Ли. Шлюпка направилась к «Ориону».
— Каков мерзавец! — воскликнул старший офицер, подходя к борту.
— Добрый вечер! — приветствовал барон. — Прикажите спустить трал.
Старший офицер ответил с подчеркнутой холодностью:
— Мы не можем вас принять, господин барон.
— Не ожидал этого от вас, капитан-лейтенант. Я приехал проститься и поблагодарить и вас и всех офицеров за все, что вы для меня сделали.
— Вы уже отблагодарили нас достаточно. Желаю весело провести праздник Шивы.
— Так вы не будете на берегу? — с искренним огорчением воскликнул барон.
Старший офицер вспыхнул от гнева, повернулся спиной, хотя ему так хотелось высказать все, что он думает об этом человеке.
— Мне очень жаль, но вы чем-то расстроены… — Теперь в голосе барона слышалась явная насмешка.
— Я все слышал, — сказал командир, когда старший офицер поднялся на мостик, чтобы доложить о разговоре с бароном, — не расстраивайтесь особенно и поругайте меня, как ругали в Корпусе, я, видно, мамочка моя, неисправим. Все мне кажется лучше, чем оно есть на самом деле. Забываю мудрые слова нашего старшего штурмана. Помните, как он часто говорил, что «мало хороших дел проходит безнаказанно».
— Если бы знать…
— О! В этом весь вопрос! Хотя нам положено предвидеть. Вы в этом отношении — прорицатель. Как матросы?
— Спят. Никакими силами доктор не может ни одного добудиться.
— Зелье списали?
— Да, за бортом.
— Вот и отлично… — Командир со вздохом покрутил головой, положение никак нельзя было назвать отличным, заснули еще пятнадцать, а всего вышло из строя восемьдесят человек. Гардемарину Бобрину Бревешкин принес целый кувшин напитка Шивы, как его назвал доктор, и сейчас Стива спит сладким сном.
— Какой закат! — Командир оторвался от невеселых дум. — Усильте посты, пусть механики приготовят прожектор. Матросов — в ружье! Хотя вы псе это уже исполнили.
— Да, распорядился. Тем, кто не пил этой гадости, спать сегодня не придется.
— Вот именно, какой там сон? Где-то в каюте у меня был пистолет. Феклин!
Вернувшись, на «Розовый лотос», барон фон Гиллер сказал Рюккерту:
— Франц! Они все знают. Вернее, догадываются. Этот проклятый мальчишка заставил их насторожиться. Никого из них не будет на празднике.
— Все идет к дьяволу! — Рюккерт сжал серебряную чашу двумя руками с такой силой, что она сплющилась и ром брызнул вверх, залив лицо капитана. Они сидели в той же каюте «Розового лотоса». Голубой Ли на корточках застыл у двери.
— Не совсем, Франц. Напиток Ли свалил добрую половину русских. Ли видел в иллюминатор матросов, лежащих на палубе и в жилом кубрике. Не пей больше, Франц. Ночью потребуется вся ясность твоей головы.
— Атака?
— Да, нас больше в три раза!
— Такое количество и требуется для наступления. Мы пустим теперь наших союзников вперед! Они сами жаждут находиться в первых рядах, будто пронюхали о наших планах. Вначале они надеялись на меня. Представь, они считают, что в меня вселился дух смерти! Неплохо для начала! И знаешь — они правы. В каждом немецком солдате сидит дух бога войны. Фридрих! Мы сегодня с тобой идем на абордаж!
— Хорошо, Франц, только повторяю: не пей больше!
— Да, да… голова должна быть ясной. Ли! Дай мне той настойки на ваших дьявольских травах или водорослях, — попросил он, переходя на французский язык.
Шкипер вытащил из рундука под столом оплетенную бутылку и налил из нее в пустую чашку темно-коричневой жидкости. Рюккерт выпил, покрутил головой:
— Необыкновенно противное питье, но удивительно просветляет голову. Вот я уже почти трезв, Ли!
Шкипер поднял на Рюккерта свой вечно улыбающийся лик.
— Собери немедленно всех своих союзников — главарей лаутоп — так, кажется, малайцы называют пиратов.
— Совершенно правильно. Они давно ждут на палубе…
До поздней ночи светились вершины деревьев по обе стороны долины, где находилась деревня. Там горели костры. Доносился бой барабанов. Время от времени прожектористы бросали на берег луч ослепительного света. На берегу не было ни души. Безлюдные катамараны, выхваченные из тьмы лучом, застыли на неподвижной воде. И на шхунах не замечалось никакого движения. Часовые у бортов клипера, расчеты у орудий коротали ночь, ведя тихие ра