В трапезной никогда прежде не было так шумно и так многолюдно. Слуги приволокли еще два стола и зажгли только половину факелов. Огонь в очаге уже густо дымит, и комната с каждой секундой прогревается всё сильнее.
Тиндарей сидит во главе стола, на противоположном конце – Нестор. Большинство царей и царевичей собрались вокруг них, а их воины и стражи заняли два других стола и теперь восседают на скамьях, застеленных ягнячьими шкурами. Клитемнестра сидит между Еленой и Пенелопой. Елена в своем белом платье, расшитом золотыми нитями, сияет, как летнее солнце, ее надушенные волосы заплетены в длинные косы. Клитемнестру и Пенелопу нарядили в темно-синие платья, цвета ночного моря. Напротив них сидят Филоктет – его длинные космы расчесаны, а морщинистое лицо гладко выбрито, аргосский царь Диомед и тот муж с Итаки, чьего имени Пенелопа не знает.
Они охотно едят: вонзают ножи в жареного гуся, куски сыра и головки лука; их кубки наполнены до краев лучшим из вин, что нашлось на кухне.
– Все твои? – спрашивает Тиндарея Диомед, проглотив кусок мяса. Он имеет в виду женщин. У него густая борода и уродливый шрам на руке.
– Елена и Клитемнестра мои старшие дочери, – отвечает Тиндарей любезным почтительным тоном. – Тимандра, Феба и Филоноя – младшие. – Он указывает на трех девочек, стоящих рядом. – А Пенелопа – моя племянница, дочь Икария.
– Из Арканании сюда путь неблизкий, – говорит Диомед, ни к кому конкретно не обращаясь. Он что же, боится говорить с Пенелопой напрямую? Клитемнестра слышала, что в некоторых греческих дворцах женщины не едят за одним столом с мужчинами.
– Вы проделали весь путь до Спарты в одиночку? – спрашивает муж с Итаки. Похоже, что он не разделяет неловкости Диомеда и смотрит Пенелопе прямо в глаза, а затем поднимает кубок и отпивает.
Пенелопа ерзает на стуле.
– Да.
Муж улыбается. В его серых глазах загорается живой интерес.
– И вы не боитесь путешествовать одна?
Клитемнестра хмурит брови, но Пенелопа отвечает вполне дружелюбно:
– А вам бы задали тот же вопрос, отплыви вы с Итаки в одиночку?
Какой-то воин за другим столом заканчивает рассказывать скабрезную шутку, и все сидящие вокруг взрываются хохотом, стуча по столу кубками. Муж с Итаки фыркает, словно недовольный тем, что его перебили, а затем доливает себе вина, прежде чем это успевает сделать илот. Должно быть, в его бедном дворце среди скал не привыкли к слугам.
– Боюсь, я не представился как следует, – говорит он, опустошив только что наполненный кубок и ухмыляясь. У него красивая улыбка и умный, хитрый взгляд. – Как глупо вышло. Мы прибыли свататься к самой красивой девушке в наших землях, – он кивает Елене, – в присутствии других прекрасных женщин, – улыбается Пенелопе и Клитемнестре, – а я даже не назвал своего имени. Я Одиссей, наследник Итаки, но вы обо мне не слышали. – Пенелопа поворачивается к Клитемнестре и чуть заметно улыбается. Его манера говорить немного напоминает Клитемнестре Тантала, но она не может определить, чем именно.
– Ах, сын Лаэрта, ты чересчур скромен, – замечает старый Нестор с другого конца стола. – Они могут не знать твоего имени, но о твоей хитрости слышали все. Неспроста тебя называют многоумным. – Он использует слово политропос, так называют человека беспредельно изобретательного, умного и находчивого. Клитемнестра тут же вспоминает это слово. Так говорил ее брат, когда упоминал Одиссея. Она присматривается к нему внимательней, но он тут же это замечает и перехватывает ее взгляд, как родитель поступает с непослушным ребенком, и она сразу отводит глаза.
Диомед пренебрежительно смеется.
– Что толку от ума? Боги любят сильных.
Улыбка Одиссея не меркнет ни на секунду.
– Боги любят тех, кто их забавляет. И я могу тебя заверить, что умные мужи и женщины, – говорит он, удостоив Пенелопу, Клитемнестру и Елену быстрым кивком головы, – куда привлекательнее неотесанных дикарей.
Клитемнестра смеется. Диомед вспыхивает и втыкает нож в гуся, словно пронзает грудь соперника.
– Насмехаешься над сильными, сын Лаэрта? – спрашивает высокий муж, сидящий рядом с Нестором, голос у него тихий, как эхо в пещере. Клитемнестра узнает в нем Аякса Великого, героя из Саламина. Его двоюродный брат Тевкр, сидящий рядом, заметно напрягается.
– Я бы не посмел, Аякс, но боги одаривают нас всех по-разному, и мы делаем с их дарами то, что можем.
– Мудрые слова умного мужа, – говорит Тиндарей, и Одиссей улыбается ему, как улыбнулся бы кот, умей он это делать.
– Говоря о сильных, – замечает Диомед, его лицо всё еще пылает. – Я думал, Атриды тоже будут здесь.
Клитемнестра поворачивается к Елене, которая чересчур усердно намазывает сыр медом, заливаясь краской.
– Они прибудут завтра, – отвечает Тиндарей. – Тебе наверняка известно, что не так давно они отвоевали Микены и теперь заняты восстановлением былых порядков.
– А что стало с их дядей Фиестом? – спрашивает Филоктет. Фессалия находится так далеко на севере, что новости доходят туда небыстро.
– Он был казнен, – отвечает Тиндарей, его лицо непроницаемо, как гладкая каменная плита. – Но их двоюродный брат Эгисф жив.
Одиссей хохочет. Большинство царей резко оборачиваются к нему.
– Тебя что-то забавляет? – спрашивает Диомед. Кажется, он готов его придушить.
– Прости, спартанский владыка, но ты говоришь так, будто Эгисф жив только милостью Атридов. – Он подмигивает Тиндарею, отчего Леда чуть не захлебывается своим вином. – А я слышал, – продолжает он, – что Фиеста сожгли живьем, а Эгисф сбежал с помощью слуги, которого потом, как я полагаю, тоже сожгли. И теперь Эгисф бесприютно скитается по лесам и планирует отомстить за то, что был вынужден слушать предсмертные вопли своего отца, когда они разносились по всей долине.
Клитемнестра видит ужас на лице Елены и испытывает некоторое удовлетворение, словно победила в состязании, пусть даже его выиграл за нее сын Лаэрта.
– Подобные истории не годятся для этого ужина, Одиссей, – говорит Нестор. – Мы ведь не хотим расстроить женщин.
– Спартанских женщин не так просто расстроить, друг мой, – тихо замечает Тиндарей.
Клитемнестра подается вперед:
– И потом, царевич с Итаки не сказал ничего такого, что бы нас удивило.
– Ах, – на лице Одиссея появляется улыбка. – Спартанская царевна недолюбливает Атридов.
Клитемнестра улыбается ему в ответ.
– Я уверена, что в этом мы схожи.
Диомед разделывается с едой в своей тарелке, точно лев, сдирающий плоть с костей, и поворачивается к Клитемнестре:
– Вы знамениты своими умениями в борьбе, даже в Аргосе. – Слова звучат как утверждение, и Клитемнестра не знает, что ответить.
– Вся в мать, – вмешивается Тиндарей. – Леда охотилась на рысей и львов в этолийских лесах, когда была моложе.
Леда улыбается, но принимать участие в беседе, похоже, не желает. Клитемнестра подозревает, что она снова пила, и, разумеется, замечает, как Елена забирает у матери кубок, когда та тянется снова его наполнить.
– В Саламине женщины только и делают, что стонут да хихикают, – говорит Аякс Великий. Возможно, его товарищам эти слова по душе, потому что Тевкр рядом с ним начинает гоготать, но кроме Диомеда, Элефенора и Менесфея к нему присоединяются немногие.
– Они не сражаются? – спрашивает Клитемнестра.
– Сражаются? – хохочет Аякс, барабаня кулаком по столу. – Женщины не созданы для сражений.
– Они прядут и танцуют, – Тевкр всё еще гогочет, – и иногда раздвигают ноги. – При этих словах мужи смеются еще сильнее.
Лицо у Диомеда опять краснеет, на этот раз от удовольствия.
– Мой отец вообще не видел свою невесту до самого дня свадьбы, – говорит он. – Она из дома-то ни разу не выходила. – Еще один взрыв смеха.
Клитемнестра не понимает шутки. Хоть она и выросла среди грубых воинов, она ни разу не слышала таких речей от мужчин. Обычно они шутят о том, что кто-то поимел козла или свинью, или же ни с того ни с сего вызывают друг друга посостязаться. Тиндарей не смеется вместе с ними, но и не делает ничего, чтобы это прекратить.
– Сколько ей было? – вежливо спрашивает Елена.
– Двенадцать, – пожимает плечами Диомед. Внезапно осознав, что ей самой столько же, Тимандра переминается с ноги на ногу.
Вскоре огонь в очаге догорает, и свет начинает меркнуть, как звезды в облачную ночь. Леда, кажется, задремала, и когда ужин заканчивается, Елене приходится помочь ей выйти из зала. Из покоев матери она так и не возвращается, поэтому, когда воины с блестящими от пота лбами и усталыми глазами начинают расходиться, Клитемнестра и Пенелопа покидают праздник вдвоем.
Когда они доходят до гинецея, Пенелопа бормочет что-то о забытой накидке и бежит обратно. Дожидаясь ее, Клитемнестра открывает ставни, чтобы впустить свежий воздух. Холодный ветер режет кожу точно ножом, но после нескольких часов в душной зале это даже приятно. Она снимает свое синее платье и забирается под толстые одеяла.
Задыхаясь, врывается Пенелопа. Она придерживала платье, чтобы не споткнуться, и теперь ткань пояса измята.
– Что случилось? – Клитемнестра садится.
– Одиссей из Итаки разговаривал с твоим отцом, я их слышала, – выпаливает Пенелопа.
– О чем?
– Обо мне, но я толком ничего не разобрала. – Она хмурит брови. – Мне кажется, они о чем-то договаривались.
– Договаривались?
Пенелопа трясет головой, стремительно меряя комнату шагами, а потом запрыгивает на кровать рядом с Клитемнестрой.
– Он мне понравился, – говорит Клитемнестра.
Пенелопа сдавленно хихикает.
– Мне тоже. Он говорит, как твой муж.
– Ты думаешь? Мне тоже так показалось.
– Да. Они отличаются от остальных. В них есть что-то непроницаемое, правда, я не могу сказать, что именно. – Она на мгновение задумывается, а затем с улыбкой добавляет: – Разговаривать с ними всё равно что в пещеру войти.
Клитемнестре знакомо это ощущение, когда движешься в полной темноте, шаг за шагом, ощупываешь каждый камень, руками прикасаешься к тайнам.