– Я пойду одна, – отвечает Клитемнестра.
– Отец наверняка знает, что это сделала я, – хмурясь, говорит Тимандра. – Зачем вызывать тебя?
– Может, он хочет попросить прощения? – тихо произносит Елена.
Клитемнестра качает головой. Ее люди ничего не знают о прощении. Они знают о почитании, величии, красоте – силах, что сияют, подобно пламени, и освещая землю. А рядом с ними угрожающими тенями таятся позор, бесчестие, отмщение и нить мойры, неразрывно связующая вину и наказание.
Она берет сестер за руки и чувствует их тепло.
– Ждите меня здесь.
Отец встречает ее в сводчатом зале, звуки ее шагов отдаются эхом, ногти больно впиваются в ладони. Ей больно видеть отца после стольких дней взаперти. Ей кажется, будто она видит перед собой давно утраченную жизнь. Человек, сидящий перед ней на троне, вполне мог бы быть каким-то незнакомцем, а не отцом, который учил ее ходить, сражаться, править. Рядом с ним сидит Леда, черный хитон слишком велик для ее худощавой фигуры. На большом столе перед ними амфоры, пшеничные лепешки, свинина на вертелах. Клитемнестра чувствует запах вина, оливок и страха.
Леда заговаривает первой:
– Мертвые илоты на кухне. – Она останавливается и глубоко вздыхает, словно не в силах подобрать слова. – Их убила твоя сестра.
Клитемнестра как будто не слышит сказанного матерью и не сводит глаз с Тиндарея. На его лице застыло отстраненное, непроницаемое выражение. Она ищет в нем хоть какой-то намек на нежность или теплоту, но его черты безжизненны, как промерзшая зимой земля.
– Ты сделала Тимандру убийцей, – говорит Леда. У нее красные глаза – должно быть, она плакала. – Ей всего четырнадцать.
Она спартанка. Если я сделала ее убийцей, то что сделал отец, который приказал ей разбить лицо Хризанты? А жрица, которая рассекла ей спину кнутом?
Тиндарей ерзает на троне, словно прочитав ее мысли.
– Тимандра достаточно сильна, чтобы вынести это бремя. Но эти рабы исполняли приказ, Клитемнестра. Ты не имела права отнимать их жизни.
Вопль, звучащий у нее в голове, пытается прорваться наружу. Она выплевывает каждое слово, точно яд:
– И ты сидишь здесь и рассказываешь мне о жизнях, которые нельзя отнимать, после того как сам помог чудовищу убить твоего внука?
– Агамемнон и Менелай наши гости, – бесстрастно отвечает Тиндарей. – К ним дóлжно относиться с уважением.
– Они не выказали никакого уважения к нам, – отвечает Леда. Она поднимает взгляд и смотрит в глаза дочери. Клитемнестра пытается понять, чью сторону она заняла.
– Агамемнон выказал неуважение к чужеземцу, а не к нам, – отвечает Тиндарей. – Он эллин, а значит – наш союзник.
– Он зарезал твоего внука! – выкрикивает Клитемнестра.
Тиндарей опускает взгляд на свои руки. Когда он заговаривает, его голос чуть заметно дрожит:
– Я хотел сохранить жизнь ребенку.
Для Клитемнестры эти слова еще хуже, чем его безразличие. Он полагает, что теперь она его простит? Он рассчитывал, что Атриды сдержат слово?
– Ты царь, – отчеканивает она. – Если ты хочешь чего-то, ты этого требуешь.
– Ты еще молода, – говорит Тиндарей, – и не понимаешь, что иногда приходится идти против своей воли. Это моя вина, что я не смог тебя этому научить. Я всегда давал тебе слишком много свободы.
– Мне не нужно, чтобы ты давал мне мою свободу, – говорит Клитемнестра. – Я и так свободна. А ты – нет. Теперь ты игрушка Агамемнона, потому что ты слаб.
– Твой муж был слаб, – холодно отвечает Тиндарей.
– Тантал был хорошим мужем, добрым. Но тебе этого не понять, потому что в твоем мире могут жить только дикари, которые разрушают всё вокруг себя.
– Так устроена жизнь. Слабые умирают, чтобы сильные могли выжить.
– Ты мне омерзителен, – говорит она.
Тиндарей поднимается и ударяет ее по лицу прежде, чем она успевает отскочить. Она чувствует, как шрам на его руке царапает ей щеку.
Она смотрит отцу в глаза и говорит с усмешкой:
– Что ты за отец? – А затем, повернувшись к матери, которая сидит на своем месте с опущенной головой, добавляет: – А ты не сопротивляешься ему. Ты прощаешь его. Ты ничем не лучше.
– Существуют законы, которые нужно уважать, – тихо отвечает Леда.
– И ты не ищешь возмездия, потому что тебя подчинила себе трусость, – говорит Клитемнестра. Ее руки дрожат, и она крепко сцепляет их вместе. – Но знайте, я отомщу. Клянусь здесь и сейчас, эриниями и всеми богинями, которые вершили возмездие. Я буду преследовать Атридов и уничтожу всё, что им дорого, пока не останется только пепел.
– Ты не будешь ни за что мстить, – говорит Тиндарей.
– А что ты прикажешь мне сделать? – передразнивает она. – Простить? Пожелать ему благополучия с этой мерзкой потаскухой Киниской?
Ее мать нервно съеживается. Она открывает рот, но издает лишь сдавленный вздох. Тиндарей бросает на нее раздраженный взгляд.
– Этого не случится, – медленно произносит он. – Этого не случится, – повторяет он, – потому что ты сама выйдешь за него замуж.
Слова отца доносятся словно откуда-то издалека. Клитемнестра пытается перехватить взгляд матери, но та упорно смотрит в пол. Сама того не желая, Клитемнестра вспоминает, сколько раз сидела в этом зале, когда говорил ее отец, и, встретившись взглядом с Кастором или Еленой, прикусывала язык, чтобы не засмеяться. Им всегда одновременно приходила одна и та же мысль: какой же смешной голос у этого гонца! А как серьезен отец! Как напуган этот чужеземец! До чего скучна эта жрица! Позже за ужином они, хихикая, рассказывали об этом Тиндарею, а он отвечал: «Вас больше не пустят в мегарон». Но потом всё равно позволял им приходить.
Елена была права. Агамемнон ни за что не женится на ком-то вроде Киниски. Клитемнестра не удивлена. Она в ярости. Она чувствует, что ее обвели вокруг пальца. Агамемнон давно спланировал всё это, чтобы заполучить ее.
– Я не выйду за него. – Она говорит так тихо, что сама едва слышит свой голос.
– Ты живешь для того, чтобы прославить Спарту и своего царя. – Тиндарей говорил ей эти слова, когда она была девочкой; когда он хотел, чтобы она выросла сильным воином и свободной женщиной. – Или ты забыла? Ты должна быть предана мне, а не чужеземцу. Если ты думаешь о себе, а не о благе города… Это предательство.
Слова хлещут ее, как кнуты. Он произносит и другие, те, что она слышала всю свою жизнь, и они снимают с нее кожу, один кусочек за другим. Ни одному мужу, ни одной женщине не позволено жить, как они пожелают. Даже в Спарте. Ничто не принадлежит им в полной мере.
Она упирает в него взгляд и вздергивает подбородок.
– И что ты будешь делать? Потащишь меня к Апофетам? Отрубишь мне голову?
Воцаряется долгая тишина. В конце концов Тиндарей произносит:
– Ты моя дочь. Я тебя не убью.
Гнев и скорбь пульсируют у нее под кожей, и она боится, что они разорвут ее изнутри.
– Я не выйду за него, – повторяет она.
– Выйдешь, – отвечает отец. – Я приду за тобой через два дня, и ты будешь готова к свадьбе. А если не будешь, тебя выволокут из твоих покоев и силой приведут в зал.
Она хватается за свою тунику, а когда убирает руку, смявшаяся ткань расправляется, как сжатый в кулаке цветок.
– Я думала, ты любишь меня, отец, – говорит она и уходит прочь, возвращаясь к своим кошмарам.
На рассвете к ней приходит Агамемнон: на поясе у него висит короткий кинжал, а на лице пляшет кривая улыбка. Как бы она хотела ее вырезать. Она смотрит на него с нескрываемым презрением, но, похоже, его это совершенно не заботит. Сложно встречаться лицом к лицу с тем, кого ничто на свете не трогает.
Елена тут же вскакивает и встает перед сестрой, подол длинного платья обвивает ее лодыжки. Агамемнон окидывает ее взглядом, подобно орлу, заметившему мышь.
– Оставь нас, – говорит он.
– Как ты смеешь? – взвивается Елена, но Клитемнестра хватает ее за руку.
– Иди, Елена, я с ним поговорю. – Она не хочет оставаться одна, не хочет, чтобы сестра уходила, но Елена не настолько сильна, чтобы столкнуться с чудовищем, а оно и так уже отняло у нее слишком много.
Елена колеблется и мнет в руках платье. Она похожа на птицу, что боится покинуть клетку и покорно ждет, когда прилетит стрела и пронзит ее крыло. Она делает несколько неуверенных шагов к выходу. Стоит ей оказаться по ту сторону, Агамемнон тут же захлопывает дверь, отрезая ее от них. Клитемнестра слышит протесты Елены из-за двери, а потом – звук быстро удаляющихся шагов. Она наверняка побежала к Тимандре за подмогой.
Агамемнон пристально глядит на Клитемнестру.
– Отец сообщил тебе о свадьбе?
– Да, – отвечает она.
Ее спокойствие, кажется, сбило его с толку.
– Значит, он рассказал и о соглашении, которое заключил со мной, и о том, как предал чужеземного царя.
Вот как он действует, думает она. Настраивает дочь против отца, спартанку против спартанца. Прокладывает дорогу к власти предательством и жестокостью.
– Ты хотел сказать, моего мужа.
Его лицо ожесточается.
– Теперь я буду твоим мужем.
Она смотрит на него, не произнося ни слова. Ему это не нравится. Он ожидал, что она впадет в ярость, быть может, даже хотел этого. Но он не знает, как реагировать на ее спокойствие.
– Я возжелал тебя сразу же, как только увидел, – говорит он, наклонив голову набок, глядя на нее, точно на фреску.
– Наверное, легко жить такой жизнью, – отвечает она, – верить, что можешь получить всё, что пожелаешь.
У него в глазах вспыхивает огонь, но он пытается сохранять спокойствие.
– Мне никто никогда ничего не давал. И я научился брать всё сам.
Она печально смеется.
– Ты захватываешь людей, города, армии. Но любовь, уважение… Их нельзя добиться силой.
Он наблюдает за ней горящими глазами.
– Я не дотронусь до тебя, пока мы не доберемся до Микен. Ты это заслужила.
Он и правда надеется, что таким способом сможет заработать ее уважение? Гнев так силен, что застит ей глаза.