Ей полагается оплакивать мужа и сына в царской гробнице, где их прах покоится в золоченых урнах. Но там ее ждут лишь тишина и холод, ничего больше.
Воспоминания о них – здесь; в эти стены просочилась их боль – в каждую трещинку, во все угольки факелов.
Тантал и ее сын умерли здесь и останутся замурованы здесь, пока жизнь в Спарте беспощадно и безразлично продолжается без них.
– Ты простила его, перед тем как он умер? – спрашивает Клитемнестра. Она целую ночь скиталась по коридорам, внутри всё горело, воспоминания вонзали в нее свои когти, и теперь она снова в комнате матери, готовая выплакать свое горе.
– Кого? – спрашивает Леда и глядит, как в тумане.
– Отца.
Леда вздыхает.
– Прощать – не наше дело. Прощение всегда в руках богов.
Клитемнестра отворачивается от матери.
– Ты ничего не сделала. Ты знала, что он задумал, и не сделала ничего, чтобы защитить меня. Ты столько лет лгала ради Елены, оберегая ее, но не нашла способа защитить меня.
– Я узнала обо всем, когда было уже поздно, – качает головой Леда. – И ты это знаешь. Я нашла их, когда они были уже мертвы.
– Я говорю не об их смерти, – отвечает Клитемнестра. – Я говорю о моем браке. – Леда закрывает глаза, кажется, что она вот-вот заплачет, но Клитемнестра продолжает говорить. Она слишком долго держала эти слова внутри. – Ты могла предупредить меня, помочь мне. Но ты молчала, а меня в это время продали монстру.
– Это Спарта. Желание царя – закон. Честь каждого мужа, жизнь каждой женщины, – всё принадлежит ему. Да, у меня была власть. Да, я правила вместе с твоим отцом, но я никогда не была свободна. Как и все мы.
– А как же моя честь? – огрызается Клитемнестра. – Ты представить себе не можешь, что я вынесла ради царской прихоти. Нет никакой чести в том, что тебя насилуют и избивают. Так думают только глупцы.
Леда тяжело вздыхает. Холод пробирает их до костей, и Клитемнестра ждет, что сейчас мать попросит у нее прощения, хоть и понимает, что этого будет недостаточно.
Но вместо этого Леда говорит:
– Я никогда не рассказывала тебе, как стала женой твоего отца.
«Мне всё равно, – хочет сказать Клитемнестра. – Уже слишком поздно для твоих историй». Но язык во рту тяжел, как камень.
– Помнишь, я рассказывала тебе о Гиппокоонте и о том, как он сверг твоего отца? До того как Геракл помог ему отвоевать обратно трон, Тиндарей бежал вместе с Икарием. Они приходили с мольбами ко многим царям, пока их не приютил Фестий, мой отец. Фестий кормил и принимал Тиндарея как родного, но попросил кое-что взамен.
– Жениться, – говорит Клитемнестра.
– Жениться. Я была молодой, непослушной, но любимой дочерью отца. Я думала, что меня сложно полюбить, но Фестию нравилось, что я вечно бунтовала. Когда он предложил мне выйти замуж за Тиндарея, я согласилась. Я думала, что так он будет счастлив, будет гордиться мной. Пришел наш зимний праздник, когда все девушки танцуют в честь богини Реи. Это было мое самое любимое время года: мы надевали платья, маски из перьев и бегали по лесу, где живут духи. Мы пели звездам, прося тепла зимой и дождей летом. Твой отец наблюдал за мной. У него была такая темная и теплая кожа – мне казалось, что такими же должны быть солнечные земли, из которых он прибыл. Я позволила ему коснуться перьев на моем платье, а он сказал, что я самая красивая девушка из всех, что ему доводилось видеть. Лес его услышал, потому что вскоре запели соловьи. Я пошла на звук их песен и увела Тиндарея прочь от света факелов, в густую, дикую часть леса, где длинные ветви деревьев скрывали любые тайны. На следующее утро он попросил моей руки.
Во время своего рассказа Леда не смотрит на нее, ее взгляд устремлен в окно, в сторону далекого леса, где на ветру покачиваются деревья.
Клитемнестра разглядывает свои руки.
– Твой брак тоже был результатом политического союза, но это не значит, что ты понимаешь, что я чувствовала.
– Это правда. – Она хватает Клитемнестру за запястье, и та чувствует былую силу матери, ее смелость. – Если бы можно было вернуться назад, я бы всё изменила. Я бы встала на твою сторону и воспротивилась твоему отцу. – Взгляд Леды исполнен печали. – Если ты и правда похожа на меня, тебе будет сложно простить, и всё же я надеюсь, что ты поймешь: мне тоже было непросто.
Над ними сгущаются тучи, готовые пролить свои слезы. Клитемнестра смотрит, как птицы срываются с деревьев и танцуют на ветру – как Леда, ища укрытия на время надвигающейся бури.
Артемида Орфия,
мы преклоняемся пред тобой!
Клитемнестра стоит у храма, вокруг кружатся и поют женщины. В Спарте наступил день зимнего праздника в честь Артемиды – мальчики и девочки подносят богине дары и танцуют, пока не забрезжит рассвет. В земле укреплены факелы, содрогающиеся от каждого удара ног, а танцующие снуют между светом и тенью, одетые в одни лишь шкуры зверей. Волк. Рысь. Леопард. Лев. Самые маленькие одеты как медведицы, они молятся богине громче всех.
– Я постоянно забываю, это девочка убила медведя или наоборот? – Кастор облизывает губы, у него в руках кувшин с вином. В свете факелов оно чернеет, как кровь.
– Одна девочка дразнила ручного медведя, и зверь выдрал ей глаза, – Клитемнестра повторяет историю, которую помнит наизусть. – Тогда братья девочки убили медведя и этим вызвали гнев Артемиды. И так мы отдаем дань смерти медведя.
– Артемида бывает весьма жестока, – замечает Кастор, размахивая кувшином. Клитемнестра успевает забрать его у брата, пока тот не прикончил всё вино.
Лучница, ловчая,
мы преклоняемся пред тобой!
Богиня, ивами обвязанная [6],
мы преклоняемся пред тобой!
Елена стоит неподалеку, ее плечи покрыты шкурой леопарда, светлые волосы струятся водопадом кос. Клитемнестра смотрит по сторонам, Париса нигде не видно. Сестра не сводит глаз с танцующих. Полидевк стоит, положив руку ей на плечо, словно это единственное место, где она может покоиться.
– Знаешь, я однажды видел, как Тимандра целовала какую-то девочку во время шествия медведиц, – говорит Кастор. – Она тогда так дерзко на меня посмотрела, словно ждала от меня каких-то слов, а потом скрылась во мраке.
– И что же ты ей сказал? – спрашивает Клитемнестра.
– Ничего. Рано или поздно отец всё равно узнал бы об этом и приказал ее высечь. Не то чтобы Тимандру это сильно беспокоило. Она всегда была неуправляемой.
Поднимается холодный ветерок, и Клитемнестра поплотнее закутывается в свою львиную шкуру.
– Я скучаю по ней, – говорит она. – Ей не стоило выходить замуж. Она никогда не хотела такой жизни.
– А ты получила ту жизнь, какой хотела? – усмехается Кастор. – А я?
Матерь леса,
мы преклоняемся пред тобой!
Теперь пение девочек напоминает скорее крики птиц. Их танец становится яростнее. Они двигаются по кругу: руки, груди, волосы, ноги мелькают в свете факелов, разрисованная статуя Артемиды взирает на них с высоты. Из тени храма появляются мальчишки. Стройные, обнаженные тела, головы украшают маски и рога – все они присоединяются к пению, а затем уносятся в лес. На рассвете они вернутся в пятнах крови и поднесут богине свои дары.
– Я хотела править, – отвечает Клитемнестра. – А ты искал приключений.
– Ты не хотела выходить замуж за чудовище, – мирно говорит Кастор. Нет и тени того задора, который когда-то не сходил с его лица.
Деревья позади них так темны, что сливаются с ночным небом. Она отворачивается от маленьких медведиц и обхватывает лицо брата ладонями.
– Это не имеет значения, – говорит она. – Я не буду за ним замужем вечно.
22. Тайна Елены
Время, проведенное с сестрой, и ужины в компании братьев скрашивают ее пребывание в Спарте. Она прогуливается верхом по скованным морозом холмам вместе с Кастором и бродит по улицам города с Фебой и Гилайерой. Они проходят мимо садов и деревенских домов по дорожкам, исполосованным тенями от зданий и солнечным светом, пробивающимся между ними. По пути они рассказывают друг другу истории.
Может, девочки в Мессении и не учатся сражаться, говорит Клитемнестре Феба, но они сведущи во многом другом. Они знают тайны леса; знают, где растут грибы и прячутся олени. Им известны названия деревьев и кустов, ягод и фруктов. И еще они умеют обращаться с лошадьми. Мальчики и девочки в Мессении учатся ездить верхом еще до того, как начинают ходить, и превыше всего дорожат своими лошадьми.
– Вы скучаете по дому? – спрашивает Клитемнестра, когда они проходят между розовых кустов. Говорит обычно Феба, в ее глазах никогда не гаснет огонь, а с лица не сходит выражение непокорности, но на сей раз голос подает Гилайера.
– В Мессении нас больше ничего не ждет, – произносит она резко и отчетливо. Ее безупречные черты словно выточены из камня, но в мягком взгляде поблескивает что-то таинственное.
По вечерам после ужина они собираются у очага: Клитемнестра и Елена, Кастор и Полидевк, Феба и Гилайера. И Леон, он всегда держится рядом со своей госпожой, и троянский царевич. Вокруг в тени колонн слуги украдкой вертят головами, с любопытством вслушиваясь в их беседу.
Парис рассказывает истории одну за другой: о красотах Трои, о своем детстве на горе Иде, о своей первой жене и о том, как она любила играть на лире. Каждый вечер, когда огонь в очаге начинает угасать, Гермиона засыпает у матери на коленях, пока та гладит ее по голове, слушая рассказы царевича. Это время, которое они проводят все вместе, дарит умиротворение, как теплое покрывало, под которым можно спрятаться, когда снаружи идет дождь.
Однажды к ним присоединяется Леда. Феба рассказывает забавную историю о похотливых богах и ревнивых богинях. Все смеются, домашние псы трутся о ноги, выпрашивая еды и ласки. Клитемнестра улыбается матери, и лицо Леды озаряется. «Посмотри, мама, – думает Клитемнестра. – Посмотри, как я счастлива».