– Ты никогда не была простушкой, но Полидевк любил тебя когда-то.
Елена садится.
– Мы были детьми. Он не знал, что неправильно испытывать подобные чувства к сестре.
Клитемнестра чувствует, как вода плещется у шеи.
– Так ты думаешь, что он изменил свое мнение?
– Человек может изменить свое мнение, но не может изменить свои чувства. Я думаю, что он просто научился различать, что правильно, а что нет, и поступает соответствующе. – Ее щеки раскраснелись от тепла, а поднимающийся от воды пар размывает ее черты.
Клитемнестра нащупывает рукой шрам на затылке, проводит пальцами по его рваным краям. Когда она поднимает взгляд, Елена смотрит на нее, многозначительно вытаращив глаза.
– Что такое?
– Я должна тебе признаться, – выпаливает Елена.
Клитемнестру так и подмывает рассмеяться. В детстве, когда Елена говорила, что хочет в чем-то признаться, обычно это был какой-то пустяк вроде того, что она украла смокву или прячется от отца. Клитемнестра всегда смеялась над ней из-за этого.
– Я была с троянским царевичем. – Свет, сочащийся из светильника, внезапно блекнет и становится холоднее. Мокрые волосы Елены завиваются и липнут к ее лицу. – Тебе нечего сказать? – дрожащим голосом спрашивает она.
Клитемнестра глубже погружается в ванну, хотя вода уже начала остывать.
– Нет.
– Неправда. Тебе всегда есть что сказать.
– Ты счастлива? – спрашивает она. Из ее уст этот вопрос звучит странно, и она понимает, что это не то, о чем она обычно спрашивает.
– Да.
– Ты ведь знаешь, что он скоро уедет?
– Да. – Голос Елены звучит встревоженно, она говорит торопливо, отрывисто.
Клитемнестре интересно, знает ли секрет еще кто-нибудь.
– А если Менелай узнает об этом?
– И что с того?
Елена совершенно не боится, что ее муж может обо всем узнать, – это нечто небывалое.
– Когда ты уехала, я была в растерянности, – говорит Елена. – Пока не вернулся Полидевк, я была так несчастна, но потом родилась Гермиона. Она постоянно плакала, не давала мне спать. Но после того, что случилось с тобой, я никому не могла ее доверить… – Елена поднимает взгляд, и Клитемнестра кивает, хотя сердце ее в этот момент с треском лопается по швам. – А потом, когда она наконец начала спать ночами, я постоянно слушала, как Менелай развлекался с другими женщинами. Он расхаживал с ними по дворцу, и все они меня презирали. Я знала, что они обо мне думали. «Посмотрите, самая красивая женщина в наших землях не может удержать даже собственного мужа. Она ничем не лучше нас».
– Ты лучше, чем они, – говорит Клитемнестра.
Елена пожимает плечами:
– Не знаю, лучше ли. Но потом появился Парис, и все принялись им восхищаться. Богоподобный, так его называют.
Клитемнестре внезапно приходит на ум, что Елена и Парис очень похожи. Обоих отвергли отцы, оба всегда стремятся всем угодить, оба – самые красивые из людей. Затем она вспоминает слова Менелая: «Она просто не может быть счастлива, пока на ней не сосредоточено чье-то внимание. Это так удивительно: она, свет во плоти, постоянно ищет кого-то, кто укажет ей путь».
– Он понимает меня, – говорит Елена. Вдруг она принимается настойчиво ковырять ногти, а затем неуверенно спрашивает: – Ты думаешь, я поступила неправильно?
Клитемнестра смотрит сестре прямо в глаза.
– Нет. Но не стоит это больше обсуждать. Ни со мной, ни с кем-либо еще.
Она почти что ждет, что Елена продолжит говорить о Парисе, будет жаловаться, умолять. Но она встает. Ее тело едва заметно мерцает в рассеянном свете. Елена отжимает волосы и говорит:
– Нам пора. Уже холодает.
Клитемнестра устремляет взор на маленькие округлые груди сестры, ее длинные ноги, мягкий изгиб бедер. Когда-то Елена казалась ей беззащитной – как лампа, за которой нужно постоянно присматривать, чтобы она не перегорела. Но ее сестра больше не такая, а может, она никогда и не была такой.
Этой ночью они спят вместе, повернувшись лицом к лицу, как когда-то в детстве. Елена дышит медленно и безмятежно, из тела ушла тяжесть тайны, которую она хранила. Клитемнестра лежит без сна, прислушиваясь к шелесту веток.
Много лет назад она пообещала: «Однажды мы снова будем вместе». И вот они вместе. Но они уже не те девочки, которыми были когда-то. Да и как бы они могут быть ими? Те девочки были юны и полны надежд, они напоминали деревья с общими корнями, чьи стволы и ветви переплетены так тесно, что они кажутся одним растением.
Но теперь они так привыкли быть поодиночке, что уже и не помнят, каково это – быть рядом. Иногда между ними вспыхивают проблески любви и гармонии, как сейчас, когда их легкие работают в унисон, пока за окном крадется ночь. И всё же у них нет ни малейшей надежды вернуться к былой жизни, и в глубине души Клитемнестра знает, почему.
Эта мысль пробирается в комнату, скользкая и бестелесная. Трагедия, которая обрушилась на их семью, зародилась в тот день, когда Елена предпочла Менелая всем остальным женихам. Ее выбор привел всё в действие, каждое событие влекло за собой другое, как звено в цепи тянет за собой следующее. Именно эта цепь – и та боль, что она принесла, разрубила корень, который их связывал. Теперь им остается лишь продолжать любить друг друга, неся в себе гнев и горечь за тот выбор, который невозможно изменить.
Кастор – последний, с кем она видится перед отъездом в Микены. На рассвете она пробирается в мегарон, чтобы в последний раз взглянуть на фрески с охотниками, а он там – стоит, прислонившись головой к колонне. Клитемнестра подходит к нему и берет за руку. Кастор открывает глаза – заспанные, но настороженные.
– Я уезжаю, – говорит она, – и я не знаю, когда теперь вернусь.
Кастор улыбается ей.
– Когда-то это я был тем, кто вечно прощается.
Он подходит к трону Елены, задрапированному коровьими шкурами, и трет их в ладонях.
– Ты помнишь, как часто мы оставались здесь, когда Тиндарей заканчивал принимать гонцов? – спрашивает она.
Усталость улетучивается с лица Кастора. Ее сменяют оживление и интерес.
– Мы задавали ему вопросы, а он отвечал, хоть был не очень-то терпелив.
– Иногда бывал.
– Только с тобой.
Ей приятно, она словно добралась до источника после долгого подъема в гору. Но внутрь прокрадывается знакомый страх.
– Мне нужно кое-что тебе рассказать, – говорит она.
– Это касается Елены? – спрашивает Кастор, склонив голову.
– Так, значит, ты знаешь.
– Да. Я видел ее.
Клитемнестра качает головой:
– Она была настолько неосторожна?
– О нет, она была осторожна, – отвечает Кастор. – Но ты же знаешь меня. Вечно охочусь за приключениями и чьими-нибудь секретами.
– Я думала, ты изменился.
– Иные вещи никогда не меняются.
Клитемнестра молча наблюдает за братом. Он теребит шкуру, а затем поднимает на сестру глаза.
– Итак, Менелай возвращается домой и узнает, что жена изменила ему с троянским царевичем, – говорит он. – Он в ярости и хочет разорвать Париса на куски. Но в отличие от Париса, он здравомыслящий человек и понимает, что союз с Троей должен быть сохранен любой ценой. Также он понимает, что если убьет царевича, к нам в двери тут же ворвется троянская армия. Поэтому он его отсылает.
– И вымещает гнев на Елене, – говорит Клитемнестра.
– Ты правда веришь, что Полидевк позволит ему причинить вред нашей сестре? – смеется Кастор. – Однажды я видел, как он покалечил одного мужа за слова о том, что он с удовольствием взял бы ее.
Раздается стук в дверь, Клитемнестра оборачивается. В дверях стоит Леон, по его лицу видно, что он еще не до конца проснулся.
– Пора, моя госпожа, – сообщает он. – Лошади готовы.
Она выглядывает в окно, небо пронизано алыми лучами восходящего солнца. Она уже чувствует, как холод льнет к ее коже, пробирая до костей.
Кастор подходит к ней ближе.
– И вот ты снова уезжаешь.
Она знает, брат ждет, что она развернется и уйдет, но она стоит, не в силах сделать шаг.
– Не волнуйся, сестра, – говорит Кастор, видя ее беспокойство. – Мы выживем без тебя.
Он улыбается, но она видит, как мрачные мысли тенями расползаются по его лицу, точно сорная трава. Что, если Идас вернется вырезать всех нас? Что, если Менелай не простит измену нашей сестры? Что тогда с нами станет?
Она в последний раз заключает брата в объятия.
– Я в этом уверена.
23. Война, что грядет
В мегароне темно и тихо, в очаге потрескивает огонь. Клитемнестра наблюдает за искрами, что разлетаются по пустой зале, точно бабочки. Они с Леоном вернулись поздно, когда весь дворец уже погрузился в сон; в залитых лунным светом коридорах ни души, не считая стражников.
Скрипит дверь, и узенькая полоска света разрезает пол мегарона.
– Царя здесь нет. – Голос дружелюбный и приятный, как зимнее солнце.
– Я и не искала царя, – отвечает Клитемнестра. Мужчина идет ей навстречу, ступая босыми ногами по расписному полу. Когда он подходит к очагу, ему на лицо падает свет, и Клитемнестра замирает. Она ожидала увидеть благодушного, набожного мужа, но никак не эту фигуру, закутанную в накидку с капюшоном, – бледная кожа испещрена морщинами и шрамами, запавшие глаза, тонкие кроваво-красные губы. Клитемнестра чувствует, как ее тело холодеет в тех местах, куда падает его взгляд.
– Вы знаете, кто приказал расписать этот зал? – спрашивает муж. В его дружелюбном тоне сквозит что-то отталкивающее, жуткое.
Клитемнестра старается, чтобы голос не выдал ее чувств.
– Я полагаю, тот царь, что правил здесь до того, как Атрей захватил город.
Губы ее собеседника растягиваются в улыбке, обнажая плохие зубы.
– Когда здесь правил Еврисфей, стены тут были голые. Ни фресок, ни золота, ни оружия. Микены можно было запросто принять за любой другой греческий город. А затем здесь поселился Атрей и покрыл все стены этим. – Он указывает рукой на спрятавшиеся в тени изображения. – Иногда самые жестокие люди на свете способны создавать прекраснейшие вещи.