Кислое вино пощипывает язык, но она всё равно отпивает еще. Одиссей забирает свой кубок обратно.
– Боюсь, что если ты выпьешь мое вино, я перестану быть многоумным.
– Ну, теперь у Агамемнона есть другие мужи, чьим умам он доверяет, – отшучивается она. – Скоро тебя сместят.
– И кто же займет мое место? Диомед, который не отличит змею от ящерицы?
– Калхас.
– Ах, ну да, конечно, – смеется Одиссей. – Но твоему мужу скоро наскучат его мрачные предсказания. Вчера он посмотрел на какие-то овечьи кости и сообщил нам, что война продлится куда дольше, чем ожидается.
– А что говорят остальные?
– Большинство ему верит, для них он – глас богов. Другим, вроде Идоменея и Ахилла, хватает ума просто кивать, когда он говорит. Они понимают, что в каком-то смысле мы все в его власти. Что, если однажды он проснется и объявит всем, что боги гневаются именно из-за них?
– Ты думаешь Ахилл достоин моей дочери? – спрашивает она.
Он приглаживает волосы ладонью.
– Я бы сказал, да. Он молод, красив и, к несчастью для нас, добр сердцем.
– Не лучшее качество для войны.
– Но идеальное для брака.
Его слова плывут в тягучем воздухе, устремляясь к морю. Клитемнестра чувствует, что в них что-то скрыто; гнилой корешок, что прячется глубоко под землей. Она собирается попросить его рассказать больше, но в этот момент Одиссей разворачивается, собираясь уйти.
– Прошу прощения, но мне нужно спланировать кое-что по просьбе твоего супруга. Завтра сама увидишь.
Его крепкая фигура удаляется в сторону палаток и в конце концов исчезает, оставляя за собой лишь винный шлейф.
Клитемнестра входит в море. Вода плещется у икр, пальцы утопают в песке. Зайдя по колено, она задумывается о Елене и Касторе. Одна исчезла, другой мертв. Одна во вражеском городе, другой – в гробнице. Ее мать всегда говорила, что мертвые никогда не уходят насовсем. Иногда они наблюдают за нами, а иногда хотят нам что-то сказать. «Они могут таиться в деревьях, прятаться под корой, или в море, в каждой волне».
Клитемнестра стоит в теплой воде и надеется, что за ней кто-то наблюдает. Но волн нет, нет и шепотков. Она возвращается в шатер.
Ее будят рано утром. Леон осторожно трясет ее за плечо, и она, моргая, с трудом открывает глаза в темноте. Рассвет еще не наступил, она не проспала и трех часов.
– Одиссей зовет вас в свой шатер, – шепчет Леон.
Клитемнестра утирает лоб рукавом. Кругом всё та же тошнотворная влажность. Ветер не вернулся. Рядом с ней, тяжело вдыхая горячий воздух, спит Ифигения. Ночью она ворочалась во сне.
– Останься с ней, – отвечает она, вставая и разглаживая руками тунику.
– Я пойду с вами, госпожа. Снаружи есть еще стражники.
– Нет нужды.
– Я знаю. Но я не доверяю этому мужу.
Клитемнестра улыбается.
– Одиссей – мой старый друг. Веди меня к нему.
Все костры на берегу потухли. Некоторые воины устроились спать прямо на песке, надеясь хоть немного охладиться у воды. Никто не обращает на них внимания, прохладный песок заглушает звуки шагов. У шатра Одиссея дремлют трое стражников. Они и бровью не ведут, когда Клитемнестра проходит мимо них.
Одиссей вполне бодр: сидит за столом, на котором разложены какие-то карты. С ним в шатре еще двое мужей, на поясах у обоих висят кинжалы. Должно быть, они обсуждали тактику наступления.
– А вот и ты! – восклицает он при виде Клитемнестры. – Надеюсь, тебе удалось поспать. – Клитемнестра неопределенно пожимает плечами. Одиссей кивает в сторону Леона: – Зачем ты его привела?
– Это имеет какое-то значение? – спрашивает Клитемнестра. – Конечно, если ты не собираешься меня убить, а я надеюсь, что не собираешься.
В его глазах вспыхивает искра, подобная молнии, – мимолетная и яркая. Она исчезает так же быстро, как и появляется.
– Для меня это было бы слишком низко, – отвечает Одиссей.
– Ты бы и не справился, – добавляет она с улыбкой.
Он ухмыляется в ответ.
– Ты, наверное, задаешься вопросом, зачем я поднял тебя так рано. – Он указывает на свободное кресло, и она садится. Леон встает у нее за спиной, точно статуя. – Как ты знаешь, среди людей растет недовольство. Жара, нетерпение, стычки… – Одиссей взмахивает рукой.
– Ты ведь помнишь, что именно по этой причине нас сюда и позвали? Поднять боевой дух армии свадебным пиром.
– Да-да, – отвечает Одиссей. – Но Агамемнон испытывает затруднения с принятием некоторых сложных решений. Как ты сама вчера заметила, мы не можем отплыть без ветра.
– Почему бы вам не спросить совета у Калхаса? – саркастично спрашивает Клитемнестра. – У него определенно есть какое-нибудь божественное решение.
Одиссей едва заметно улыбается.
– Ты права. Оно у него есть.
– И какое же?
– Калхас говорит, что боги требуют жертву. Ты же знаешь, провидцы просто обожают кровь.
Клитемнестра смеется, но не может взять в толк, какое отношение это имеет к ней. Снаружи брезжит рассвет. Палатка уже начинает нагреваться.
– Знаешь, что сделал твой муж, чтобы заставить меня участвовать в этой войне? – спрашивает Одиссей, почесывая затылок. – Ты наверняка помнишь, что тогда в Спарте я не приносил той злосчастной клятвы.
– Я знаю, что он сделал, – отвечает Клитемнестра, но Одиссей продолжает:
– Когда его люди прибыли на Итаку, я притворился, что сошел с ума. Я не хотел отправляться на войну. У меня только что родился сын, да и Пенелопу, как ты знаешь, вечно терзают страхи о том, что я ее покину. – Одиссей усмехается собственным мыслям. – «Я сойду с ума», сказала моя умная жена, и тогда я решил изобразить, что сошел с ума, чтобы люди Агамемнона оставили нас в покое. Я сорвал с себя одежды, вышел голым на холод и начал вспахивать скованную морозом землю. В первый день они смеялись надо мной. Они почти что поверили в мое представление – я могу быть очень убедителен. Но на второй день они пошли во дворец, вырвали Телемаха из рук Пенелопы и бросили на землю прямо под плуг. Лезвие едва не рассекло его нежное тельце, прямо вот здесь. – Он дотрагивается до своего живота. – Тогда я остановился, поднял Телемаха на руки и сказал, что отправлюсь на войну. Можешь представить, в каком отчаянии была Пенелопа, хотя, конечно, она этого не показала. Моя жена не любит тревожить других своими чувствами.
– Мне грустно это слышать, – отвечает Клитемнестра. Она чувствует, как усталость расползается по ее костям, словно хворь. У нее кружится голова: наверняка от жары и отсутствия сна. На шеях и руках мужей поблескивает пот.
– Нам всем приходится чем-то жертвовать, – пожимает плечами Одиссей. – Я пожертвовал своим временем с женой и сыном, возможностью увидеть, как он вырастет.
– Я уверена, что ты увидишься с ним снова. – Она встает, чтобы взять воды, жара становится удушающей. Один из мужей тоже порывается встать, но Одиссей останавливает его взмахом руки. Странный жест.
Клитемнестра отпивает воды и освежает лоб. Пора идти к Ифигении, ведь свадьба через несколько часов.
– Я пойду, – говорит она, улыбаясь Одиссею. – Помогу дочери подготовиться.
Она ждет, когда его лицо расплывется в очередной хитрой улыбке, а вокруг глаз соберутся морщинки. Но лицо Одиссея так и остается бесстрастным. Он собирается что-то сказать, но вдруг в его глазах что-то мелькает, и он лишь холодно произносит: «Пора».
Прежде чем Клитемнестра успевает понять, что происходит, его люди вскакивают со своих мест и обнажают мечи. Она без раздумий тянется за своим, но в ее руке пустота: она оставила свой меч в шатре. Леон закрывает ее собой, крепко сжимая в руке короткий кинжал.
– Возвращайтесь в палатку, госпожа, – велит он. Она медленно поворачивается, чтобы сделать, как он сказал.
Но выход закрыт: трое стражников, дремавших снаружи, уже стоят на ногах, преграждая ей путь. Должно быть, они только притворялись спящими. Она обескураженно смотрит на Одиссея. Он глядит на нее в ответ.
– У нас есть два пути, – говорит он на удивление резко, – вы сложите оружие и останетесь здесь…
– Где Ифигения? – спрашивает Клитемнестра.
– …или, боюсь, мне придется оставить вас здесь в беспамятстве.
– Где она? – повторяет Клитемнестра. – Отвечай, или, клянусь, я зарежу тебя на месте.
– У тебя нет ножа, – рассудительно замечает Одиссей.
Леон отправляет свой кинжал в полет. Он вонзается одному из мужей точно в шею, а другой в это время отбрасывает его на стол. Раздается громкий треск ломающегося дерева, и Леон оказывается на полу вместе с обломками. Клитемнестра бросается в сторону и вытаскивает кинжал из шеи раненого. Позади нее стражники, а перед ней – безоружный Одиссей. Справа от нее Леон и его соперник, сцепившись, катаются по земле. Леон задыхается и молотит ногами.
– Отпусти его, – говорит Клитемнестра.
Стражники, что стояли у входа, бросаются вперед, их мечи окружают ее со всех сторон. Она отбивается от них, размахивая кинжалом Леона, но их слишком много. Она чувствует, как одно из лезвий рассекает ей ногу, и спотыкается. Они валят ее на землю, пока она кричит и продолжает размахивать клинком. Чья-то кровь брызжет ей в лицо. Они связывают ей руки и ноги толстой веревкой. Когда они пытаются заткнуть ей рот, она кусает их за руки, и они сами начинают кричать. В конце концов веревка оказывается у нее во рту, узел затянут так сильно, что у нее начинает пульсировать в голове. Леона нигде не видно. Она замечает, как люди Одиссея топчутся в нерешительности, прежде чем покинуть шатер. Она видит лицо Одиссея, когда тот опускается рядом с ней на колени, и ждет, что он заговорит, но Одиссей лишь молча кладет руку ей на колено, словно пытается успокоить собаку, а затем тоже уходит.
Она остается одна.
Веревка врезается в запястья, она почти не ощущает своих рук. Должно быть, ее привязали к креслу, потому что как бы она ни двигалась, она постоянно чувствует спиной что-то твердое. Она пытается собраться с мыслями, пытается не замечать боли, но жара обращает все ее попытки в прах. Из-за кляпа во рту полностью пересохло. Ей нужна вода. Ей нужно что-то острое.