Троя пала.
Она стоит у окна, не в силах сдвинуться с места, и наблюдает, как искры сигнальных огней вспыхивают в беззвездной ночи. Пламя оголодало, разрастается, и вскоре ее глаза наполняются живым блеском. Это зрелище пробуждает в ней жуткий голод. Насилие всегда порождает еще большее насилие, оно ненасытно и вечно жаждет новой крови. Она закрывает глаза, и боль затуманивает ее разум.
Она видит окровавленные колени Ифигении, когда ее волокли к алтарному камню. Разбитое лицо Леона, его заплывший глаз и перебитое горло. Свои ободранные руки, сломанные ногти и выбитые суставы пальцев – она пыталась ползти по песку, готова была сделать всё что угодно, лишь бы быть рядом с дочерью. Эти воспоминания действуют на нее как тошнотворный смрад разлагающихся тел, она чувствует, что задыхается. Но это еще не всё.
Мать держит на руках ее мертвого кроху-сына, лицо ее искажено отчаянием. Пустые глаза Тантала. Она не могла к нему прикоснуться. Кто-то держал ее и не отпускал, как она ни билась, как ни кричала. И наконец Агамемнон, наблюдающий за ней с другого конца коридора. Он ничего не сказал, но она знала, о чем он тогда думал. Теперь ты моя. Но он ошибался. Она ничья.
Она медленно возвращается к ванне и поднимает с пола кинжал матери. Она порезалась, когда впервые взяла его в руки, но с тех пор ее кожа стала куда толще. Скоро прольется еще больше крови, но не моей.
Она бросает кинжал в деревянную дверь, и он с глухим стуком застревает в ней. Похоже на звук упавшей наземь мертвой птицы.
Ее дочери спят вместе в комнате Хрисофемиды, их грудные клетки вздымаются и опадают, точно крылья бабочки. Клитемнестра садится на край большой кровати и проводит рукой по щеке Хрисофемиды. Электра тут же открывает глаза.
– Что случилось, мама? – спрашивает она, насторожившись. Ее сестра шевелится во сне. Клитемнестра убирает ей прядь с лица.
– Война окончена, – тихо отвечает она. – Ваш отец возвращается домой.
Электра вздрагивает, ее огромные оленьи глаза поблескивают в темноте. Клитемнестра сказала не «Агамемнон», а «ваш отец», – она уже давно не называла его так. Хрисофемида тоже открывает глаза. Может, она и не спала вовсе, потому что первое, что она говорит, садясь на кровати:
– Что теперь будет?
Клитемнестра не отвечает. Дочери глядят на нее, склонив головы набок и затаив дыхание. Она знает, они долго ждали, чтобы задать этот вопрос. Не в силах молчать, Хрисофемида снова подает голос, тихий, как дуновение ветерка:
– Он что-то сделает с нами?
Этот вопрос ранит ее в самое сердце.
– Он никогда к вам не притронется.
Электра тоже садится. ее челюсти сжаты, всё тело напряжено.
– Откуда ты знаешь?
– Потому что я этого не допущу. Многое изменилось, пока его не было.
– Кое-что не изменилось, – отвечает Электра. – Ты всё так же его ненавидишь.
Она едва не отшатывается от взгляда дочери. Смотреть ей в глаза – всё равно что заглядывать в темные, непроницаемые воды.
– Он отнял у меня моих детей, – говорит она. – Мою чудесную дочь и моего маленького сына. Ты бы не возненавидела того, кто сделал такое? – Она знает, что «ненависть» – не то слово, но за все эти годы так и не нашла другого. Людям не дано описать некоторые чувства.
Хрисофемида заметно встревожилась. Она подается вперед и берет мать за руку.
– Мы понимаем, мама. Мы всегда понимали.
Электра подтягивает колени к груди.
– Как ты думаешь, боги наблюдают за нами? Думаешь, они знают, что ты его ненавидишь?
– Послушайте, – говорит Клитемнестра. – Богам нет до нас дела. У них другие заботы. Именно поэтому вы никогда не должны жить, страшась их гнева. Бояться нужно мужей. Это они разгневаются, если вы вознесетесь слишком высоко, если вас будут любить. Чем сильнее вы станете, тем упорнее они будут стараться сломить вас.
Лица дочерей постепенно обретают более четкие очертания. Скоро поднимется солнце и жара станет невыносимой.
– Отец ведь не любит нас, правда? – спрашивает Хрисофемида.
Клитемнестра отводит глаза. Слова дочери переносят ее в другое место, наполненное болью.
Палящий зной.
Пурпурный шатер.
Звонкий голос Ифигении. Перед смертью она задавала ей тот же вопрос.
– Неважно, что он чувствует, – отвечает она. – Неважно, что он думает. Я люблю вас обеих так же, как любила вашу сестру, – больше всего на свете.
Лица ее дочерей озаряются светом, как щиты на солнце. Она берет их за руки.
Когда раздастся зов возмездия и боги отвернутся, что случится с теми, кто посмел прикоснуться к людям, которых я люблю?
Эгисф уже проснулся и ждет ее в покоях. Она на ощупь находит его тело в тусклом утреннем свете и обхватывает его голову руками. Когда он целует ее, она чувствует, как его снедает жажда мести. Лев возвращается домой, но там его уже поджидает волк.
– Сигнальные огни, – бесстрастно произносит Эгисф. – Он возвращается.
Она кивает, подходит к окну и всматривается в золотистое небо. Он следует за ней, касается губами ее плеч. Она чувствует, как ее разум заостряется, подобно лезвию, как напрягается каждый мускул тела. Она закрывает глаза и представляет, как убьет своего мужа, – эта мысль подпитывала ее все эти годы, крошечное семя выросло в раскидистую лозу. Перестань она думать об этом, она бы не выстояла. Она чувствует такое же напряжение, какое приходит перед сражением, а к этому сражению она готовилась много лет.
– Агамемнон всегда настороже, и останется настороже даже после десятилетней войны, – говорит она. – Он достаточно умен, чтобы не доверять никому.
Другой мужчина посоветовал бы ей успокоиться, не сомневаться в своих силах, но только не Эгисф. Он знает, что те, кто не ведает сомнений, легко попадают в сети. Его лицо полнится злобой. Возможно, в другой жизни он мог бы быть невинной душой – в жизни, где он не был бы втянут в жестокие игры жаждущих власти. Но существует ли такая жизнь?
Она пристально смотрит на него.
– Поэтому мы не будем играть в героев. Нам нужно атаковать как змеям. Подкрасться и убить, пока никто не видит.
Эгисф отвечает ей улыбкой, больше похожей на волчий оскал.
– Я никогда и не был героем.
На следующий день она собирает старейшин в мегароне. Кланяясь, те занимают свои места за столом. Как только все усаживаются, стражники приводят Эгисфа.
– Как вам уже известно, царь возвращается в Микены, – говорит она. – Он сам решит, что делать со своими пленниками.
Промеж старых мужей, точно легкий ветерок, пролетает одобрительный шепот. Как же легко их одурачить. Какими доверчивыми они становятся, стоит лишь дать им то, чего они хотят.
Прошлой ночью, лежа в постели без сна, она сказала Эгисфу, что он должен ей довериться. «Я тебе доверяю», – сказал он, прильнув к ней всем телом. Она чувствовала его тепло, но ей было этого недостаточно. Ей хотелось, чтобы он забрался к ней под кожу, чтобы прижал к себе так крепко, что затрещали бы кости.
– Бросьте его в темницу, – приказывает она, чеканя каждое слово, точно металл.
– Предательница! – выкрикивает Эгисф, пока стражники выволакивают его из зала. Она изо всех сил старается сохранить лицо, представляя себе гладкий камень, которого не коснулась рука скульптора, пока Эгисф не исчезает из виду. Над столом повисает тишина, старейшины глядят на нее, не решаясь заговорить.
– Когда Агамемнон вернется, он узнает, что его жена была верна и предана ему.
Старейшины внимательно наблюдают за ней, выпучив глаза. Они явно начинают беспокоиться, что всё это какая-то игра или что она лишилась рассудка. Вы ведь этого хотели? Чтобы я была сторожевой собакой и лизала пятки могучему царю?
– Сообщите новости людям в акрополе. Агамемнон плывет домой, а царица готовится его встречать. – Кадм кивает, некоторые старейшины ему вторят. – Расскажите им, как был взят город. Расскажите, как разграбили Трою, как разрушили храмы, как убили жрецов. – Старейшины недовольно хмурятся. Для богов нет худшего оскорбления, чем надругаться над святынями. – Напомните им, что Агамемнон и его люди возвращаются домой истинными героями.
Она замолкает, боясь, что они заметят желчь в ее сладких речах.
– У войны есть издержки, – откашлявшись, замечает Кадм.
– Разумеется, – с улыбкой отвечает Клитемнестра. – И вы должны напомнить людям, что это за издержки.
Кадм коротко кивает и удаляется. Остальные следуют за ним по пятам, боясь отстать.
В залу проникает свет, мягко касается фресок. Клитемнестра проходит вдоль стен, обводит пальцем каждую нарисованную фигуру, каждую травинку. Ей больно от мысли, насколько легко ей теперь дается ложь. Когда-то ей так же легко удавалось проявлять отвагу, благочестие, порядочность. Но это было в другой жизни.
Следующее утро приносит обещание самого жаркого дня в году. Электра и Хрисофемида терпеливо ждут, пока Клитемнестра стоит у окна, всматриваясь в белые стены акрополя, а Эйлин в это время прибирает ее волосы. Люди снуют туда-сюда, вычищая улицы к приезду своего царя. Одни мужи отодвигают с дороги повозки и сундуки, другие плещут водой на мостовые. Когда на ее голову мягко опускается венец, Клитемнестра оборачивается к дочерям.
– Вы не будете ужинать с нами сегодня, – говорит она. – Вы поприветствуете вашего отца и сразу исчезнете.
Электра ничего не отвечает, играет с кольцами на пальцах, с драгоценными камнями в оправах из блестящего золота. Клитемнестра глядит на руки дочери, чистые и гладкие, а затем переводит взгляд на собственные, исполосованные шрамами.
– У ваших комнат будет стоять стража. Что бы ни случилось, не выходите оттуда.
Хрисофемида озадачена.
– Мама? – Ее косы украшены лентами и маленькими сверкающими камешками. Клитемнестра целует дочь в лоб, едва касаясь губами ее кожи.
– Идите. Армия уже здесь.
Дочери обмениваются взглядами, и в этот же момент до них долетает шум лошадиных копыт, вздымающих пыль.
Они спешат на стену у Львиных во