– Мам, у тебя есть я, – возразила Шерил.
– Вот на что злится Хал, – безучастно сказала Дениза.
– О господи! – выдохнула Уилла.
– Пойду посмотрю, не продают ли здесь «Нью-Йорк таймс», – вдруг сказал Питер и вышел.
Да уж, мужчины и впрямь ужасно неуклюжи, подумала Уилла. Она посмотрела вслед мужу и повернулась к Денизе, которая украдкой вытирала глаза простыней. Из сумочки Уилла достала салфетку и подала ей.
– Глупо, глупо, глупо. – Дениза высморкалась. – Я реву не от печали. Больше, пожалуй, от злости. – Казалось, она обращается к Шерил, которая поглаживала ее по загипсованной ноге.
– Я просто в ужасе, – сказала Уилла.
Ситуация была, мягко сказать, неловкая. Уилла не могла даже извиниться за сына, хоть очень хотелось. Она беспомощно посмотрела на Шерил.
– Успокойся, мама, – сказала девочка. – Он вернется, вот увидишь.
– Господь с тобой, я этого вовсе не хочу! Смеешься, что ли? Он мне даром не нужен! – Дениза взглянула на Уиллу и добавила: – Извините.
– Ничего, все в порядке. Должна признать, Шон всегда был не особо… прямолинеен.
Грузно топая, медсестра – огромная негритянка – вкатила в палату какой-то агрегат. Ее униформа с аппликацией медвежат напоминала пижаму.
– Что такое? – спросила она. – Мы расстроены, дорогуша?
– Просто нервы, – в салфетку буркнула Дениза.
– Нахлынули грустные воспоминания, – пояснила Шерил.
– Вона! Так не годится. – Сестра сунула цифровой термометр Денизе в рот. – Благодари судьбу, все могло обернуться куда как хуже! Угадай пуля в позвоночник, нате вам паралич. Знаешь, сколько повидала я молодых, что лежат мешком?
Дениза помотала головой, во рту ее звякнул термометр.
– Уж все привыкли, что на улицах палят. Тут привезли к нам двух подстреленных братцев, так они еще в приемном покое заявили, что хотят навороченную инвалидную коляску, какая у их старшего брата, кузенов и закадычных друзей.
Уилла сокрушенно крякнула, сестра перевела взгляд на нее:
– Не так часто к нам доставляют подраненного европеоида. – Последнее слово она выговорила старательно – наверное, с тем же усердием Уилла произнесла бы «афроамериканец».
Пикнул термометр. Сестра его забрала, но лишь мазнула по нему взглядом, сдернула и отправила в мусор защитную пленку, а сам градусник сунула в банку к другим термометрам.
– Болит сильно? – спросила она. – Если по шкале от одного до десяти.
– Одиннадцать, – сказала Дениза.
– Не ври. По глазам вижу, не так уж больно. Не жди, что увеличу тебе дозу.
– Да мне и не нужно. Тем более толку никакого, от ваших лекарств только тошнит.
Сестра покачала головой и занялась агрегатом: крутанула диски, нажала кнопки.
– Я даже не желаю знать, во что обойдется лечение, – добавила Дениза.
– А страховка есть? – спросила Уилла.
– Ну вроде как.
Уилла решила не уточнять, что это значит.
– Конечно, сейчас лето, но даже летом мне надо иногда появляться на работе.
«Как же я не сообразила, что она работает?» – подумала Уилла. Конечно, мать-одиночка должна зарабатывать.
– Чем вы занимаетесь? – спросила она.
– Я секретарша в школе, где учится Шерил.
– Очень удобно.
– Да, ей разрешено болтаться в школе, пока я не закончу работу. Нынче утром звонила миссис Андерсон, директор, сказала, чтоб я не парилась – мол, лечись сколько надо. Но я должна помочь им подготовиться к учебному году!
– По крайней мере, у тебя есть работа, – сказала сестра, сматывая электрошнур.
– Слушай, хватит меня подбадривать, а?
Медсестра поцокала языком и выкатила агрегат из палаты.
– Мам, у нас там шастает коп, – доложила Шерил. – Ходит по домам, расспрашивает, не видел ли кто, как тебя подстрелили.
– Да, он и сюда приходил. Бугай. Такой вид, будто все это ему жутко надоело. Может, вы, спрашивает, кому задолжали? А я ему – чего? Еще скажите, мой наркодилер вот так вот потребовал должок за кокаин! А он – мэм, говорит, я лишь задаю вопросы, какие велено задать. Не ерепеньтесь.
– О господи! – вздохнула Уилла.
– Терпеть не могу, когда меня называют «мэм».
Повисла пауза. В коридоре слышался женский голос: «Не то чтоб я ошалела, но и не сказать, что мне фиолетово. Наверное, я просто опупела».
– Могло быть хуже, – сказала Уилла. – Он мог назвать вас «леди».
– Фу! – сморщилась Дениза, однако настроение ее, похоже, исправилось. Она посмотрела на дочь: – Ты хорошо себя вела, голубушка?
– Ага.
– С ней очень легко, – вставила Уилла.
– Ой, мам, что я тебе расскажу! На завтрак Уилла мне сделала «Яичный пузырь»!
– Вон как? – сказала Дениза.
– В сковородке растапливаешь большой кусок масла, потом туда разбиваешь яйцо и поливаешь его маслом, пока оно не раздуется, как… воздушный шар! Ничего вкуснее я не ела!
– Везет тебе! Похоже, ты хорошо проводишь время, – улыбнулась Дениза. – Надо, чтоб меня подстреливали почаще.
Уилла заерзала, собираясь сказать что-нибудь вроде «типун вам на язык», но Шерил только рассмеялась и ласково похлопала мать по загипсованной ноге:
– Ты глупышка!
Какой замечательный, уравновешенный ребенок, подумала Уилла.
Вернулся Питер, в руках он держал газету и пластмассовый горшочек.
– Посмотри, что я нашел в сувенирном киоске. – Он передал Уилле горшочек, в котором сидел маленький кактус карнегия – единственная колючая лапка не выше большого пальца.
Уилла ойкнула, принимая подарок. Малыш, у которого колючки еще были очень близко друг к другу, смахивал на старичка в седой щетине.
– Дениза, вы когда-нибудь видели карнегию? – спросила Уилла.
– Вживую – нет.
– Обычно они огромные, двадцать-тридцать футов в высоту.
Уилла как будто оправдывалась. Она жалела этот кактус, словно тигра, посаженного в клетку. Карнегии не должны быть крохотными! В них ничего умилительного! Они, спокойные и терпеливые, стойко выдержали все – от стрел апачей до торговых центров. Но Питер был так доволен своим приобретением, что пришлось сказать:
– Спасибо, дорогой.
– На здоровье. – Он хлопнул себя газетой по ноге. – Ну так что, Дениза, когда вас выпишут?
– Через пару дней, наверное.
– Не считая сегодняшнего?
– Видимо, так.
Питер посмотрел на жену:
– А еще говорят, больницы спешат вытурить пациентов. Вот вам, пожалуйста.
– Я после операции, чего вы хотите? – сказала Дениза.
– У Шерил есть настоящие бабушки-дедушки? – спросил Питер.
Уилла была готова его убить. Он все испортит!
– Да, есть моя мама, – ответила Дениза. – Но у нее болезнь Паркинсона, она живет в Род-Айленде у моего брата и его жены.
Даже Питеру не хватило наглости справиться о родственниках со стороны отца девочки. Он только многозначительно посмотрел на Уиллу, и та прочла его взгляд: «Все ты! Загнала нас в ловушку!» Она ответила своей самой милой улыбкой и спросила Денизу, что принести ей в следующий раз.
Аэроплан был невероятный симпатяга. Кустистые темные брови над умными карими глазами придавали ему чрезвычайно озабоченный вид, а черные точки на карамельного оттенка усатой морде напоминали испещренную дырочками голову куклы с «натуральными волосами», какая была у Уиллы в детстве. Да еще неподражаемые уши, торчавшие в стороны, словно держались на подпорках. Но они были вовсе не жесткие.
Уилла пропустила собачье ухо меж пальцев, ощущая его необычайную мягкость. Потом для ровного счета погладила второе ухо и, сунувшись лицом к бархатистому песьему носу, спросила:
– Ну как оно ничего, Аэроплан?
Пес радостно задышал, обдав ее мясным духом и заставив отстраниться.
В руке Уилла держала мобильник, которым пользовалась редко, но сейчас она звонила Шону, а номер его был в списке контактов. Прижав телефон к уху, Уилла слушала гудки. Во второй половине дня поймать сына реальнее, ибо вечером он, как правило, недоступен. Но, видимо, она просчиталась, поскольку Шон не отвечал.
А потом вдруг взял трубку:
– Мам?
– Здравствуй, милый. Извини, что звоню на работу. Я подумала, хорошо бы нам сговориться об ужине.
– Ты в Балтиморе?
– Да.
– Как Дениза?
– Ничего. – Уилла обрадовалась вопросу – ведь мог и не поинтересоваться, он такой. – Она все еще в больнице, мы присматриваем за Шерил.
О ней Шон не спросил.
– Ужин, значит, – пробурчал он. – Выходные у нас, похоже, заняты… Как насчет понедельника?
Уилла растерялась. До понедельника еще пять дней, они с Питером, возможно, уже уедут.
– А раньше никак? – спросила она.
– Ты же не предупредила заранее.
– Да, но… Хорошо, понедельник.
– Я где-нибудь закажу столик. На четверых, да? Питер придет?
– Да, конечно… но, может, нам придется взять с собой Шерил, если Денизу еще не выпишут.
– А что, пару часов она не побудет одна?
Уилла расстроилась.
– Мне кажется, она была бы рада повидаться с тобой.
– Боюсь, мам, это не совсем удобно.
– Да?
– И Дениза наверняка будет против.
Пожалуй, он прав.
– Да, извини, я не подумала.
– Ничего страшного, если девочка посидит одна. Она самостоятельная.
– Вечером – одна? Она же ребенок.
– Ничего, устроим ранний ужин. Ты вернешься засветло.
– Ну ладно. Что-нибудь придумаем. Буду ждать твоего звонка.
– Свяжемся, – сказал Шон и повесил трубку.
Уилла положила телефон на кушетку и опять ткнулась носом в собачью морду.
– Ох, Аэроплан, – сказала она.
Пес негромко заскулил. Уилла его обняла и прижалась щекой к теплой шелковистой макушке.
За день она лучше узнала обитателей дома и его уклад. Шерил выглядела аккуратисткой с привычками степенной пожилой дамы – например, она сама стирала свои вещи, потому что мать, по ее словам, долго держала белье в сушилке, и оно сморщивалось. А вот комната Денизы выставила свою хозяйку неряхой: незаправленная постель, разбросанная одежда вперемешку с журналами «Пипл» и банками из-под диетической пепси. Судя по всему, кухня с ее парой-тройкой кастрюль и сковородок, разномастными тарелками и стаканами предназначалась лишь для самой элементарной готовки, но вместе с тем в ней имелись электромиксер, а также большой запас форм и противней для выпечки, ибо Шерил, как выяснилось, обожала печь. Вот вырасту, поведала она, и, наверное, открою свою кондитерскую, где стану выпекать праздничные торты.