— Как фамилия, при каких обстоятельствах?
— В «стекляшке». Водку пить со мной побрезговал. А потом сказал, где Федя лежит.
— И где он лежит?
— Лежал. В Военно-медицинской академии. В морге.
— А что же не выпил с ментом?
— А для него журналисты хуже жидов. Выродки.
— Мудро. И что Федя?
— Со следами пыток и спермой в кишках.
— Как и следовало ожидать. Масюк не знаешь?
— Нет. Питер город периферийный, областной.
К тому времени пошли седьмые сутки моего содержания под стражей. Мне все уже осточертело. За неделю дважды водили на прогулку. Одного. Запросы сделаны, личность идентифицирована, осталось решить — то ли пинком под задницу, то ли еще попрессовать на нарах для профилактики.
— Как тебе условия содержания?
— А почему одиночка?
— Чтобы не общался ни с кем. Ты же шпион.
— Я?
— Ну не я же.
— Чем докажете?
— А я доказывать не буду. Я тебя расстреляю.
— За что?
— За подозрение в шпионаже. Может, ты и честный дурак, но у нас время дорогое крадешь. Так что заслужил. Верующий?
— Вопрос веры слишком личный.
— Ты его для себя реши. И пойдем со мной.
— Куда?
— Там увидишь.
Мы вернулись в мою камеру. Капитан присел на нары рядом, вынул пачку сигарет, предложил мне.
— Не курю.
— Тем лучше.
Расстегнув папку, он достал плоскую фляжку, отвинтил крышку, дал мне хлебнуть. Коньяк оказался хорошим, и меня пробрало сразу.
— Еще желания есть?
— Нет.
— Ну, тогда будь мужественным. — Он расстегнул кобуру и вынул свой «Макаров».
— Что, в камере? — принял я условия игры, но отчего-то не очень уверенно.
— Везти тебя куда-то, конвой беспокоить. Ты не думай. У нас это в порядке вещей. Война. Потом приберутся. Кровь замоют.
— А я?
— А ты как бы попал под случайную пулю. Боевика.
Потом капитан встал, отошел к двери, прицелился.
Я смотрел в черный дульный срез.
— Боишься?
— Нет. — Я знал, что он не выстрелит. Он просто спрятал пистолет и отметелил меня сапогами, сбросив с нар. Потом оформил документы, и уже ефрейтор вывел меня на улицу.
— Можно было бы тебе статью триста семь, часть первая.
— Это что?
— Подделка документов. Да мест на нарах маловато. Убийц везут каждый час. А тут ты, дурачина.
— Можно вопрос?
— Только быстро.
— Форма девять и форма семь.
— Справка вместо паспорта. Семь — беженец. Будешь изготавливать?
— Нет. Вы же мне общаться не дали с людьми.
— Чтобы ты потом про ужасы Чернокозово сочинял? Запомни: твой самый большой ужас — это я. Еще раз попадешься, отдам педерастам, а потом сожгу живого в овраге. И друзьям своим — журналистам — передай. Пусть займутся общественно-полезным трудом. Терпение армии не безгранично.
— Я передам.
Он ушел, и появился прапорщик.
— Сроку вам, товарищ Перов, тридцать минут. Как раз поезд уходит. Товарищ капитан просил не опаздывать.
— А деньги?
— У вас билет транзитный до Питера. Вот он. А про деньги ничего не сказано.
— А вещи?
— Какие? — прапорщик посмотрел на меня ясными глазами.
— Вокзал в какой стороне?
— А вот туда. Доставим.
В поезде я был через двадцать одну минуту. Часы, паспорт и пятьдесят рублей мне капитан перед расставанием сунул в одном флаконе. То есть в желтом конверте.
Меня вводят в игру
Мою судьбу решило то, что у полковника Межина к вечеру закончился чай, и, не желая покидать комендатуру, он спустился на этаж и появился в кабинете капитана Бережнова, где остался еще минут на тридцать, угощаясь коньяком, отобранным на станции у «подпольщиков».
— Что хорошего было за день, Иван? — спросил он капитана, и тот достал из папки список задержанных. Анализировать ситуацию по передвижению сомнительных лиц входило в обязанности Межина, и он предпочитал изучать первичные документы, протоколы допросов, так как часто в оперативные сводки по итогам дня попадала всякая дурь, а интересные, на его взгляд, персоналии отсутствовали. У Бережнова был свой взгляд на вещи и ситуацию, и наезды сверху он не одобрял, тем более что полковник числился за службой, которая располагалась в Моздоке совсем в другом здании, а в Ростове — и вовсе за неприметной дверью, в комендатуре здешней он имел только кабинет.
— Сегодня ничего.
— А вчера?
— Вчера Хапов промелькнул.
— Лично?
— Нет. Другана его отследили. Проследовал в Гудермес.
— Так… Так.
Хапов был человеком Гелаева. А в Гудермесе сейчас происходили очень интересные вещи. И можно было неординарным образом повлиять на весь ход событий на равнине. Думая об этом, полковник взял в руки протокол допроса некоего господина Перова.
— А это что?
— Дурачок один. Послали на него запрос, ждем. Друга у него убили. Журналиста.
— Какого?
— Великосельского.
— А он что?
— А он подделал его документы. И поехал.
— Ну ладно. Подделал. Мстить, что ли?
— К бабе.
— Чьей?
— Своей.
— Жена, что ли?
— Да ну… На Новый год однажды ей впялил. И забыл. А потом то ли по телевизору увидел, то ли в газете. И опять приспичило. Да сколько времени прошло.
— Сколько?
— Годы.
— Что хочешь делать?
— Газета периферийная, смешная. Рожу набьем, и пусть назад катит.
— Пусть катит.
Полковник уже отложил было протокол допроса, как вдруг мелочь какая-то его остановила. Чепуха какая-то. Он стал читать его снова, внимательнее.
— Канавина Стела Константиновна. Что на нее?
— Да что на нее может быть? Прописана в Грозном. В Заводском районе. В Россию не выезжала. Если выезжала, нигде не зарегистрирована. Неизвестно вообще, жива ли. Вот запрос, вот ответ.
Полковник прочел свежий, утренний еще факс. Вся миграция по Чечне, Ингушетии, Дагестану сейчас мгновенно попадала в компьютер, и на каждого вынужденного переселенца заводился индивидуальный секретный номер, позволявший отследить их перемещение по всей России. Но и без всякого компьютера Межин знал, что с этой дамой где-то в своих документах встречался. Только вот где и когда? Он поблагодарил капитана за чай и коньяк, поднялся к себе и стал рыться в папках. Минут через сорок он нашел то, что искал. Стела Константиновна была женщиной Старика. Того самого, кого приказано было найти живым или мертвым. Официально Старков обвинялся в измене и сговоре с чеченцами.
С Канавиной он познакомился во время войны при странных обстоятельствах и в дальнейшем сумел уберечь ее от расправы, хотя и не создал комфортных и безопасных условий существования. Это отдельная история. Но сейчас выстраивалась классная комбинация — попытаться пропустить Перова в Грозный. Канавина находилась там или где-то неподалеку. Перова следовало вести и оберегать. Он встретится с Канавиной, и, скорее всего, она пошлет его. Или не пошлет. Женская голова хуже, чем загадка. Это преступление. Старков, если он находился в Чечне, не мог не прореагировать. Он должен был показаться. Через Канавину его не взять. Она уже как профессиональный опер. Прошла школу войны. А вот Перов растеряется, растает, начнет метаться. И взорвет ситуацию. Не может не взорвать. Старков может и не прореагировать. Мог бы. Но он устал. Операция тонкая, построенная на психологии, интуиции, допусках. Требует большого количества людей. А большее предпринять не представлялось возможным.
Ночью полковник связался по «ВЧ» с Москвой, внес предложение и уже утром получил согласие. Перов пошел в работу.
Путь мой назад, в уездный город СПб, предполагался скорбным. Деньги, как и все остальное, отобраны в комендатуре. Ребра, кажется, целы. Капитан бил меня все же не насмерть. Вторая плацкартная полка все же лучше, чем нары в камере комендатуры. Опять удача. Без вести мог пропасть.
Я думал о тебе.
Был милосердным свет.
И память пустослов.
Все целила под дых.
Память в погонах капитана. Я задремал.
— Эй! Слезай, однако.
Я открыл глаза и свесился с полки. В Моздоке мы делили плацкартную клетушку с дембелями. Я для них был чужим и лишним. Они радовались жизни и поминали товарищей. Теперь дембелей уже не было. На столике лежали лаваши, курица, зелень. Пепси-кола и литр водки. Я слез.
Гостеприимный попутчик оказался бизнесменом из Москвы. Он ни о чем меня не расспрашивал, а только подливал, нес какую-то чушь про инкассо и черный нал. Про грузопотоки и цены. Часа через три появились еще литр и лапша быстрого приготовления в безумных количествах. Перед Ростовом я расчувствовался и рассказал вкратце свою историю. Мужик этот, что назвался Серегой, ругал военных, ФСБ, чеченов не ругал, говорил, что они слово держат. Но, чтобы покончить с войной, советовал применить напалм и нейтронные бомбы. Вакуумными чеченов не взять. Только вот прежде нужно вытащить из Чечни бабу мою. Ничем помочь он здесь не мог, советовал только не повторять попыток со стороны Моздока. За хорошие бабки можно и здесь проскочить, но не стоит. Есть Дагестан. Есть Грузия, наконец. Другие каналы. Например, самолет из Москвы. Главное — не наступать на те же грабли.
В Ростове Сергуня дал мне денег взаймы. Чтобы доехал до дома и ни в чем в пути не нуждался, подождал, пока я куплю купейный билет и сяду в поезд, оставил номер ростовского телефона и пожал на прощанье руку.
— Будешь у нас в Питере — заходи. Вот адрес.
— В ближнее время не обещаю. Ну, пока.
В купе вошла интересная дама, и больше никого. Жизнь стала лучше, жизнь стала веселее. Когда поезд тронулся, тот, кто сопровождал меня до Ростова, вынул мобильник и доложил кому-то, что объект отбыл на Москву, передача с рук на руки состоялась, после чего прошел в кабинет военного коменданта вокзала.
По Москве меня вели от поезда до поезда, плавно, сидели со мной в пивнушках, смотрели фильм в кинотеатре «Пушкинский», передавали в питерский поезд. Я был в порядке, и дверь моей коммунальной комнаты в конце концов благополучно за мной захлопнулась. Я вернулся, не ведая о худом.