— Нам правда пора… Спасибо, что накормил, было очень вкусно.
— Может, я посуду помою? — мило предложила Соня — ну прямо сама любезность. — Правда вкусно было.
Макар покачал головой:
— Спасибо, не надо. Я сам.
Уже в дверях он не удержался, напоследок прижал к себе одетую и сразу ставшую от этого такой далекой Динку, поцеловал ее и шепнул:
— Ты завтра п-придешь?
Она покосилась на сестру и так же тихо пообещала:
— Постараюсь.
37
Динкино «ОРЗ» продолжалось до конца недели. И, черт возьми, это были самые счастливые дни в жизни Макара!
Уже пару дней спустя нога его практически не беспокоила, и хотя для тренировок было все еще рановато, по идее он уже мог спокойно ходить на уроки. Однако Макар не хотел упускать редчайшей возможности хоть несколько часов побыть с Динкой наедине… а в школе это было абсолютно нереально.
Им везло. Им невероятно, фантастически, сумасшедше везло в этой отчаянной авантюре: учителя ничего не заподозрили, а Динкин отец ни разу не задумался о том, точно ли в школе проводит время его непутевая дочь. Разумеется, не обошлось без помощи Сони, и хотя Макару претила сама мысль о том, кому они с Диной теперь обязаны, отказаться от этих сладких тайных встреч он не мог. И Динка тоже не могла…
А затем цирковые гастроли подошли к концу, мама благополучно вернулась домой, и Динке, хочешь не хочешь, пришлось «выздоравливать». Правда, в школе к ней чуть было не прицепились из-за отсутствия справки от врача, но все давно привыкли, что у старшеклассников на это смотрят сквозь пальцы, так что Динка удачно отмазалась тем, что якобы болела дома и лечилась народными средствами. Тем более, у нее был такой надежный и неподкупный свидетель, как Соня, которая находилась у учителей на самом хорошем счету. У них просто не было оснований ей не верить…
А через пару дней в школу вернулся и сам Макар.
Обоим ужасно не хватало тех преступных свиданий. Их тянуло друг другу как магнитом, и после школы, прежде чем разойтись в разные стороны, они минут десять-пятнадцать просто стояли, крепко обнявшись, чтобы напитаться запахом, энергией и чувствами друг друга… а затем Динка с Соней отправлялись домой, а Макар — на тренировку. Расставаться было мучительно, словно резали по живому.
В Динкину комнату через окно ночами он больше не наведывался — она убедила его, что это слишком рискованно, даже одного звука было бы достаточно для того, чтобы разбудить подозрения отца. В общем, фигурально выражаясь, после целой недели наслаждения вкуснейшим десертом им вынужденно пришлось сидеть на голодном пайке… и это ни фига не радовало.
Однажды внезапно отменили два последних урока, и Макар пригласил Динку на свою тренировку — ему не терпелось показать отдельные детали и трюки нового номера. Динка с радостью согласилась; правда, бонусом пришлось терпеть балласт в виде Сони, но тут уж было без вариантов: либо с ней, либо вообще никак, она по-прежнему оставалась лучшим прикрытием для сестры.
По дороге в цирк Макар болтал без умолку — он практически прочитал краткий курс по истории возникновения воздушной гимнастики. Динка слушала не без интереса, но все-таки иногда задавала странные, на его взгляд, вопросы.
— А почему вы не пользуетесь страховкой? Ты всегда с такой гордостью об этом говоришь… Но это же опасно!
Макар пожал плечами.
— Полотна не п-предполагают страховки… Все, на что можно рассчитывать — это сильные и к-крепкие руки, я тебе как-то об этом уже г-говорил, помнишь? Ну, и замотка п-полотна тоже играет роль страховки, разумеется. В это и верю, п-пока летаю, — он обезоруживающе улыбнулся. — А если серьезно, то на самом д-деле страховка во многом мешает. Например, один из моих самых любимых и опасных элементов — это обрыв к п-партнеру в стопы с разворотом на сто восемьдесят г-градусов. Со страховкой его сделать нельзя!
Динка зябко поежилась, будто от холода, и обхватила себя за плечи.
— Обрыв? — переспросила она непонимающе.
— Ну, это что-то вроде… — Макар поводил руками в воздухе, подыскивая нужное определение, — имитации свободного п-падения.
— Но ведь страшно же, — просто сказала она. — Ты и сам говорил, что страшно. Помнишь? В трамвае…
Соня, до этого молча прислушивающаяся к разговору, пренебрежительно скривила губы.
— Ну что ты такое несешь? — ответила она за него. — Макар очень смелый! Что ему какой-то обрыв? Разумеется, он ничего не боится!
Однако он лишь поморщился от столь показательно-льстивого выступления и признался:
— Конечно, очень страшно, я не врал т-тогда. И страх высоты, и страх т-травмироваться или сорваться… его п-просто кожей чувствуешь, мерзкое ощущение. Я свой п-первый кувырок в воздухе на т-триста шестьдесят градусов сделал сразу п-после панической атаки. Тупо оцепенел п-прямо под карабином! — он засмеялся.
— Но… зачем это все? Во имя чего? — непонимающе прошептала Динка; глаза ее расширились от ужаса. — Каждый день рисковать здоровьем и даже жизнью, чтобы порадовать зрителей, которые выйдут из цирка и забудут обо всем через пять минут… Только ты не обижайся, — торопливо добавила она.
Макар не обиделся, а добросовестно задумался.
— Наверное, к-кураж, — сказал он наконец. — Умение преодолевать собственные страхи и б-бросать им вызов… пафосно г-говорю, да? — он искоса взглянул на нее и засмеялся. — Но это действительно т-так.
— Но к этому же невозможно привыкнуть! Ежедневно выполнять вот эти… обрывы, — последнее слово Динка произнесла почти с отвращением.
— Когда разучиваешь новый обрыв, страшно только п-поначалу, потому что еще не сформировалась мышечная п-память. А потом все отрабатывается до автоматизма… Вообще не д-думаешь, что делаешь, все отточено до мелочей. И на высоте работать т-тоже привыкаешь, ну это вроде как на скакалке п-прыгать, — он хмыкнул. — Зато когда слышишь, как восхищенно ахают зрители… а п-потом начинают аплодировать — ну просто б-бешено аплодировать! — это такой непередаваемый кайф! — он мечтательно улыбнулся.
— Ты все-таки сумасшедший, — Динка тоже улыбнулась, с нежностью глядя на него. — Но я за тебя так боюсь…
Во время тренировки Макар выложился не то что на сто — на все тысячу процентов. Ему хотелось поразить Динку в самое сердце, заразить ее своей любовью к воздушной гимнастике хотя бы как зрителя, поэтому он с легкостью выполнял для нее самые сложные трюки и элементы. Понимал, конечно, что рисуется перед ней, словно сопливый мальчишка, но просто не мог удержаться!
На Соню его мастерство произвело неизгладимое впечатление. Затаив дыхание, она следила за движениями Макара на высоте (правда, всего лишь на пятиметровой, для тренировки этого было достаточно), и восторженно таращила глаза.
А Динка… Динка при первом же опасном трюке громко и испуганно вздохнула, закрыла лицо ладонями — да так и просидела до самого конца номера, даже не взглянув на манеж.
38
— Извини, Макар, но больше я никогда не приду на твои выступления, — заявила Динка, когда он выскочил к ним после тренировки — разгоряченный, торжествующий, гордый своими успехами и явно надеющийся на похвалы и комплименты с ее стороны.
Ему показалось, что его ударили под дых. Вот так сразу, категорично и безапелляционно — «никогда»? Ну спасибо…
— Это же никаких нервов не напасешься, — продолжала Динка, видимо, даже не подозревая, как больно ранит Макара каждое произнесенное ею слово. — Без валерьянки или корвалола даже пытаться не стоит! Короче, спасибо, но в цирк я больше ни ногой.
Макара, конечно, здорово это резануло, если не сказать — подкосило. Однако он постарался не подать вида, как сильно уязвлен, лишь холодно уточнил:
— Даже если я т-тебя об этом очень попрошу?
Она закусила губу и упрямо помотала головой.
— Это… слишком страшно. Я не могу расслабиться и думать о красоте номера, о том, как сложны и искусны все эти трюки… Просто сижу и трясусь как овечий хвост, потому что боюсь за тебя! В конце концов, это тупо — рисковать жизнью на потеху публике, я и раньше тебе об этом говорила, а теперь еще больше убедилась…
Он слегка побледнел.
— То есть, я в т-твоем понимании тоже… тупой?
— Речь же не конкретно о тебе, — Динка виновато отвела взгляд и примирительно взяла Макара за руку, — а в принципе о воздушной гимнастике.
— Отвергать всю воздушную гимнастику в целом из-за т-того, что тебе страшно? Оригинально…
Скрыть обиду так и не получилось, поэтому усмешка вышла жалкой, он и сам это понимал.
— Ну я могу, например, посмотреть выступления гимнастов по телевизору, в записи, — Динка пожала плечами. — Потому что знаю, что все это уже отснято и значит — давно прошло. А когда все происходит прямо на моих глазах и я не могу предугадать, что случится в следующий момент — это значит, я буду бояться за каждое твое движение, не дышать, замирать от ужаса, покрываться холодным потом… Прямо скажем, удовольствие для мазохистов. А я, извини, к ним не отношусь.
Макару казалось, что она сейчас просто наотмашь хлещет его по щекам.
— Удовольствие д-для мазохистов? Нельзя же так узко и примитивно п-подходить к цирковому искусству, — бросил он сухо.
— Ах, узко? Примитивно?! — Динка прищурилась, моментально вспыхивая от злости. — Ну прости, куда уж нам — со свиным-то рылом в калашный ряд…
Прежде, чем он успел что-то возразить, она уже запальчиво завершила свою тираду:
— Ну так давай, вперед — обсуждай свое искусство с Соней, она наверняка мыслит более широко и свободно, чем я!
И тут же, сердито вырвав свою руку из его, помчалась прочь.
Макар не был любителем ненормативной лексики, это всегда казалось ему глупым и жалким — ругаться, словно шпана подзаборная, но здесь не смог удержаться и выматерился сквозь зубы. Да что за хрень, ведь все так хорошо начиналось сегодня! И вдруг вмиг пошло через задницу…
— Не обращай внимания, — приблизившаяся Соня осторожно коснулась его руки. — Динка просто психанула. С ней это часто бывает. Она быстро отойдет.