— Колхоз — дело добровольное, — пожала плечами Оля. — Но учти, если сдашь нас Светлане… — ее глаза недобро сузились.
— Я не стукачка, — усмехнулась Соня. — Но если она завалится в номер среди ночи и обнаружит, что вас нет — тут уж извините!
— С чего бы ей к нам заваливаться? — искренне удивилась Пахомова. — Она же будет думать, что мы все дрыхнем без задних ног.
— Да они с Василичем сами в отрыв пойдут, вот увидите! — захихикал Тяпа. — Уложат детишек, то есть нас, баиньки — и по барам!
— Угу, «на берегах Балтийского моря мы с Василичем обрели друг друга!»[12] — развеселилась Аня Леонович.
Динка с Макаром не принимали участия в обсуждениях — по той простой причине, что не собирались следовать за толпой. Они в любом случае планировали сбежать из гостиницы и погулять по ночному городу, но только вдвоем. Без свидетелей.
Макар изнывал от нетерпения и с досадой думал, что пережить этот злосчастный виолончельный концерт будет непросто.
— Так, ладно, все! — Пахомова хлопнула в ладоши. — Мальчишки, выметайтесь отсюда. Нам надо готовиться к вечернему мероприятию.
— А чего там готовиться? — удивились пацаны. — Оделся да пошел.
Одноклассницы захихикали.
— Вам не понять. Короче, брысь, мальчики! Не мешайте девочкам наводить марафет.
Макар тоже не слишком понимал смысл выражения «наводить марафет» — до тех пор, пока не увидел Динку, вышедшую вместе с Соней и другими девчонками к автобусу. Он просто обалдел, на миг потеряв дар речи. Динка надела какое-то совершенно потрясающее платье — простое, но так эффектно облегающее ее фигуру, что при одном только взгляде на нее пересохло во рту. А еще она накрасила губы ярко-красной помадой — теперь ее рот словно кричал: «Поцелуй меня!» — и так подвела глаза, что они стали еще более огромными и выразительными… Черт, она была просто охеренна. Динка… его Динка. Только его!
— Это ты ради виолончелиста, что ли, т-так нарядилась? — пошутил он, скрывая ревнивые нотки в голосе: от его взгляда не укрылось, как таращатся на Динку одноклассники.
Даже Тяпа пожирал ее глазами — без своих привычных тупых подколок в духе «выглядишь как дешевая шлюха» или «ну и жопа у тебя в этом платье, не стесняешься ее так откровенно демонстрировать?»
— А что, — кокетливо отозвалась Динка — она, конечно же, заметила, как остолбенел Макар при ее виде, и сейчас откровенно его поддразнивала. — Он, между прочим, красавец мужчина!
— Черт, — притворно вздохнул Макар, — т-теперь мне придется научиться играть на виолончели.
— Ребята, все в автобус! — поторопила их классная. — Концерт начнется через полчаса, а нам еще до филармонии доехать надо… Пахомова, во что это ты вырядилась?! Ты не забыла надеть юбку? Дружинина, быстро накинь куртку, с ума сошла, в такой холод… Аня, что за макияж?! Ты на концерт классической музыки собралась или на дискотеку? Быстренько-быстренько, рассаживаемся.
— Ты здесь самая к-красивая, — негромко сказал Динке Макар… и нечаянно поймал взгляд Сони, от которого ему почему-то стало не по себе.
42
Он не ждал от этого концерта ничего особенного. Точнее, он вообще ничего не ждал — думал пересидеть, перетерпеть час или полтора зубодробительной скучищи, которой представлялась ему вся классическая музыка.
Когда из-за кулис быстро вышел Макс Ионеску и сел на стул, который дожидался его посреди сцены вместе с виолончелью, зал взорвался приветственными аплодисментами. Макар тоже похлопал со всеми из вежливости.
— Какой симпатичный! — тут же полетел шепоток по девчоночьим рядом в адрес виолончелиста. — Просто лапочка!
Ионеску сдержанно кивнул, тряхнув густой непокорной шевелюрой, устроил инструмент между колен и взмахнул смычком. А потом…
Макар не понял, что случилось. Что вдруг с ним произошло. Показалось, что первые же сыгранные звуки незнакомой, но выворачивающей душу наизнанку мелодии коснулись его сердца прямо смычком. Он замер, боясь даже пошевелиться. А музыкант все играл — закрыв глаза, словно отстранившись от публики и от всего мира, оставшись один на один со своей виолончелью.
Макар сообразил, что не дышит, только когда почувствовал, как сдавило в груди и потемнело в глазах — и тут же сделал судорожный вдох. Он покосился на Динку и обнаружил, что и та захвачена исполнением: она сидела, выпрямившись на стуле и даже чуть подавшись вперед, широко распахнув глаза и напряженно сложив руки на коленях, словно примерная ученица, боящаяся упустить даже одну-единственную ноту.
Виолончелист играл, погруженный в себя и словно не замечая аккомпанирующего ему оркестра. Макар вдруг подумал, что человек, который так играет, так чувствует музыку, должен испытать в жизни очень сильную любовь… и очень сильное страдание. Он и сам не знал, почему так решил, но был в этом абсолютно уверен.
Потянувшись, Макар нашел Динкину руку и слегка сжал. Она повернулась к нему — глаза у нее были совершенно потрясенные. Видимо, это удивительное исполнение произвело впечатление и на нее тоже. Уже позже они оба узнали, что композиция, которую играл Ионеску, называлась «River Flows In You»[13] — и она навеки стала их личной мелодией. Для них и про них…
После этого Ионеску сыграл еще немало. Были в его репертуаре и классические композиции, были и современные, и даже рок-н-ролльные. Музыкант выдавал настоящий драйв, сражая харизмой и какой-то бешеной, почти безумной энергетикой буквально наповал. И все-таки то впечатление, которое произвела на Макара первая исполненная виолончелистом мелодия, невозможно было перебить ничем. Она врезалась ему в память и в сердце раз и навсегда.
Одноклассники тоже были впечатлены не на шутку. Кажется, один только физрук Петр Васильевич умудрился ненадолго всхрапнуть во время концерта. Что касается классной, то она и вовсе утирала слезы надушенным платочком, прижимая к груди огромный букет розовых тюльпанов, который собиралась вручить музыканту на финальном поклоне. Принимая цветы, Ионеску галантно приложился к ее ручке, и Светлана Александровна зарделась как девчонка.
Всю обратную дорогу до гостиницы Макар с Динкой не проронили ни звука — но молчали они об одном. Сидели, прижавшись друг другу и держась за руки, и он чувствовал, как ему хорошо и грустно одновременно — он был так пронзительно счастлив, что хотелось плакать…
— Так, ребята, — строго объявила классная, — сейчас мы все дружненько идем на ужин, а затем расходимся по своим номерам и ложимся спать! Отправление завтра в восемь утра. Не вздумайте удрать, я предупредила охрану, никого наружу выпускать не будут.
— Конечно-конечно, Светланалексанна, — пряча усмешки, вразнобой закивали одноклассники. — Сейчас покушаем — и сразу в люлю!
Она подозрительно прищурилась.
— Ой, что-то не нравится мне ваша покладистость… Не надейтесь меня перехитрить, Петр Васильевич тоже бдит!
— Ни в коем разе, Светланалексанна!..
— Да как вы только могли подумать!..
— Мы устали, сами спать хотим…
Макар приблизил свои губы к Динкиному уху и шепнул:
— Я за т-тобой где-то в полночь зайду. Нормально?
Она кивнула, а затем с сомнением добавила:
— Что-то страшновато… А если засекут?
— Ну, можем, к-конечно, никуда не ходить, — пожал он плечами, стараясь скрыть свое разочарование: все-таки, они так давно не оставались наедине, чтобы только вдвоем — и никого больше. — Можем п-просто посидеть в номере…
— Ага, — все так же шепотом отозвалась Динка, — под Сониным присмотром. Она же никуда уходить не собирается, так и будет в гостинице торчать.
Макар поморщился — нет, это точно был не вариант.
— Ну хорошо, — вздохнула наконец Динка, — только мы ненадолго… ладно?
Макар покладисто кивнул.
— Как скажешь.
Улизнуть из гостиницы оказалось легче легкого: окна девчоночьего номера выходили не на улицу, а во внутренний двор, так что бегства подростков никто не заметил.
Соня осталась в номере одна и сказала, что и в самом деле ляжет спать.
— Между прочим, холодно с открытым окном, — сварливо заявила она одноклассникам. — Почему я должна мерзнуть по вашей милости?
— Ну, если хочешь — закройся. Только когда мы вернемся, придется стучать, чтобы ты открыла окно… Нас могут услышать, — засомневались пацаны.
— Ну нет уж! — надула она губы. — Я вам не швейцар.
— Можешь пока взять наши одеяла, — милостиво разрешили девчонки.
— Дин, — Соня удержала сестру за руку, — а если папа позвонит?
Динка насторожилась:
— С чего бы ему звонить? Мы уже разговаривали с ним сразу после концерта, попрощались и пожелали друг другу спокойной ночи.
Соня отвела взгляд.
— Ну, мало ли…
— Значит, скажешь ему, что я сплю, — Динка пожала плечами. — Да ты в принципе можешь не отвечать на его звонки. Вообще-то первый час ночи… имеешь право. Может, ты звук до утра отключила.
Соня как-то подавленно кивнула.
— Ладно…
— Что это с т-твоей сестрицей? — спросил Макар, когда они с Динкой уже вылезли через окно и сейчас торопливо удалялись прочь от гостиницы, чтобы не попасться на глаза кому-нибудь из учителей или персонала. — Какая-то она п-пришибленная… сама на себя не похожа.
— Ты тоже заметил? — Динка пристально взглянула на него. — Да, Соня странная сегодня. Как будто чем-то расстроена или недовольна…
— Ну все, жди б-беды, — Макар поежился. — Недовольная Соня — это страшнее, чем атомная б-бомба.
— Макар! — возмутилась Динка, но тут же, не сдержавшись, засмеялась. — Я, конечно, знаю, что ты ее недолюбливаешь, но не настолько же!
Он недовольно наморщил нос.
— Буду т-только рад ошибиться на ее счет.
Тут его взгляд упал на яркую неоновую вывеску какой-то круглосуточной кофейни.
— Зайдем? — предложил он, кивнув в ту сторону. — Я угощаю.
И Динка с радостью согласилась.