— Это не я, клянусь! — в ее голосе явственно звенели слезы. — Я ничего ему про вас с Динкой не рассказывала!
То ли она была отличной актрисой, то ли действительно говорила правду — сил на то, чтобы вникать, у Макара уже не осталось.
— Хорошо, — выдохнул он. — Я не б-буду звонить на ее номер, но ты можешь хотя бы п-передать ей трубку?
— Пока никак, — отозвалась Соня виновато. — Мы не вместе сейчас, папа нас друг от друга изолировал… временно, — торопливо добавила она. — Понимаешь, ему просто нужно время, чтобы остыть. Но если ты хочешь ей что-то сказать — говори, я найду способ, как с ней пересечься и передать твои слова.
Что он мог ей передать?! «Держись, прорвемся»? Очень тупое и ни хрена не убедительное утешение… «Я тебя люблю»? Ну уж точно не через Соню, как бы не получилась игра в «испорченный телефон».
— Скажи, что я п-приду к ней сегодня ночью.
— Нет! — заполошно выкрикнула Соня. — Нет, Макар, не вздумай!!! Папа дерево спилил… то самое, по которому ты в окно забирался. Он понял, видимо, как ты к Динке в комнату попадаешь. Ну и подстраховался, чтобы больше ни-ни…
Твою ж…
— А если через д-дверь? — глухо спросил Макар. — Я приду, наберу тебя — и т-ты мне откроешь…
— Я не открою! — практически взвизгнула она. — Даже не думай! Ты вообще с ума слетел, что ли?
— Сонь, — сказал он почти умоляющим тоном. — Мне надо ее увидеть… или хотя бы услышать. П-пожалуйста.
— Да с ней правда все хорошо, — убедительно произнесла она. — Честное слово! Ну, папа поорал конечно, немного… Но он отходчивый. Уже через пару дней все будет как раньше. Только ты, пожалуйста, сейчас не усугубляй. Хорошо?
Макар молчал.
— Але, ты меня слышишь? — спросила Соня обеспокоенно. — Поклянись, что не станешь приходить и пытаться встретиться с Динкой… Потерпи до понедельника! Всего лишь до понедельника! В школе увидитесь и наговоритесь.
— Хорошо, — погасшим голосом отозвался он. — Передай ей, что… я о ней д-думаю. И что все будет отлично. Мы справимся.
— Конечно, передам! — подхватила Соня. — Не переживай. Я с ней, рядом.
«Это-то меня и беспокоит», — подумал он, но, понятное дело, вслух ничего не сказал.
46
Остаток субботы прошел в каком-то полубредовом состоянии.
Макару периодически казалось, что он просто спит и видит глупый и невероятно дурной сон — вязкий, затягивающий, из которого никак не получается вынырнуть. Шутка ли — запереть девчонку дома в четырех стенах, отобрать у нее мобильный телефон, контролировать каждый шаг, спилить дерево возле ее окна — дерево, мать его!!! — только ради того, чтобы она не встречалась с парнем… Макар даже не касался в своих мыслях вопиющего факта рукоприкладства — дай-то бог, чтобы это действительно было спонтанным порывом, а не превратилось в систематические распускание рук…
Однако Динкин отец, похоже, совершенно слетел с катушек. Вечером, вернувшись из цирка, мать прямо с порога раздраженно сообщила, что Дружинин-старший подкараулил ее после выступления у служебного входа и принялся заочно угрожать Макару расправой, если тот не отстанет от его дочери и не прекратит ее преследовать.
— Ужасно грубый и невоспитанный тип, — поморщилась мать, устраивая свой плащ на вешалку, — дикарь какой-то…
Макар невольно сжал кулаки и скрипнул зубами.
— Он т-тебе ничего не сделал? — настороженно поинтересовался он у матери.
Та усмехнулась и потрепала его по волосам:
— Да ты что?! Думаешь, я бы позволила? Не на ту напал. Поставила его на место, конечно же. Мужлан неотесанный… И все-таки, сынок, — на ее лицо набежала тень озабоченности, — у тебя из-за этой девочки столько проблем!.. Может, вам действительно стоит отпустить и не мучить друг друга? А заодно и окружающих. Ну ты посмотри, одни неприятности от этих ваших шекспировских страстей.
Макар упрямо замотал головой:
— Мам, я же тебе г-говорил. Это не сиюминутная блажь, не п-прихоть. У нас с Динкой все серьезно.
— Да слышала уже, — отозвалась она, устало закатывая глаза и снимая туфли. — Подумать только, как тебя закрутило… И от кого?! Ничем ведь не примечательная девица, если разобраться.
— Мама! — предостерегающе произнес Макар. — Она самая лучшая. Д-для меня.
— Ну что значит — «самая лучшая»? — рассеянно откликнулась мать, отправляясь в ванную мыть руки. — Будущего у вас с ней все равно нет.
— П-почему ты так думаешь? — спросил он ей в спину, стараясь не психовать, чтобы голос звучал ровно.
— Потому что вы с ней слишком разные, просто ты пока этого не понимаешь, — громко отозвалась мать, пытаясь перекричать шум воды. — У тебя свой путь, у нее — свой… Тебя ждет воздушная гимнастика — международные конкурсы, цирковые фестивали, мировой успех! А Динка эта твоя что? — мать закрутила кран и насухо вытерла руки полотенцем. — Да предел ее мечтаний — выскочить замуж и нарожать детей.
Макар почувствовал, что начинает злиться:
— Тебе-то откуда знать, о чем она мечтает? Вообще-то мы с ней п-планируем совместное будущее…
— Не смеши меня, — покачала головой мать. — Ну какое еще совместное будущее? Да ей плевать на твою карьеру и профессиональные успехи… Что, навеки осядешь возле ее юбки в этом захолустном Светлоградске?
— Мы уедем, — быстро возразил Макар. — Сразу же после выпускного…
— Никуда она не поедет, — раздраженно отмахнулась мать, — я слишком хорошо знаю этот тип людей. Так и будет торчать здесь до самой старости…
Ругаться не хотелось, поэтому Макар предпочел развернуться и молча уйти к себе в комнату. Однако очередная фраза матери заставила его остановиться и оцепенеть.
— …Я уже созвонилась с твоей директрисой, — произнесла родительница, — она согласилась поспособствовать твоему переводу в другую школу.
Макар круто развернулся и впился в мать неверящим взглядом:
— В какую еще д-другую школу?!
— В пятую, — невозмутимо откликнулась она. — Тоже не слишком далеко от дома, и у вашей директрисы там хорошая знакомая работает… Обещала, что тебя без проблем возьмут уже со следующей недели, доучишься там. Только забеги с утра в понедельник к директрисе, напиши заявление и забери у нее свое личное дело.
— Да тут всего д-два месяца до конца года осталось! — пораженно воскликнул Макар. — И опять — новое место? Что за б-бред?
— Ничего страшного, тебе не привыкать к смене обстановки, — справедливо заметила мать.
— Но я не хочу в другую школу! — выкрикнул он возмущенно. — И не собираюсь т-туда ходить!
— Пойдешь как миленький, — тон матери сделался ледяным. — Я хочу, чтобы ты действительно учился, — многозначительно добавила она, — а не посвящал все школьное время любовным утехам.
— Я не… Мам, что ты вообще несешь?! — он даже не мог подобрать подходящих слов, потому что внутри у него все бурлило и клокотало.
— Выбирай выражения, милый, — кротко попросила она. — Я это делаю исключительно ради тебя. Ради твоего будущего.
Он не знал, смеяться ему или плакать.
— Ты что, серьезно д-думаешь, что вот таким жалким способом сможешь разлучить нас с Д-динкой?
Мать поморщилась и открыла дверцу холодильника, чтобы достать бутылку кефира.
— Ну что ты чудовище какое-то из меня делаешь. Не собираюсь я вас разлучать, сами разбежитесь, когда осточертеете друг другу… Просто хочу, чтобы в школе ты занимался именно учебой, а не Динкой, — голос ее брезгливо дрогнул на звуках этого имени. — Ну и папаша ее успокоится немного, когда узнает, что ты теперь учишься в другом месте. Это всем вам пойдет только на пользу. И твоя Динка должна это понять… если, конечно, она не полная дура, — выразительно закончила мать.
Макар беспомощно помотал головой.
— Такое ощущение… что все вокруг п-против нас. Все до единого!
Мать умиротворяюще потрепала его по плечу.
— Это не так, родной. Я неизменно на твоей стороне. Ты обязательно поймешь это позже. Мы все заботимся о вас — и я, и даже Динкин отец, какие бы странные методы он для этого ни выбирал. Поверь, все, что ни делается — к лучшему. Раз уж у вас с этой девочкой действительно настоящая любовь, как ты меня уверяешь, — губы ее насмешливо изогнулись, — то такая мелочь, как учеба в разных школах, не помешает вашему чувству. А если помешает… значит, не такая уж и сильная любовь была, — безжалостно добавила она, словно забивая последний гвоздь в крышку гроба.
Макар беспомощно молчал, чувствуя себя так, словно вокруг него сжимается кольцо и вот-вот задушит. Все было не то, все не так, неправильно, нехорошо…
— Я п-пойду к себе, — буркнул он наконец и поплелся в свою комнату.
47
Все воскресенье — с утра до позднего вечера — Макар посвятил цирку. Отдался любимому делу без остатка, до донышка, до чувства оглушающего опустошения, чтобы на тревожные мысли не осталось ни сил, ни времени, ни желания.
Вообще-то полетчики[14] практически никогда не халтурили, не работали вполноги даже на тренировках — любая оплошность могла им слишком дорого стоить. Но все равно редко кто выкладывался во время репетиций сверх нормы, предпочитая беречь силы для выступления. Макар же словно сошел с ума: он творил такое, что пооткрывали рты даже видавшие виды старейшие артисты цирка. Он действительно летал, оттачивая новый номер, и казалось, что воздушные полотна тут совершенно ни при чем, а за спиной у него снова выросли огромные невидимые крылья — как всегда случалось во время особенно удачных тренировок.
— Не растрачивай себя, — предупредила его мать, когда он спустился из-под купола на манеж и принялся высвобождать болезненно ноющее левое запястье из шелковой обмотки.
Вообще-то из всех материалов для воздушных полотен Макар предпочитал стрейч-габардин — достаточно грубый, чтобы руки не скользили, и достаточно тянущийся, чтобы амортизировать «обрывы». Еще лучше — трикотаж «масло», пружинистый и идеально подходящий для номеров с большим количеством падений, но, к сожалению, на нем было сложнее отрабатывать чисто силовые элементы. Именно поэтому для их с Яной номера были заказаны шелковые полотна, которые Макар не очень любил, несмотря на их легкость и красоту. Бесспорно, на шелке приятно было заниматься босиком, с открытыми участками тела, но он совершенно не тянулся. Это было неплохо для таких новичков, как Яна, но для профессионалов вроде Макара представлялось сущим мучением.