— О тебе… — медленно повторила она. — До вчерашнего вечера я даже не подозревала, что когда-нибудь снова увижу тебя. Все так… резко случилось, я до сих пор в шоке. Как будто это не со мной происходит. Или со мной, но не наяву. Вот сейчас проснусь — и все кончится…
— Ты любишь меня хоть немножко? — спросил он дрогнувшим голосом.
Динка широко распахнула глаза.
— Я никого и никогда не любила так, как тебя, — выдохнула она. — Но только это все равно ничего не меняет, понимаешь? Новогодние праздники закончатся, наступят будни, ты уедешь в свою московскую жизнь, а я останусь в своей…
— И ты вот так запросто отпустишь меня и останешься? — он все еще не мог поверить в ее слова.
— А кто сказал, что это будет для меня просто? — она издала сдавленный горький смешок. — Но только я все равно не смогу по-другому, Макар. Никак не смогу. Прости.
Чтобы не портить праздник, Макар предпочел пока замять тему, отложив окончательное решение на потом — несмотря на то, что у него внутри все буквально клокотало от возмущения. Не на Динку, нет… хотя и на нее тоже, чего лукавить. Иногда реально хотелось наорать на нее, встряхнуть хорошенько, чтобы она вынырнула из своего летаргического сна. Но больше всего он злился на паразитирующих на ней родных. Почти ненавидел их! Именно они — прямо или косвенно — все эти годы убеждали ее в том, что она не имеет права претендовать на что-то большее.
Не удержавшись, Макар все-таки сказал ей об этом.
— Знаешь, почему ты думаешь о ком угодно, только не о самой себе? Потому что ты себя не любишь. Не считаешь, что заслуживаешь счастья. Тебе так долго и настойчиво внушали, что ты недостойна, что ты и сама в это поверила.
Динка отвела взгляд, но он заметил, что его слова больно ее кольнули.
— Тебе не мешало бы поучиться у сестры здоровому эгоизму, — посоветовал Макар. — Чтобы мечтать хоть о чем-то для себя, а не для других.
— Знаешь, я иногда восхищаюсь тобой, а иногда завидую, — сказала Динка негромко.
— Завидуешь? — удивился он. — Чему же?
— Твоей внутренней свободе. Ты делаешь все, что захочешь, даже если твои поступки противоречат здравому смыслу, — пояснила она. — Захотел увидеть меня — влез через окно. И плевать, что прошло десять лет — к черту условности! Стоишь, смотришь, улыбаешься до ушей, планируешь счастливое совместное будущее. А я так не могу…
— Как — так?
— Так легко. Наверное, ты прав… я не умею жить просто и радостно, не подавляя своих желаний. Но этому не научиться. Это в крови — или есть, или нет.
— Но ты ведь рада была меня увидеть?
— Конечно, — она пожала плечами. — «Рада» — не то слово… Это как оживший сон. Исполнившееся новогоднее желание.
— Подожди пока с желаниями, — он примирительно обнял ее, ставя точку — точнее, точку с запятой — в этом непростом для обоих разговоре. — Вот когда часы пробьют двенадцать, сможешь загадывать с полным правом!
— Я не знаю, как теперь смогу без тебя, — шепотом призналась Динка, закрыв глаза.
— Может быть, и не придется… мочь, — подбодрил он. — Я что-нибудь обязательно придумаю. Мы еще все обговорим, выход обязательно найдется, хоть какой-нибудь… главное — сделать первый шаг в нужном направлении.
Макар видел, что она верит ему. Очень хочет поверить!
— Ну ладно, — чтобы сбить пафос момента, улыбнулся он. — Давай показывай, где тут у вас чердак и елочные игрушки. Кстати, это одна из моих тайных сексуальных фантазий — заняться сексом на чердаке…
— Дурак, — засмеялась Динка, — там холодно зимой, чердак же не отапливается!
— А мы будем в шубах и валенках, — подмигнул он.
— И на лыжах, — подхватила она. — Как там в старом анекдоте было? «В гамаке и стоя!»[19]
— У-у, да ты извращенка, оказывается — до этого даже я не додумался! — он шутливо ущипнул ее за бок, уже снова заводясь, дурея как ненормальный от ее запаха, от распахнутых в веселом удивлении огромных глаз, от приоткрытых зовущих губ…
…Это действительно получился очень уютный, домашний, тихий и спокойный Новый год.
В четыре руки они дружно и слаженно наряжали елку в гостиной, а отец, перенесенный из своей комнаты, полулежал в кресле, обложенный со всех сторон подушками, и благосклонно пялился в экран телевизора, где Женя Лукашин в миллионный раз пел свое фирменное «Если у вас нету тети», Ипполит лез в ванну в шапке и пальто, а красивая грустная Надя говорила: «Новогодняя ночь кончилась, и все встает на свои места».[20]
Доставка еды приехала вовремя, и им осталось только разложить все эти судочки и контейнеры с салатами, нарезками, десертами и горячим. Динка задумчиво взяла один мандарин, поднесла его к носу, вдохнула горьковатый цитрусовый аромат… и перевела чуть смущенный взгляд на Макара. Он сразу понял, о чем она только что подумала, и улыбнулся: значит, она тоже ничего не забыла.
Отец заснул рано, еще до полуночи, прямо в кресле — видно, что утомился от обилия дневных впечатлений. Вел он себя вполне пристойно, не сказал Динке за весь вечер ни единого грубого слова и даже выдавил из себя что-то вроде: «С наступающим…» Макар время от времени ловил на себе его внимательный испытывающий взгляд — например, когда брал Динку за руку или что-то рассказывал, наклонившись к ее уху и приобнимая — но старался не обращать внимания. Пусть себе пялится, сыч.
Когда папаша уснул, Макар транспортировал его обратно в спальню, а они с Динкой продолжили провожать старый и встречать новый год вдвоем. И это было по-настоящему идеально!
Макар вручил ей свой подарок — серебряную подвеску с янтарным кулоном. Еще покупая его, он знал, как соблазнительно будет смотреться этот кулон на ее бархатистой коже… А Динка разыскала-таки связанный ею десять лет назад шарф! Он действительно был кошмарным — неровные петли, погрешности в узоре, вырвиглазное сочетание цветов… Но для Макара этот подарок стал лучшим в его жизни. Может быть, если бы Динка успела подарить его еще тогда, в его восемнадцатый день рождения… все у них в жизни сложилось бы по-другому.
Под бой курантов они оба, не сговариваясь, загадали желание — хоть и смущались немного своего инфантильного поведения. Макар даже плеснул себе шампанского, иначе не сработало бы — ровно на глоток. Они выпили, пристально и многозначительно глядя друг другу в глаза, поцеловались… Что загадала Динка, Макар мог только догадываться. Он же, естественно, загадал себе — ее.
А потом была волшебная ночь — их ночь — в Динкиной комнате. Они занимались любовью так страстно и самозабвенно, словно прощались навсегда, хотя у Макара еще было несколько дней до возвращения в Москву. Но горьковатый привкус грусти и предстоящей разлуки ощущался весьма отчетливо…
Динка заснула в пятом часу утра, а он все никак не мог успокоиться. Гладил ее по волосам, любовался выражением ее лица, ловил слабые отблески ее улыбки — что-то ей снилось сейчас, какие волшебные сны посещали ее в эту самую прекрасную ночь в году, какие ангелы слетали к ней с неба?..
Наконец он понял, что ему нужно глотнуть свежего воздуха. Слишком взбудораженным он сейчас был, слишком влюбленным, слишком зависимым… Надо было привести мысли и чувства в порядок.
Стараясь не шуметь, Макар быстро оделся, выскользнул из комнаты и тихонько прикрыл за собой дверь. Сдернул свою куртку с вешалки, обмотал шею подаренным шарфом и уже через мгновение оказался на улице.
Снаружи все еще праздновали. Где-то грохотали залпы салютов, раздавались взрывы хохота, откуда-то доносилось нестройное пение и музыка…
Макар открыл калитку и задумчиво двинулся по тротуару, стараясь успокоиться и расслабиться. На улице было людно и весело, а он просто бесцельно шел, погруженный в себя, и ничего не замечал вокруг. Шел до тех пор, пока его не окликнул женский голос.
Уже минут пятнадцать-двадцать спустя, сидя за барной стойкой, Макар испытал самое настоящее дежавю. Те же декорации, то же время суток, та же спутница — снова, как и десять лет назад…
Тетю Иру невозможно было не узнать. Да впрочем, она мало изменилась с тех пор. Разве что краски на лице стало еще больше, потяжелел и обвис подбородок, и вообще вся она как-то обрюзгла и расползлась. Сколько ей сейчас лет, интересно? Да уж явно за полтос. Впрочем, боевой раскрас и кричащая манера одеваться свидетельствовали о том, что в душе тетя Ира по-прежнему оставалась все той же инфантильной особой, навсегда застрявшей в девяностых и верившей, что время над ней не властно.
Она тоже сразу узнала Макара, когда он попался ей навстречу. Точнее, она узнала его первой — сам он прошел бы мимо, глубоко погруженный в свои мысли, но тете Ире зачем-то вздумалось его окликнуть. Оказалось, она встречала Новый год у приятелей, а сейчас возвращалась домой, но при виде старого знакомого в душе у нее вдруг вспыхнула ностальгия, и она снова — как и десять лет назад — уломала его зайти в бар.
Случайно или нет, но это был все тот же бар «Гаванские ночи», в котором они сидели с тетей Ирой целое десятилетие назад. Макар, конечно, не помнил всего в деталях, но, кажется, интерьер там практически не изменился. И атмосфера сохранилась прежней — как и в прошлый раз, было шумно и весело, разве что больше никто не курил.
— А ты, я гляжу, все такой же трезвенник, — насмешливо покачала головой тетя Ира, когда Макар, проигнорировав ее предложение заказать что-нибудь алкогольное, попросил у бармена простой апельсиновый сок. — Неужели и любовные предпочтения остались прежними?
— Что вы имеете в виду? — нахмурился он.
— Ну, ты же не случайно вновь оказался в нашей дыре. Небось по Динкину душу? — и, когда он молча отвел глаза, довольно констатировала:
— Во-от! Я же говорю — ты верен своим привычкам. Даже если они вредные.
Это была явная провокация, но он все-таки не смог удержаться и уточнил:
— Это вы Динку, что ли, называете моей вредной привычкой?