ки, а потом… потом в больницу. Поехали… на поминки в «Дебрехт», я уже говорил… да, говорил. Там рядом была больница Святой Елизаветы. Мы заехали туда, и я показался врачу. Мне сделали повязку… или зашили. Потом мы вернулись на поминки. Еще моя сестра – моя сестра Джоанна – сказала, что мне надо к врачу… она же медсестра… медсестра, и они с Кэрол обе говорили, что мне надо в больницу, а потом мы вернулись на поминки.
А после поминок мы поехали с сестрой ужинать… или куда-то еще, с сестрой Джоанной, я не помню… но я… я совсем не думал о том ублюдке у меня в подполе. Выкинул его из головы… и мы ужинали с Кэрол и моей сестрой Джоанной.
– Неужели ты не испытывал чувства вины? Совесть тебя не мучила? – Сэму Амиранте начинало казаться, что Гейси не в себе. Ему определенно нужна была помощь.
– Нет, я просто… просто выкинул его из головы… Вообще о нем не думал – вот нисколечко! Так и с другими было. Я ничего не чувствовал. Большинство этих ублюдков были проститутами, как этот, первый. Такие люди сами убивают себя. Сами себя убивают, я вам говорю. Но когда я вернулся домой после ужина с сестрой и с Кэрол… я… я очень устал. Поэтому я лег поспать, а утром спустился в подпол и закопал того парня… знаете, закопал в землю. Между прочим, это было нелегко… потому что… потому что… там ведь не разогнешься. Не больше метра до пола от земли… и балки… там такие толстые балки, которые держат дом. Надо было копать сначала лопатой, а потом голыми руками, иначе никак. Но я это сделал. Сделал. Земля была мягкая, и пахло там мокрой глиной. В низинке у нас четыре дома – весь мой квартал. И у всех стоят дренажные насосы, чтобы откачивать воду. И пахнет всегда не очень приятно. Четыре дома в самом низу… мой четвертый. От запаха никак не избавиться…
Я запомнил ту чертову пряжку, большую пряжку на ремне. Я его закопал в джинсах и с этой пряжкой. Я не спросил его имя, а он не назвал, я не знаю, как его звали. Не знаю. Он был просто жадный, жалкий проститут. Я его зарыл под вторым… да, вроде вторым, опорным столбом… у восточной стены. Могу вам показать. Могу показать вам, парни. Я все вам покажу. Я знаю, где они все. Можем туда поехать.
Сэм Амиранте, вовсе не горевший желанием ехать куда-то с Гейси, сменил тему:
– Так, значит, Джон, ты говоришь, что и Роб Пист мертв? Ты ведь сказал это, верно?
– Тот парень с фотографии в газете? Ну да… мертв. Мертв. Плавает в реке.
Тут его мысли снова перескочили.
– Через месяц Кэрол переехала ко мне… это был февраль 1972-го. Притащила с собой свою гребаную мамашу, эту суку. Она мне не нравилась… мамаша, не Кэрол. Кэрол я любил. А ее мамашу ненавидел, вот прямо ненавидел. Еще у нее было двое детишек… у Кэрол… две девчушки. В июле мы поженились, и моя мама уехала от меня. Решила, двум хозяйкам не место на одной кухне. Мамаша Кэрол должна была съехать в конце лета, когда разведется. Представляете, моя мама хотела поселиться с ней вместе… снять жилье вместе с матерью Кэрол. Но ничего не вышло. Эта сука проторчала у нас почти целый год… Потом в июне… в июне 1973-го у меня был удар… я едва не умер. Доктор ко мне приезжал – доктор Льюис, он меня давно лечит – и очень рассердился, потому что я умирал, а мамаша Кэрол даже с кровати не поднялась. Так и полеживала себе, сука старая. Меня из-за нее и прихватило. Мы с Кэрол поругались – я говорил, ее матери пора съезжать. Короче, я потом сам ее выселил. Через суд.
А, да, про того парня на фотографии. Парня из газеты. Он хотел получить работу. Хотел работать у меня. Думал купить джип. Сам не знаю, что на меня нашло. Я не собирался никого снимать в тот день… ну, вы понимаете, ради секса. Сам не знаю. Парнишка искал работу. Сказал, за деньги готов на что угодно. Только и думал, как бы купить машину… да, джип, он так сказал. Я и подумал, он меня клеит. Мы поехали ко мне домой. А оказалось, ничего подобного – не клеил он меня… обычный мальчишка. Сам не понимаю, как так получилось.
После того парня, ну, про которого я рассказывал, с автобусного вокзала, я женился – почти сразу же, женился на Кэрол. Она переехала ко мне. Парней у меня долго не было, очень долго. Сами понимаете – жена, две маленькие девчушки да плюс теща. Дома не протолкнуться, как на вокзале, сами знаете. Я заказов набрал по всему городу, только и делал, что разъезжал туда-сюда. Плюс в партии работал, у демократов. Да вы и так в курсе. Устраивал разные сборища. Во дворе у себя устраивал. И еще много где. Политики всякие собирались, человек по триста-четыреста. Семья у меня была. Моя семья. Две хорошенькие дочурки, Тэмми и Эйприл. Ну да, это были дети Кэрол, но я их тоже любил. Относился как к своим. В 1974-м была гавайская вечеринка… юбки из листьев, бусы из цветов, в этом роде. Гавайские рубашки…
В 1975-м ковбойское барбекю, толпа людей. Мы с Кэрол тогда уже сильно ссорились. Ясно было, что долго нам не продержаться. Но было и хорошее, да. Бизнес мой шел в гору, и в политике везло. Я попал в совет округа. Но все-таки развелся. Стал снимать в городе парней… в Бойстауне и на Багхаус-сквер, и в центре. Хороших парней. Красавчиков. Им всем были нужны деньги. На Багхаус- сквер собирались геи-проститутки, продавали себя… любые услуги. Но это же не делает меня педиком, правда? Мы еще занимались сексом с Кэрол… изредка… не очень часто… но ругались постоянно. Я терпеть не мог ее мать… и потом, меня никогда не было дома. Я работал по пятнадцать часов в сутки, а потом ехал в центр… кружил там на машине полночи. Пил и курил травку. Иногда привозил оттуда парней к себе в гараж. Гараж был моей берлогой. Кэрол туда нос не совала. А когда она съехала, я смог приводить кого захочу в любое время.
Кэрол все равно торчала у своих подружек, а когда мама сломала шейку бедра, поехала пожить к ней в Арканзас. Короче, ее постоянно не было… даже до развода. Тогда это и произошло… то самое… что я хотел рассказать.
На меня работал тот парнишка, Джон Буткович. Кэрол знала его. Называла Маленьким Джоном. Потому что… ну, вы понимаете, я был Большой Джон, а он – Маленький. Он постоянно крутился у нас, целыми днями… играл с детишками, оставался поужинать. Кэрол он нравился. Он работал у меня где-то год… а потом мы поссорились… из-за денег. Деньги – вот где корень зла! Он заявил, что я ему должен денег. Вроде как за работу, но я… я ничего ему не был должен. Ну и я показал, что это не я ему должен, а он мне. Он мне задолжал. А не я ему. У него была квартира – отец ему дал, а он купил ковры и еще разное за счет моей фирмы «П.Д.М.», чтобы получить скидку как подрядчик. Он делал в квартире ремонт, и ему нужны были ковры. Вот он и расплачивался со мной… из зарплаты. Должен был шестьсот баксов, а отдал пока только триста. Я не сердился на него. Ничего страшного, я мог подождать. Но Джон взял в голову, что я ему задолжал, а это была неправда. Полная чушь.
И вот он заявился ко мне, приволок еще пару приятелей и стал орать, чтобы я ему заплатил, а то мне не поздоровится. Они надерут мне задницу. Я хотел их успокоить. Мы выкурили косячок, выпили по пиву… я хотел спустить дело на тормозах. А в следующий момент смотрю – он лежит на полу. Мертвый.
Постарался припомнить, как все было: вроде бы мы выпили и они ушли. Я поехал прокатиться по городу, проветриться. И опять наткнулся на Маленького Джона. Прямо на улице, на гребаной улице. Он бросился мне наперерез, снова начал кричать. Я-то думал, мы все уладили. В общем, бежит он по Шеридан-стрит и орет, чтобы я ему отдал деньги. Ну и я говорю, чтобы он садился… садился в машину. Кэрол дома не было… как-то так… И мы снова стали выпивать, а он надрался вусмерть. Правда, я тоже крепко выпил, да. И снова начался скандал, а у меня же с сердцем непорядок, да. И я его обманул. Показал фокус. Вы же знаете – я клоун. Показываю фокусы людям. На вечеринках. Я кое-что умею. Ты сам видел, Лерой. И ты, Сэм.
Адвокаты видели, что их клиент пьян. Только что, у них на глазах, он залил в себя почти поллитра крепкого алкоголя. Тем не менее обоим было ясно, что он говорит правду. Перед ними сидел убийца.
Короче, я его обманул. Надел на него наручники. И не собирался снимать. Он разозлился, конечно. А я сказал, что сниму, когда он протрезвеет и перестанет орать. Перестанет предъявлять за те гребаные деньги. Не хватало еще, чтобы он набросился на меня с кулаками. А он угрожал, да, угрожал. Дальше все как в тумане. Точно не знаю, что там произошло. Но, кажется, я его задушил. Задушил веревкой.
Адвокаты видели, что их клиент пьян. Только что, у них на глазах, он залил в себя почти поллитра крепкого алкоголя – два двухсотграммовых стакана бурбона. Тем не менее обоим было ясно, что он говорит правду. Перед ними сидел убийца.
– И вот я проснулся утром, а он лежит на полу. Лицо синее, руки скованы, а на шее петля. Мой фокус с наручниками – я его и раньше проворачивал. С другими. А петля – это фокус с веревкой. Надо завязать два узла и вставить палку. Получится удавка. Надеваешь петлю им на шею, поворачиваешь, и все, дело сделано. Точно как с тем парнем на фото. Как, говорите, его звали? Робби… в этом роде. Он пустил слезу… со страху. Но вообще, я не хотел его пугать. Думал, он другого сорта… тоже торгует собой. А оказалось – обычный парнишка. Уже собирался уходить. Сказал, что перепугался, потому что думал, что я его убью. Я понял, что нельзя его отпускать. Никак нельзя… Ничего хорошего из этого не выйдет. Он слишком перепугался… слишком сильно. Я думал, он мне врет, но, может, он и не врал. Может, и не врал. Может, правда хотел получить работу, кто знает.
Те другие были не такие, как он. Это уж точно. Они себя продавали, мелкие вруны. Один хуже другого. Я часто ездил в одно место… в Вашингтон-парк. Это там находится Багхаус-сквер, и там парни отсасывают за деньги. Назначают цену, а потом задирают ее, как им вздумается. Обыкновенное вымогательство, проще простого. Бывало и по-другому: я их привозил к себе домой, и они видели, что я солидный человек с успешным бизнесом, живу в приличном месте, и решали, что можно меня шантажировать. Грозили рассказать соседям, что я бисексуал, типа того. Думали, я испугаюсь, что соседи узнают. Ну да, так и было. Вот и угрожали. Говорили, прямо сейчас пойдут и расскажут всем. Лучше бы они держали свои грязные глотки на замке. Не знали они, с кем связываются. Вот я и показывал им фокус с веревкой. А соседей я не боялся. Они все были мои друзья. Уважали меня.