– Вы занимались лечением президента Никсона?
– Нет, я сделал вывод на основе того, что видел и читал. Также могу назвать английского короля Георга III.
– Довольно, – вмешался судья, – можете идти.
Когда после обеда заседание возобновилось уже в присутствии присяжных, Мотта задал Элисео гипотетический вопрос. Он описал поведение и действия своего подзащитного на момент убийств и попросил представить, что в тот момент Джона обследовал бы квалифицированный психолог.
– Как вы думаете, – спросил Мотта, – был ли тогда Гейси душевнобольным?
– Да, был, – ответил врач. – Он уже страдал параноидальной шизофренией и не мог действовать исключительно в рамках закона, а также не осознавал преступности своих деяний. Однако это не означает, – добавил Элисео, – что его психоз был постоянно заметен окружающим. Однако болезнь имелась, хоть пациент и выглядел здоровым.
Канкл выдвинул протест, и мы удалились на закрытое совещание, где каждая из сторон принялась огрызаться.
– Ходатайствую о том, чтобы аннулировать все выступление, – заявил Канкл. – Свидетель уверяет, будто Гейси не был постоянно болен параноидальной шизофренией и страдал от психоза лишь время от времени. Нельзя быть параноидальным шизофреником и не страдать от психоза – это и есть психоз.
– Кто выдал вам лицензию психиатра? – съехидничал Амирант.
– Спросите судью, он подтвердит мои слова.
– Тише, – призвал Гариппо. Он принял протест, но отказался аннулировать выступление.
Далее Элисео сообщил, что у пациента действительно проявляются признаки антисоциальной личности, однако остальные черты с этим диагнозом несовместимы: неадекватный аффект, грандиозность мышления, стремление развивать бизнес, быть надежным человеком, заслуживающим доверия. Защита явно пыталась предвосхитить выступление наших врачей и обесценить диагноз, поставленный Гейси перед тюремным заключением в Айове.
Канкл продолжал развенчивать заявление, будто Гейси был подвержен психозу лишь время от времени, а Элисео доказывал, что на момент убийств пациент не понимал, что поступает плохо, и осознавал это лишь постфактум.
– Хорошо, – горячился Канкл, – он убил первого мальчика, и у него на руках тело. Он зарывает его в подполе и не осознает, как вы утверждаете, своих действий. Но теперь он закопал труп, чтобы спрятать его от полиции и общественности, и собирается убить еще раз. Как вы думаете, это действительно показатель того, что он не осознавал преступности своих действий, когда убивал во второй раз?
– В тот момент он не осознавал, что совершает преступление.
– А на третий раз?
– Нет, думаю, ни в одном из случаев.
– Вплоть до тридцать третьего?
– Да, сэр, тогда он находился под влиянием психоза и мог думать лишь о том, чтобы убить человека.
– Он страдал от психоза и все это время мог лишь убивать?
– Нет, не все время, а только тогда, когда совершал преступления. А не каждый день за все эти шесть или сколько там лет.
– Так был ли он болен все эти шесть лет, да или нет? – Да, но…
– Да, но?
– Да.
– Но кроме тридцати трех тел. У меня больше нет вопросов.
Общий каркас наших последующих перекрестных допросов и заключительное слово пришлось изменить из-за этого выступления. Если бы нам удалось заставить остальных признать, что Гейси был сумасшедшим исключительно в момент совершения убийств, думаю, в заключительном слове я представил бы врачей защиты гадалками. Я сомневался, что присяжные купятся на теорию Элисео, в особенности после того как мы показали обвиняемого вполне «вменяемым» бизнесменом и социально активным человеком на протяжении всех шести лет, когда совершались убийства. Защита раскрыла свои карты: остальные их эксперты либо поддержат Элисео, либо будут опровергать его теорию, и нас устраивал любой из этих вариантов.
Макс Гассис, 66-летний слесарь, выполнявший кое-какую работу для Гейси, стал первым субботним свидетелем со стороны защиты. Описывая поручения подрядчика, Гассис поделился своим впечатлением от подпола, где побывал за месяц до ареста Гейси:
– Я заметил, что там повсюду большие кучи земли, и удивился, как строитель может держать подпол в таком состоянии.
На перекрестном допросе я попытался выяснить, заметил ли слесарь неприятный запах, исходящий из подпола, и получил ответ человека, давно привыкшего к самым разным условиям работы.
– Вы уже сорок лет занимаетесь слесарными работами, верно?
– Да, правильно.
– Когда вы пришли к Гейси, то не заметили странного запаха?
– Я почти ничего не чувствую. Для меня все одинаково пахнет.
Гассис заявил, что считает Гейси вменяемым.
Затем выступила Кэти Халл Гравиц, но ее показания никак не подтверждали уверения защиты, будто Гейси слетал с катушек от алкоголя или наркотиков.
– Когда он слишком много выпивал, то становился очень тихим, садился и засыпал или падал прямо на пол.
Амирант спросил миссис Гравиц, похож ли Джон Гейси из новостей на того человека, за которого она когда-то вышла замуж.
– Нет, не очень.
– Что вы думаете о Джоне теперь, в зале суда?
– Мне очень его жаль, – призналась бывшая супруга обвиняемого, подавшись вперед и глядя прямо на него. – Сердце кровью обливается.
Кэти начала всхлипывать, Гейси закрылся рукой и тоже заплакал. Гариппо объявил перерыв.
Мы не нуждались в жестоком перекрестном допросе, и я постарался быть предельно мягок с миссис Гравиц. Когда мы возобновили заседание, она рассказала о Джонни Бутковиче, которого называла Маленьким Джоном, а своего мужа – Большим Джоном. Кэти упомянула спор, который возник у них с Гейси по поводу зарплаты юноши. Я попросил ее описать физическое состояние мужа и получил ответ, который показывал присяжным, что преступник вполне понимал, что делает.
По словам Кэти, Гейси был «очень сильным».
– Он вам говорил, почему никогда не дерется?
– Да, он сказал, что иначе может кого-нибудь убить.
– Каким образом?
– Голыми руками.
Миссис Гравиц добавила, что у Джона «память, как у слона». По ее мнению, все то время, которое она его знала, он был вменяемым.
Пол Джеймс Харди, заместитель шерифа, назначенный в клинику Чермака, охарактеризовал Гейси как идеального заключенного, с которым никогда не было проблем. На перекрестном допросе Харди подтвердил, что временами пациент общался с Ричардом Линдуоллом, бывшим учителем, осужденным за сексуальное домогательство и убийство семнадцатилетнего мальчика. Как и Гейси, Линдуолл ездил по городу в поисках юношей.
За пятнадцать дней заседаний присяжные выслушали более 70 свидетелей.
Четвертая неделя
На понедельник 25 февраля было запланировано пять выступлений свидетелей.
Джон Лукас рассказал о деятельности Гейси на заправке, в том числе и о случае с марихуаной в день ареста.
Затем в зал вошла 72-летняя мать Гейси Мэрион, переставляя металлические ходунки. При виде бывшей жены и матери Гейси впервые с начала процесса показал свои эмоции.
– Вот он, Джон, улыбается мне, – ответила его мать, когда ее попросили опознать подсудимого. Под конец выступления она со слезами на глазах обняла сына.
Миссис Гейси описала Джона как «хорошего любящего сына». Мотта спросил, что она ощутила, узнав о его аресте.
– Я не могла поверить, что он может сотворить такое. Только не мой сын.
– Такой, каким вы его знали?
– Я все еще… Я бы хотела, чтобы ничего этого не было. После Мэрион выступили два друга детства Джона: Ричард Далке и Эдвард Кеннет Донкал, мануальный терапевт. Далке рассказал о той вечеринке, когда Гейси потерял сознание и они позвали священника, чтобы тот его соборовал. Донкал вспомнил еще одну неудачную вечеринку: тогда Гейси принялся размахивать руками и разбил Донкалу очки.
Младшая сестра Гейси, живущая в Арканзасе с мужем и тремя детьми, описала брата как милого, доброго, понимающего и щедрого человека. Как и мать, она жаловалась на жестокость отца, а еще рассказала, как Джон купил ей морозилку, когда ее старая сломалась.
– Он сделал это с любовью, – подчеркнула она. – Брат мечтал помочь нам со старшей сестрой расплатиться по закладным, чтобы нам никогда больше не пришлось работать.
Мотта стал задавать наводящие вопросы:
– А это не ложь? Он мог притворяться?
– Нет, Джон все делал от чистого сердца.
– Разве он не притворщик? Все было обманом, маской, я прав?
– Нет, это не так. Он любил покрасоваться, но никогда не обманывал. Он гордился тем, что делает. Его никто никогда не хвалил. Никто не сказал: «Эй, Джон, ты отлично поработал».
В течение следующих трех дней защита представила еще трех медицинских экспертов, чьи выступления и завершили выступления свидетелей.
Доктор Лоуренс Фридман, психиатр из университета Чикаго, диагностировал у Гейси псевдоневротическое параноидально-шизофреническое расстройство, чьи корни лежат в детских переживаниях, в основном из-за жестокого отца. Отметив, что Гейси – одна из самых сложных личностей, с которыми он когда-либо встречался, Фридман заявил, что подсудимый продемонстрировал «необычайное отсутствие» нормальных человеческих чувств по отношению к жертвам.
Но в выступлении Фридмана нашлось и слабое место: он отказался дать оценку вменяемости Гейси на момент убийств.
Роберт Трейсман, клинический психолог, рассказал о тестах, которые проводил с обвиняемым по просьбе главного психиатра защиты. Основываясь на тесте Роршаха, Трейсман сделал вывод, что Гейси – «параноидальный шизофреник с гомосексуальными противоречиями, обозначающими его ощущение несостоятельности как мужчины; это человек, которому не хватает эмпатии, сочувствия к людям, человек с пугающим отсутствием контроля над эмоциями, контроля над своим эго в стрессовых ситуациях; человек с серьезными предпосылками к бесчувственности и крайне враждебными, опасными для него самого или окружающих импульсами».
Однако Канкл заметил важную деталь: в сопроводительном письме к заключению Трейсмана больше говорилось о безумии, чем о его наличии у пациента. И это помогло Игану на перекрестном допросе.