понимать определение слишком дословно, то и банальное опьянение можно назвать психотическим эпизодом». Такое состояние часто связано с припадками гнева, «которые возникают у большинства из нас время от времени. Это состояние может повлиять на способность отвечать требованиям общества. И если посмотреть на вопрос в таком ключе, то все мы время от времени переживаем микропсихотические эпизоды».
Канкл спросил, является ли такое состояние оправданием преступного поведения, и Хестон без сомнений ответил отрицательно.
На перекрестном допросе Амирант поинтересовался, являются ли противоречивые заявления Гейси симптомом какого-либо ментального состояния.
– Не обязательно, – сказал Хестон. – Все мы склонны говорить то, что одобряется обществом, или выставлять свои действия в лучшем свете, хотя в реальности они не слишком приглядны. Это вполне обычно для человека.
– А вот в заключении доктора Фридмана значится, – продолжил Амирант, – что у мистера Гейси маниакальная компульсивность и одержимость вкупе с паранойдальностью, сильная диссоциация между жестоким поведением и адекватной эмоциональной реакцией. На что это указывает?
– Простите, тут мне нечего ответить. Это просто пяток-другой сваленных в кучу терминов.
Поскольку эксперты защиты опирались на фрейдизм, Канкл попросил Хестона объяснить основную проблему психоаналитической теории в плане диагностики.
– Проблема в теоретическом допущении, – сказал профессор, – относительно характера работы сознания или мозга. Никому не под силу знать наверняка, что происходит в сознании или мозге человека. Невозможно проверить гипотетические механизмы.
Без сомнения, больше всего собравшихся в суде шокировало выступление Роберта Доннелли. Свидетельствуя на следующий день, юноша рассказал об ужасной ночи, когда Гейси похитил его, угрожая пистолетом. Парню было явно больно переживать заново те часы пыток, но Доннелли продолжал говорить и нашел в себе силы отвечать на безжалостные вопросы стороны защиты. Во время его выступления Гейси презрительно усмехался и качал головой, словно не веря своим ушам.
Хотя я подготовил Доннелли заранее, некоторые воспоминания чуть не привели к нервному срыву.
– Не надо, не надо, не надо! – взмолился он, когда я показал фотографии гостиной, а посреди рассказа о том, как Гейси его насиловал, Роберт закричал: – Это просто ад! Ад!
Судья Гариппо объявил перерыв, а затем свидетель показал, как Гейси, сидя на стуле, поставил ногу ему на живот, играя в русскую рулетку.
Дальше Доннелли описал свое обращение в полицию и беседу с окружным прокурором: ему просто не позволили подписать жалобу и решили не давать ей хода. Я спросил Роберта, советовал ли ему Гейси не ходить в полицию, потому что «тебе не поверят».
Советовал, кивнул Доннелли и добавил с горечью:
– И мне действительно не поверили.
Мотта допрашивал свидетеля довольно жестко, пытаясь найти слабое место в его показаниях. Пару раз мне казалось, что Доннелли сломается под напором адвоката, но он выстоял. Допрос Мотты, на мой взгляд, только повредил защите: слушая рассказ Роберта снова и снова, присяжные лишь лучше запоминали страшные картины насилия.
Поначалу мы собирались вызвать и Артура Винзеля, но в этом уже не было необходимости. Мы не сомневались, что присяжным хватило и показаний Доннелли.
Вторым из наших медицинских экспертов выступал доктор Артур Хартман, главный специалист Психиатрического института суда округа Кук. Эта организация проводит для суда оценку нескольких тысяч пациентов в год. Почти треть случаев связана с преступлениями. Таким образом, на нашей стороне были врачи с большим опытом работы в судебной психиатрии. Они привыкли связывать свои выводы с фактами дела, использовать юридическую терминологию и излагать мысли на понятном для присяжных языке.
Хартман сообщил, что не выявил у Гейси признаков психического расстройства, его диагноз: «психопатическая или антисоциальная личность с сексуальными отклонениями» и слабыми симптомами параноидальных истерических реакций. Ни на одном из двенадцати сеансов с обвиняемым психиатр не обнаружил свидетельств расстройства, которое можно было бы интерпретировать как состояние психоза. Сексуальные отклонения также не указывали на какие-либо психические расстройства. Обследовав множество людей с сексуальными отклонениями, пояснил Хартман, они выяснили, что «девиантное сексуальное поведение практически любой степени не противоречит нормальной или даже хорошей социальной приспособленности». По его мнению, Гейси оценивал преступность своих действий и был способен действовать в рамках закона. Хартман сказал, что попросил Гейси загадать три желания, и тот ответил: «Лучше узнать себя, делать добро, – а затем: – Хотелось бы, чтобы я не влип во все это».
Коллега Хартмана и директор института доктор Роберт Рейфман выступал следующим и заявил, что не верит в 33 случая временной невменяемости. По мнению психиатра, у Гейси личностное расстройство «определенно нарциссического характера», не предполагающее психических отклонений. Рейфман отказался от диагноза «антисоциальная личность нарциссического подтипа», поскольку такое определение исключает ряд поступков, совершенных Гейси. Не увидел врач и симптомов пограничного расстройства личности. Пациент, подчеркнул Рейфман, очень рациональный и целенаправленный человек – как бизнесмен, политик и клоун.
– Подсудимый никогда не был оторван от реальности. Он заковывал людей в наручники. Будь он зол или агрессивен, – сказал психиатр, – с ним никто не пошел бы по доброй воле.
В заключение Канкл уточнил у Рейфмана, почему 33 убийства не могли стать результатом 33 непреодолимых импульсов.
– Я не думаю, что мистер Гейси хоть раз пытался противостоять им, учитывая показания Грея и Уолша о земляных работах в подполе, – ответил врач. – Вряд ли у человека, который готовится к возникновению непреодолимых импульсов, действительно случаются такие импульсы.
На перекрестном допросе Амирант спросил Рейфмана:
– Разве противоречивые заявления Гейси не являются признаком отсутствия логического мышления?
– На мой взгляд, он просто лжет, – спокойно ответил психиатр. – Думаю, он не помнит, что говорил день назад, лишь потому что врал.
Адвокат продолжал допытываться, может ли некто с логическим мышлением сказать правду, а затем передумать и соврать.
– Если человек лжет в собственных интересах, – заметил Рейфман, – это вполне логичный поступок.
– Но как, – спросил Амирант, – мой клиент помог себе, соврав, что не помнит некоторых своих жертв?
– Мне кажется, мистер Гейси стремится к известности, – ответил Рейфман. – И болтает, болтает, болтает без конца. Если уж на то пошло, мистер Гейси вообще слишком много болтает.
Тогда Амирант снова вернулся к мотивам лжи Гейси:
– Как ему помогала ложь о том, что он не засовывал жертвам в рот трусы?
– Когда речь идет о тридцати трех убийствах, тут вообще ничем не поможешь. И вряд ли мистер Гейси хоть как-то облегчил себе участь.
– Допустим, это все же не ложь, – в отчаянии предположил адвокат. – Просто представим на минуту, что он забыл. Ладно? И если он забыл, то почему? Это репрессия?
– Откуда мне знать, – отмахнулся Рейфман. – Это ваша фантазия, не моя. Лично я считаю, что он все помнит.
Филлип Хардиман, директор управления исправительных учреждений округа Кук, был первым свидетелем четверга, последнего дня представления контрдоказательств. Хардиман рассказал о правилах, действующих в больнице Чермака, и сообщил, что Гейси «очень послушный заключенный», который довольно легко адаптировался к порядкам заведения.
Ричард Роджерс, клинический психолог, нашел у обвиняемого обсессивно-компульсивное расстройство и гипоманию. Также он отметил, что в прошлом пациент мог стать жертвой «сексуального садизма – психосексуального расстройства, при котором человек ради сексуального возбуждения намеренно причиняет психическую или физическую боль другому против его воли». Однако, по мнению Роджерса, Гейси осознавал преступность своих действий и был в состоянии подчиняться законам.
Во время выступления доктора Джеймса Каваны-младшего произошло недоразумение, попавшее затем на первые полосы газет. В качестве руководителя Центра Айзека Рэя Кавана руководил программой диагностики, оценки и лечения психически больных преступников. Он рассказал, как Гейси потребовал от врачей гарантии, что записи не попадут в руки юристов и суда, и при этом демонстрировал «определенный уровень искушенности, осведомленности и заинтересованности по части процесса обследования в криминальной психиатрии». Кавана охарактеризовал обвиняемого как вполне организованного человека и упомянул, что тот активно поддерживал свой статус «якобы знаменитости» в тюремной больнице. Врач диагностировал у Гейси «смешанное расстройство личности», основными чертами которого являлись тотальный нарциссизм, обсессивно-компульсивная, антисоциальная и гипоманиакальная составляющие. Однако Кавана не выявил у преступника признаков параноидальной шизофрении: в целом факты его жизни не соответствовали основополагающим чертам заболевания, которое вызывает значительное ухудшение когнитивных, мыслительных и эмоциональных способностей человека. Итог: Гейси не соответствует требованиям, необходимым для признания его невменяемым.
– Можно ли гарантировать, – уточнил Канкл, – что человек, оправданный вследствие невменяемости и направленный на принудительное лечение в психиатрическую клинику, останется в ней до конца своей жизни?
– Нет, такое совершенно невозможно. Нам сложно удерживать в клинике даже тех, кто на самом деле должен там находиться, из-за претензий по поводу нарушения их гражданских прав…
Мотта поспешно заявил протест и собрал совещание в кулуарах.
Ответ Каваны дал понять присяжным, почему мы так активно противимся признанию подсудимого невменяемым. Но сторона защиты не успела вовремя отреагировать, и теперь Амирант требовал аннулирования судебного процесса, заявив, что высказывание Каваны могло внушить присяжным ненужные мысли. Судья отклонил ходатайство, и Канкл продолжил допрос.