Мотта решил надавить и спросил, считает ли Кавана, что Гейси должен находиться в психиатрической клинике. Врач ответил отрицательно. Адвокат попросил описать процедуру определения на принудительное лечение, если подсудимый признан невиновным вследствие невменяемости.
– Индивид направляется на лечение, если представляет опасность для себя или окружающих либо если не может сам о себе позаботиться.
На вопрос Мотты, представляет ли Гейси опасность для себя или окружающих, психиатр ответил отрицательно.
– Я уверен: даже если его оправдают вследствие невменяемости, – настаивал Кавана, – принудительное лечение вашему клиенту не грозит, так как он не соответствует необходимым для этого критериям.
– То есть вы хотите сказать, что мистера Гейси отпустят?
– Да, по закону так и будет.
Мотта начал задавать уточняющие вопросы, и теперь уже Канкл заявил протест. На внутреннем совещании Гариппо попросил, чтобы не юристы воздержались от трактования законов для присяжных, а Канкл и Амирант тем временем огрызались друг на друга. В итоге судья принял протест обвинителя.
Мотта переформулировал вопрос:
– Если Гейси признают невиновным вследствие невменяемости, тогда психиатры подтвердят, что он не нуждается в принудительном лечении?
Канкл вновь заявил протест, и Гариппо решил сам объяснить ситуацию присяжным: вопрос о дальнейшей судьбе подсудимого после такого вердикта будет решаться на отдельном слушании, которое он проведет сам. Гариппо предложил перейти к следующему вопросу.
Мотта спросил Кавану, отпустил бы тот Гейси, если бы ему довелось проводить оценку личности подзащитного после признания того невменяемым. Гариппо попросил присяжных выйти и отпустил Кавану.
– Присяжные должны решить, вменяем ли подсудимый, – раздраженно сказал он. – Защита в своей вступительной речи заявила: «Мы хотим положить его в клинику до конца жизни». Обвинение, – продолжил судья, – подняло вопрос о принудительном лечении, но защита не протестовала, пока не услышала ответ. В итоге обе стороны породили проблему, которую присяжные решать не должны.
Гариппо обдумал этот вопрос в перерыве и решил, что сам проинструктирует присяжных.
– Обе стороны, – сказал он нам перед возвращением присяжных, – видимо, пытаются добиться в этой области какого-то преимущества. Защита хочет смягчить удар от оправдания вследствие невменяемости. Обвинение пытается показать, каким непредсказуемым может быть этот шаг. Поэтому, – сказал Гариппо, – я попрошу присяжных игнорировать любые замечания юристов или свидетелей, касающиеся судьбы Гейси в случае признания его невиновным вследствие невменяемости.
Мотта заявил, что он не согласен и вновь потребовал аннулировать процесс. Гариппо отказал. Конфликт разрешился, но, как позднее скажет Гейси, семена сомнения были посеяны. В вечерних новостях далеко не один репортер рисовал картину, как Гейси свободно разгуливает по улицам Чикаго.
Перед тем как пригласить присяжных на пятничное заседание, Гариппо сделал заявление:
– Около двух недель назад мистер Гейси написал мне письмо, в котором изложил несколько жалоб. Я передал это письмо его юристам, и они меня заверили, что все в порядке. Сегодня я получил еще одно письмо от подсудимого. Мистер Гейси, вы не выступите вперед?
Судья спросил, не желает ли подсудимый сказать что-нибудь по поводу письма. Гейси не хотел. Гариппо зачитал письмо под протокол:
– «Около двух недель назад я попросил, чтобы мой процесс остановили, и не получил ответа. Когда я спросил своих адвокатов, почему мы больше не приглашаем свидетелей, они мне ответили, что у нас не хватает денег нанять экспертов. Также я попросил аннулировать процесс, поскольку ранее суд не позволял профессиональным свидетелям сеять семена сомнения в головы присяжным, как это произошло вчера. Судья может сколько угодно давать им разные инструкции, но ему не удастся вынуть у них из головы то, что они уже услышали.
Как вам известно, помимо так называемых заявлений, сделанных мной и переданных в искаженной манере обвинению, никаких доказательств моей вины нет, кроме того, что я владею домом, который использовали для хранения трупов.
Пока несправедливость не будет исправлена, я отказываюсь работать со своими адвокатами. И я беру обратно свое обещание молчать в зале суда. Меня тут пытаются изобразить сумасшедшим, да еще и раздают кому попало наклейки моей фирмы ПДМ. Это использование краденого имущества, поскольку я не давал своего разрешения. А вчера ко мне в зале подошел Грег Бедоу и, обругав меня, потребовал перестать улыбаться. Я не собираюсь такое терпеть. Думаю, если меня не будет в зале суда, никто не подойдет к трибуне.
Жду вашего ответа и приму ваше решение».
Гариппо сказал Гейси, что никогда не отказывал защите в возможности пригласить эксперта, и суд допустил всех заявленных экспертов и предоставил им компенсацию. Затем он спросил обвиняемого, по-прежнему ли тот намерен отказаться от услуг своих адвокатов.
– Все верно, – ответил Гейси.
– Почему? – спросил судья.
– Потому что мы проигрываем дело.
– Ваши юристы задействовали тактику, которую вы не одобряете?
– Я с самого начала был против идеи признать меня невменяемым.
Гариппо попросил Гейси сесть и вызвал его адвокатов. Амирант признался, что им с Моттой не удалось добиться полного сотрудничества со стороны подзащитного из-за противоречивости его высказываний, вызванной «глубоким серьезным психическим расстройством». Сэм подчеркнул, что подзащитный не соответствует критериям вменяемости, установленным законодательством Иллинойса.
– Я не совершал преступлений, – перебил его Гейси. Гариппо спросил, имеются ли у сторон доказательства того, что Гейси в состоянии отвечать перед судом. Амирант ответил, что защита может предоставить только показания самого клиента.
– Основываясь на наблюдении за подсудимым в зале суда, его поведении и представленных в суде доказательствах, – сказал Гариппо, цитируя правовой акт, регулирующий этот вопрос, – суд постановляет, что обвиняемый в состоянии отвечать перед судом.
Он спросил Амиранта и Мотту, есть ли у них ответ на претензии клиента по поводу их работы. Оба адвоката промолчали. Тогда судья попросил Гейси выступить вперед.
– Вы подтверждаете свое заявление насчет несогласия с вашими адвокатами? – спросил он.
После длительной паузы Гейси сказал, что не может ответить. Гариппо велел ему сесть и предупредил:
– Прежде чем адвокаты закончат излагать версию защиты, вы должны решить, собираетесь ли выступать перед присяжными. Вам ясно?
Гейси кивнул, и Гариппо попросил пригласить присяжных.
Защита вызвала доктора Тобиаса Брочера, психиатра, работающего с Фондом Меннингера в Канзасе. Он обследовал преступника всего один день, пытаясь найти опровержение словам Каваны и Рейфмана. Врач диагностировал у Гейси пограничное расстройство личности с шизофреническими процессами. Во время сеанса он отметил гневливость и манию величия. По словам психиатра, сознание пациента «похоже на швейцарский сыр с большими дырками».
После обеденного перерыва Гариппо передали, что Гейси хочет сделать заявление, и судья не стал приглашать присяжных в зал.
Во время перерыва обвиняемый, видимо, узнал о том, как в новостях комментируют его недавние заявления.
– Мои слова были искажены прессой, – сказал Гейси суду. – И я хочу прояснить, что не увольнял своих адвокатов. Я просто не понимаю, что происходит. И я против признания меня невменяемым, поскольку сам не могу понять, правда ли это. Все, что я говорил раньше, приводит меня в замешательство, поскольку тощая признался бы и в бойне на День святого Валентина[11], если бы меня в ней обвинили.
Гейси попросил репортеров не вырывать его слова из контекста. Он и сам хотел бы знать, действительно ли совершил преступление, но, несмотря на три сотни часов общения с врачами, до сих пор ни в чем не уверен.
– Я не отрицаю факт совершения преступления, но не понимаю… почему это случилось и что здесь вообще происходит. Как меня только не называли в суде, и теперь я даже не знаю, кто я такой: луковица или швейцарский сыр, здоровый или сумасшедший. Полицейские из самых разных отделов, – жаловался Гейси, – говорят только то, что им удобно. Новостные СМИ уже осудили меня. Нигде в этой стране не добиться мне честного суда!
Я думал, здесь соберутся лучшие юристы страны, – продолжал он. – А теперь мне ясно, почему Бернард Кэри отказался участвовать: он недостаточно компетентен. Но если все так пойдет и дальше, каждый станет искажать факты, как ему заблагорассудится. Это больше похоже на игру в шахматы.
Самоуверенность Гейси испарилась, он был в отчаянии. Но его заявление преследовало те же корыстные цели, что и предыдущие реплики, а потому не было искренним. Джон даже вздумал отрицать, что дружил с Роном Роде, – абсурдное заявление, учитывая их трогательное прощание на ступеньках и общение в клинике Чермака.
Инцидент с Грегом Бедоу, упомянутый в письме, также был передан с искажениями. Когда присяжные выходили из зала суда, Гейси заметно оживал, начинал смеяться и перешучиваться с адвокатами и приставами, закуривал сигару, бросая спичку на пол. Накануне, с отвращением наблюдая за выходками насильника, Грег, стиснув зубы, сказал: «Улыбайся-улыбайся», намекая на то, что час расплаты не за горами.
Наконец заседание возобновилось, и Канкл попросил Брочера описать критерии, по которым в штате Иллинойс определяется невменяемость человека.
– По законам Иллинойса, – пояснил Брочер, – невменяемым считается человек, неспособный осознать преступность своих действий из-за… – Но тут Гариппо его прервал, пообещав передать присяжным точное определение.
Тогда Канкл спросил Брочера, согласен ли тот с мнением доктора Карла Меннингера, изложенным в книге «Преступление наказания»: психиатр не должен выступать в суде, поскольку это не его сфера деятельности.