Гений тут же вскинулся, похоже, осознавая, что какая-то важная информация прошла мимо него. Анька же с беспечным видом потягивала травяной чай, который нам по привычке принесла Мила. Да что такое с моей подругой, откуда это легкомыслие, разве не она сама постоянно читает мне нотации о том, как хрупка человеческая психика?
– Конечно, каждый сам выбирает свой путь, только зачем сталкивать человека в трясину? – Рудольф Карлович обычно не высказывался во время наших обсуждений, и сейчас при звуке его голоса мы все дружно притихли. – И, раз уж мы вспомнили литературу… Вы только вдумайтесь, сколько сюжетов о людях, которые сочли себя равными богам! Вроде бы оставляют другому выбор, но задают жесткие рамки, словно сажают в клетку для экспериментов крысу, и у нее – лишь две предрешенные дороги. Ничем хорошим это не заканчивается. Не страшно играть на низменных инстинктах?
Похоже, Аньку немного проняло, потому что она притихла, сосредоточенно обдумывая ответ. И, явно не находя подходящих слов, обратила на Гения взгляд, полный мольбы о спасении.
Бесстрашный герой тут же пришел на помощь.
– А по-моему, достаточно гуманный способ возмездия, – изрек он. – Как и все методы, к которым мы до сих пор прибегали. Мы ведь никого не осудили несправедливо, верно?
– Да, только есть ли у нас право судить? – не удержалась я. – Конечно, справедливость должна торжествовать. Но мне всегда трудно решиться на что-то по-настоящему судьбоносное, на нечто, способное в корне изменить жизнь, особенно чужую… Даже жизнь моих обидчиков. Иногда я думаю, что кара большего масштаба, чем проступок, вряд ли принесет мне успокоение. Совесть потом замучает.
Алик одобрительно сжал мои пальцы и поднес их к губам, а Гений лишь пренебрежительно хмыкнул:
– Интересно, почему совесть всегда мучает только тех, кто и так пострадал? Марго, ты никогда не задумывалась над этим? И что это за странная такая конструкция – «совесть»? У иных ведь и вовсе нет этого «драгоценного» органа, можно жить без него, как без аппендикса.
– И мы с Ритой таких людей знаем, – подхватила Аня, похоже, снова входя в раж. – Давай, подруга, поделимся моей историей про Кирюшу? Вот у кого точно нет совести!
Значит, Аня созрела до откровений… Хорошо, пусть расскажет – и все поймут, что дело выеденного яйца не стоит. Уж кто-кто, а я-то знаю всю эту «трагедию в пиццерии», достойную, безусловно, пера Шекспира и самой изощренной мести. Ух-х, мне уже страшно! Я с вызовом развалилась на стуле, в точности скопировав обычную позу Алика. Так-так, послушаем…
– Не знаю, что в нем было такого особенного…
Молодец, подруга, я вот тоже не знаю! Эта загадка мучила меня все несколько месяцев, что ты встречалась с этим вполне заштатным экземпляром. Какой-то мужчина с вечной приставкой «недо-»: недоучка, недоработник, недокрасавец… О, недоумок, кстати, тоже подходит. А как еще назвать человека, который искренне обижался, когда мы начинали «умничать», сиречь общаться на самые обычные для современных людей темы? В каком-то смысле Кирюша, конечно, был уникумом: согласитесь, редко кто способен рассматривать каждое мало-мальское проявление чужого интеллекта в качестве личного оскорбления.
– Мне нравится помогать людям, и, видимо, я себя убедила в том, что без меня он – никуда. Поддерживала с работой, платила за съемную квартиру, выслушивала его межгалактического масштаба бизнес-идеи… Стала этакой «мамашей», которая кормила и одевала инфантильного… м-м-м… пупсика. Фрейд в чистом виде… Привязалась, вбила себе в голову, что это – «мой» человек. Знаете, как я ждала его звонков?
Конечно, прекрасно это помню и могу живописать в красках! В порыве эмоций я выдернула руку у Алика и энергично затрясла ею, как в начальной школе. Анька иронично взглянула на меня.
– Подруга хочет рассказать. Давай, Рита, не стесняйся, твой выход!
Кирюшу я откровенно недолюбливала, поэтому ухватилась за шанс отомстить хотя бы на словах. Не знаю, зачем Анька уделяла этой истории так много внимания, для чего изводила себя переживаниями. Обычная пошлая измена – наплевать и забыть!
– Это делалось так… – вдохновенно вступила я. – Если Ане нужно было в ванную, дверь приоткрывалась, в получившееся пространство ставился стул, на него клался телефон. Нельзя было пропустить ни звонка, ни сообщения – требовалось постоянно приглушать воду и прислушиваться. Ань, а помнишь, как на отдыхе, в отеле, ты бросила телефон на пол перед ванной, и я чуть не раздавила его ногой? Нет, я понимаю, все мы чудим иногда… Тебе просто нравилось о ком-то заботиться. Но сейчас, по-моему, пора забыть об этом ничтожестве! Зачем уделять ему столько внимания?
– Зачем? – с горечью хмыкнула Анька. – В МФО тоже так считают…
– Где?
– В МФО – в микрофинансовой организации. Точнее, в их коллекторском агентстве. Зачем искать его, если я – под рукой? Мне уже звонили, пока – пару раз, – потерянно сообщила подруга.
– Аня! – Мне вступило в голову. И тут же вспомнилось, как фонтанировавший очередной «гениальной идеей» Кирюша искал поручителя по какому-то займу. – Я ведь предупреждала!
– Предупреждала – и что теперь? – огрызнулась подруга. – Словно ты никогда глупостей не совершала! Ладно, проехали, это уже мои проблемы…
– Не твои, а наши, – подала голос Жизель, уже вовсю листавшая свой пухлый блокнот. – У меня есть дельный юрист, отобьемся!
– Или денег соберем, – беспечно бросил Алик.
– Тоже вариант. Но я все же не сомневаюсь, что решим и без этого. – Жизель сжала Анькино плечо. – Дорогая, не забивай себе этим голову! И забудь этого мерзавца скорее.
– Спасибо! – Растроганная Анька, казалось, вот-вот заплачет. – Но забыть не получается… Странное дело: все о человеке уже знаешь и понимаешь, да он, собственно, давно перестал быть близким и нужным. А обида остается. Прямо картинка крутится перед глазами, яркая, в деталях – и никак ее не отогнать…
– В этом – специфика стрессовых факторов, с которыми мы работаем. И, как опытный психолог, ты сама это прекрасно понимаешь, – оживленно вступил Гений, и подруга заулыбалась сквозь слезы. Все-таки лесть – мощное оружие. Кажется, на эту тему что-то было у ее любимого Фрейда… – Унижение не оставляет видимых следов, но живет с тобой, болит и кровоточит внутри долгие годы. Даже если источник обиды давно растворился в туманной дали, даже если ситуация произошла много лет назад. Невидимые раны не затягиваются, и ты носишь эти тяжкие увечья внутри…
Мне вдруг вспомнился монстр с портрета в коридоре. Фанатичный, злорадный, беспощадный садист с окровавленными руками. С рассеченной грудью, из которой вместе с внутренностями, кажется, вырвали саму душу. Я невольно скользнула взглядом по мускулистому торсу Гения, обтянутому синей – под цвет глаз – рубашкой. Что это все-таки за «личная история», подтолкнувшая его заняться столь непростой темой? И почему герой портрета стал палачом?
Я пробежала глазами по задумчиво кивавшему седовласому дирижеру, внимательно слушавшему Паше, сверлящей Гения вдохновенным взором Жизели, вальяжно закинувшему ногу на ногу Алику… Неужели мы все – адекватные взрослые люди – носим внутри эти тяжкие раны пережитых когда-то обид? Проходят годы, а боль не утихает, и случайное слово или воспоминание вскрывает не успевший толком зарубцеваться след. А что, если мы могли бы видеть эти невидимые раны – свои и чужие – точно так же, как наблюдаем физические травмы и порезы? Улицы заполнились бы вот такими окровавленными выпотрошенными монстрами…
Стоп, Рита. У тебя снова разыгралось воображение – видимо, впору и правда писать роман. Душевная боль существовала всегда, но стоит ли так преувеличивать? Взять хотя бы Аньку… Да, этот бездельник повесил на нее энную сумму, изменил, бросил. Но все это можно пережить – и пойти дальше.
– Аня, – я ласково погладила свою впечатлительную подругу по руке, – не надо себя накручивать. Главное, это ничтожество убралось из твоей жизни – радоваться надо, а не грустить! Все наладится. Сама посуди: если не считать коллекторов, ничего страшного не произошло. У каждой девушки случались подобные разочарования…
– Нет. – Благодарно похлопав меня по ладони, она упрямо покачала головой. – Помните, мы обсуждали, что ранит человека? Кажется, Алик тогда сказал, что это унижение, особенно прилюдное, на глазах важного тебе человека… Не помню точно…
– Ну, сказал и сказал, – тут же кинулся оправдываться Алик. – Мало ли какую ерунду я болтаю, не нужно обращать на это внимания!
– Как раз нужно, – стояла на своем Анька. – Только представьте картину маслом: я захожу в пиццерию в двух шагах от дома, где меня все знают, а там за столом восседает мой парень в обнимку с какой-то девицей, да еще и в окружении друзей, с которыми я тоже знакома! Он видит меня и, даже не изменившись в лице, с размахом бросает на стол деньги – мои же деньги, сам он тогда ни копейки не зарабатывал. А потом тем же царственным жестом машет друзьям, они как по команде поднимаются и преспокойно уходят! Не удостоив меня взглядом, словно я – пустое место. Вы можете себе это представить? Меня обобрали, мне изменили, меня унизили. Как с этим жить?
Да, что и говорить… Сильно. Понимаю, почему подруга никогда не рассказывала мне все в деталях. Я единственная из присутствовавших знала и «сцену», на которой разыгрался этот спектакль, и Кирюшу – и, кстати, единственная могла максимально тонко прочувствовать страдания Аньки. В конце концов, мы с давних пор были чуть ли не родными и понимали друг друга без слов. Моя наивная, эксцентричная, патологически доверчивая девочка… Я на мгновение представила, каково ей было, когда вся компания под руководством Кирюши прошествовала мимо – ужас, врагу не пожелаешь!
– И что, милая, ты так и осталась там стоять? Ох, добрая душа! – выскочила неугомонная Жизель, заходясь от негодования. – Уж я бы такого не спустила! Догнала бы – и всыпала по первое число!
– Я и догнала… – уронила голову Анька. – Пыталась достучаться, объяснить, что порядочные люди так не поступают. Решил расстаться – так скажи честно, не пудри мозги! Но в итоге я лишь предстала законченной истеричкой. Они так на меня смотрели… А потом просто обошли, как предмет обстановки! И, клянусь, в ту же секунду обо мне забыли… Я для них – для него – никто…