Я дернула Алика за руку.
– Хорошо, тогда я тоже ухожу.
– Марго!
– Мы уходим. – Сделав упор на «мы», я с вызовом взглянула в потемневшие глаза Гения. – Куртку мы тебе вернули и больше, кажется, ничего не должны. В каком пункте договора прописано право участника покинуть клуб в любую минуту? Мы ведь у тебя не в рабстве!
Я вскочила, потянув за собой Алика, но тут совсем рядом раздалось:
– Подождите! Уходит Рита – ухожу и я. Тем более что здесь меня больше ничего не держит.
Я с благодарностью взглянула на Аньку, ощущая неимоверное облегчение. Душа болела за мою немного взбалмошную и с недавних пор совершенно потерянную подругу. Собственно, ее присутствие в клубе было тем последним, что удерживало меня от ухода. Помимо, разумеется, необъяснимого желания Алика и дальше посещать собрания.
– Значит, и мне пора, – кряхтя, поднялась Галя. За время наших собраний она успела сдружиться с Анькой, а особенно сплотила их внезапная пропажа Марины, к поискам которой эти двое активно подключились.
Тут заскрипел и стул на первом ряду слева. Паша – вот уж от кого я совсем не ожидала поддержки!
– Я тоже ухожу. В самом начале я ждал решения своей проблемы, а потом как-то незаметно это отошло на второй план. Я стал приходить сюда за общением и поддержкой. Если вас всех здесь не будет – какой смысл оставаться?
На Гения было жалко смотреть. Никогда не думала, что однажды увижу этого самолюбивого, амбициозного, харизматичного человека… чуть ли не раздавленным. Он, умевший найти нужные, утешающие или убийственные, слова в любой ситуации, погрузился в молчание, машинально потирая украшенное татуировкой запястье.
Глядя на опущенные плечи и растерянно блуждавший взгляд, я испытала что-то вроде жалости. И вздрогнула при мысли, очевидной сейчас всем присутствующим: Гений проиграл. Да-да, он, уверенный, не привыкший уступать, проиграл нам, простым смертным. Кажется, участникам клуба удалось унизить того, кто мнил себя чуть ли не сверхчеловеком.
А он между тем вдруг встрепенулся, словно кто-то щелкнул выключателем у него в голове, зажигая генерировавшую идеи лампочку. И, взяв себя в руки, расплылся в улыбке, больше напоминавшей оскал.
– Не представляете, как вы сейчас меня порадовали! Это лучший момент за все годы моей деятельности, совершенно точно! Мила, скажи, ты помнишь нечто подобное в других группах?
Его помощница робко пожала плечами, не зная, как реагировать, а Гений обвел нас горящим взором.
– Именно этого я и добивался – вот такое чувство единения и мечтал привить членам клуба! Друзья, положа руку на сердце, я вами горжусь. И, естественно, горжусь своей работой. Я так счастлив!
Следовало отдать ему должное: он оказался неплохим актером. Чувственные губы улыбались, руки раскинулись, привычно желая принять в объятия всех нас. Лишь глаза, пустые, холодные и почти черные, выдавали его истинные чувства. Эта попытка сохранить лицо показалась мне довольно наивной – а, например, Галю, судя по засиявшей на ее веснушчатом лице улыбке, обманула на раз-два-три.
– И что теперь? – добродушно выскочила она. – Никто никуда не уходит?
– Конечно, нет. – К Гению вернулась прежняя самоуверенность. – Разве я могу вас отпустить? Теперь, когда вы так блестяще прошли проверку?
С губ Алика слетел презрительный смешок – не только я отказывалась верить в благородные намерения руководителя клуба. Который, судя по злорадной тени, пробежавшей по его лицу, не собирался оставлять недавнее самоуправство без отмщения. Я насторожилась в ожидании как минимум мелкой пакости.
– Кто у нас еще не высказывался? – оживленно спросил Гений, и в ответ вытянулись три руки. Он взглянул на лысоватого отставного военного. – Насколько я помню, проблемы на службе? Несправедливое понижение в звании и последующее увольнение в запас?
Тот молча кивнул.
– Так-так, любопытно, – протянул Гений с нетерпеливым раздражением, опровергающим его же собственные слова. И обратил взор на двух тихонь, вечно отмалчивавшихся в уголке. Им я уделяла даже меньше внимания, чем обиженной офисной жизнью девушке. Две женщины неопределенного возраста и похожие друг на друга, которые так и не влились в нашу компанию, судя по всему, мало интересовали и самого психолога. – А вас привела сюда семейная проблема, верно? Что-то с квартирой…
– Да, – отозвалась одна из них. – Наша с сестрой жизнь превратилась в ад. Родня отказывается…
– Помню, как же, – задумчиво протянул Гений и вдруг оживился. – Друзья, но у нас не высказывался еще один человек. Надеюсь, остальные не возражают, если сегодня мы заслушаем, так сказать, гвоздь программы?
А вот и мелкая пакость подоспела. Остальные согласно закивали, а «гвоздь программы» принялся с обычным тщанием и вниманием изучать потолок. Я понимала, что Алику не хочется озвучивать свою историю, которую пока не знала даже я. Но Гений упорно не желал отставать.
– Ну же, сколько можно отсиживаться? Ты был столь остроумен и многословен все это время, так не разочаровывай же нас, – насмешливо бросил он Алику. – Так бесстрашно бросился в бой третьего дня, а теперь что, неужели боишься?
– Отнюдь, – принял вызов Алик, спокойно и даже лениво скользнув взглядом по своему визави. – И с готовностью поддамся на твою провокацию, но с одним условием: ты тоже расскажешь свою историю. В самом деле, сколько можно отсиживаться? Ну как, идет?
– А давай, – ухмыльнулся Гений, и мне вдруг снова показалось, что они говорят о чем-то, известном лишь им двоим, возможно, по занятиям в предыдущей группе. – Но ты – первый.
– Мне следовало рассказать тебе об этом давно, но все как-то не было подходящего момента. То одно дергает, то другое… Но, куколка, надеюсь, ты меня услышишь и поймешь. – Игнорируя других участников собрания, Алик всем корпусом развернулся ко мне и сжал мою руку в ладонях. Наши взгляды встретились, и все остальные, вместе с этим залом, будто перестали существовать.
Неужели я наконец-то получу ответы, которых пыталась тщетно добиться все это время? Я застыла на месте, обратившись в слух. Но странное дело: сейчас, когда от правды отделяли всего несколько минут, мне вдруг отчаянно захотелось… остаться в неведении. Словно то, что я готовилась услышать, могло радикальным образом изменить наши отношения, саму жизнь, с некоторых пор ставшую для нас двоих общей. Но путь назад был отрезан – Алик уже принял решение.
– С чего бы начать… – Он задумчиво запустил пальцы в волосы и на мгновение прикрыл глаза, сосредотачиваясь. – Наверное, прямо с детства. Его я вспоминаю с удовольствием: счастливая, безмятежная пора…
Я слушала Алика, а воображение услужливо рисовало идиллическую картину: хорошенький и немного избалованный мальчик в окружении любящей семьи. Молодая красавица-мама, самозабвенно занимавшаяся воспитанием ребенка. Довольно зрелый уже папа, кандидат наук, преподававший в вузе. И бабушка, мамина мама, интеллигентная и еще не старая, терпеливо водившая по кружкам и секциям.
– Отец гордился статусом главы семейства, хотя на деле заправляла всем мама, – улыбнулся своим воспоминаниям Алик. – Он это прекрасно понимал – и однажды, на заре девяностых, решился на тайный бунт. Наука тогда мало кого интересовала, преподаватели получали сущие гроши. И отец, никого не посвятив в свои планы, втайне ушел с работы и открыл фирму. Потом оправдывался, что не хотел лишний раз волновать близких. Только представь, Ритуля: он месяца три уходил из дома, мама думала, в институт, а потом выяснилось, что у него палатка с сыром на рынке! Отец «прокололся» на ерунде, совершенно забыв, что летом вообще-то проходит сессия, а потом начинаются каникулы. Уже июнь на дворе – и ни привычного сетования на нерадивых студентов, ни попыток подтянуть «хвосты», ни заседаний кафедры… Естественно, мама заподозрила неладное. Но потом поняла и поддержала, как обычно, даже в работе стала помогать.
Сырная «эскапада» отца Алика неожиданно удалась. То ли он грамотно выбрал сферу деятельности, то ли неспокойное рискованное время благоволило подобным авантюрам, но через год палаток было уже четыре. Дальше – больше: отец Алика договорился с одним из первых фермерских хозяйств о поставках мясо-молочной продукции и открыл магазин, потом наладил продажу рыбы.
– Мы совершенно не ощутили на себе «голодные годы». Помню, я сильно удивился, когда узнал, что мои друзья в глаза не видели видеомагнитофон, и ко мне на «киносеансы» зачастил весь класс. Потом привезли компьютер – огромный такой сундук, гудевший на всю квартиру… Тогда я воспринимал обеспеченную жизнь как данность, а теперь понимаю, что отцу было непросто, – вздохнул Алик. – Я уже был довольно взрослым, когда мама будто вскользь, стараясь не пугать, попросила быть осторожнее по дороге из института. Как я понял позже, на отца кто-то «наехал». Тогда я не придал этому значения, а когда бабушка собралась встречать меня после занятий, естественно, воспротивился. Идем как-то с друзьями, и вдруг буквально спиной чувствую, что за мной кто-то следит. Выждал момент, резко обернулся: бабуля-шпионка собственной персоной, не успела скрыться в кустах. Трогательно… и смешно.
Я пока не услышала ничего смешного. Наша семья на заре девяностых выживала благодаря случайным подработкам папы и дачному огороду. Отцу Алика следовало воздать должное: он умел договариваться с разными людьми, в том числе бесконечно далекими от привычной научной среды, а зачастую и откровенно опасными. Стараниями родителей у Алика постепенно появлялось все самое лучшее: условия жизни, образование, одежда, машина, возможность путешествовать…
– Потом о той, первой, угрозе как-то забылось. В олигархи мы не выбились, и к салонному маникюру меня никто не приучил, – грустно улыбнулся Алик, – но магазинов было уже несколько, и на обеспеченную жизнь хватало. Хочешь за границу – пожалуйста. Увлекся дизайном – начальный капитал для своего дела есть. Казалось бы, живи да радуйся. Но однажды все это закончилось.