– Понимаю, – зло сказала Лерка. – И что ему, все с рук сойдет? Он будет лезть под юбки девчонкам, а тем, кто отказал, давать пинка под зад? А ты подумал, что ведь наверняка есть те, кто согласился? И они молчат только потому, что признаться в том, что дала этому сморчку, попросту стыдно.
– Не пори горячку, – сурово сказал я. – И прошу: без лишних телодвижений. А то начнете в сторис выкидывать разоблачения, вас потом за клевету потянут.
Судя по лицу Лерки, именно эта гениальная идея и пришла ей в голову. Она заметно поскучнела и до самого отдела ехала молча. Попрощавшись, я чмокнул ее в лоб и еще раз строго приказал не делать глупостей.
– Ладно, не буду, – раздраженно сказала он и протянула руку. – Дай денег, у меня даже на кофе нет.
Налички у меня не было, я кинул пару тысяч ей на счет, Лерка посмотрела на экран, скривилась от ничтожности суммы, но, поглядев на меня, смирилась.
– Спасибо и на этом, – буркнула она и пошла прочь. Я поглядел ей вслед. Уверенности в том, что Лерка выполнит свое обещание, не было. Сестрицу в любой момент могло переклинить, и громкое разоблачение в интернете – еще цветочки. Лерка могла придумать любую дикость, вплоть до одиночного пикета у здания института и разбрасывания листовок с крыши. Когда речь заходит о собственной персоне, у Лерки обостряется чувство справедливости. По ее мнению, жизнь была с ней сурова.
В кабинете меня уже ждали. Литухин развлекал какую-то молодую девушку, с виду совершенно незнакомую. Когда я вошел, он неохотно указал в мою сторону и сказал:
– А вот и капитан Фомин.
Девушка обернулась и неловко поздоровалась. Я ответил ей тем же, согнал Литухина со своего места и, усевшись, сказал:
– Итак… Слушаю вас.
– Я – Виктория Садовская. Меня вызвали по… А правда, что Артемия Солнцева убили?
Садовская показалась мне юной, без косметики ее лицо было совсем детским, с пухлыми губами, огромными светлыми глазами с длинными ресницами. Общая субтильность ее фигуры усиливала сходство с ребенком, но смотрела Садовская вовсе не по-детски. В серых глазах светилась сталь.
– Кто вам сказал?
– Торадзе, – призналась Виктория. – А потом еще Алекс Кротова. Я ей позвонила. Алекс сказала: вы нормальный, вам можно верить. Ну я и пришла. Так его правда убили?
– К сожалению, – признал я. Виктория закрыла лицо руками и на несколько секунд замолчала. Я кивнул Литухину, и он торопливо побежал к тумбочке, на которой стояла бутылка с минералкой. – Может, вам воды?
– Нет, не надо. Я уже ее столько выпила. От нее ничуть не легче, – глухо сказала Виктория. – Спасибо. Вы спрашивайте.
– Когда вы в последний раз видели Солнцева?
– Да дней пять… или сколько там… назад. В Турции. Мы жили в одном отеле. Там и видела.
– Простите, что задаю вам этот вопрос, но у вас была связь?
Литухин подсобрался и даже рот приоткрыл, ожидая жарких деталей. Виктория оторвала руки от лица и посмотрела на меня с вызовом и злостью. Но ответила при этом вполне спокойно, даже равнодушно, чем слегка удивила. Впрочем, фигуристы, по всей вероятности, особые люди. Я вспомнил прошлое дело, когда на этом самом месте сидела Алекс и с безмятежным лицом врала как сивый мерин, а ее подруга с таким же отрешенным видом говорила о своей несчастной любви.
– Ну была. И что? Я совершеннолетняя. Имею право.
– Я вовсе вас не осуждаю, – примиряюще произнес я. – Мне просто хотелось понять, в каких вы были отношениях. Все-таки вы такая эффектная и юная девушка, а он – мужчина в годах.
Виктория скривилась.
– Ну и что? Любить можно только молодых?
– Расскажите, как давно вы состояли с Солнцевым в интимных отношениях?
– Года два, – ответила Виктория. – Он тогда уже уволился из правительства и вновь стал тренировать. Мной он не занимался, но, когда Торадзе попросила подготовить для меня программу, согласился. Торадзе нужна была еще одна сильная спортсменка, готовая подстраховать Алису Серебрякову, а в итоге получилось, что я даже ярче выступаю. Алиса, конечно, в ярости, но ей уже за двадцать три. Тогда у нас и… началось. Мы редко встречались, от случая к случаю. Торадзе была бы в бешенстве, она нас держит за монашек, ничего нельзя, ни поесть, ни пообниматься. Так что я скрывала. Но, конечно, она узнала, да и как такое скроешь, когда все вечно пялятся…
Я подумал, что на тот момент Вике было всего шестнадцать, но не стал читать морали. Тогда Солнцева можно было привлечь за растление малолетних, но теперь-то что…
– Вы специально полетели в Турцию, чтобы с ним встретиться?
Виктория покачала головой.
– Нет, это не то. Все очень сложно. Даже не знаю, как вам объяснить… Понимаете… В общем, я решила из команды уйти, меня в Штаты переманивают, но переговоры очень кулуарные, в обход Торадзе. Обычно такие предложения делают тренеру, очень редко напрямую спортсмену. Это же очень сложно, там куча юридических обязательств. Но в Штатах условия лучше, мне не хочется эту возможность упускать. Мне не с кем было это обсудить, и я решила, что Артемий может мне помочь. Он опытный тренер, я не связана с ним контрактом, к тому же потенциальный покупатель был на тот момент в Турции. Я планировала, что Артемий прочитает договор на предмет подводных камней, ну и сведет меня с покупателем лично, он же всех знал. Может быть, даже захочет представлять мои интересы. Я же всю жизнь с няньками, сама контрактов не подписывала, но наслушалась всякого. Знаю, как обещают золотые горы, а ты потом в заднице. Главное было провернуть все в обход Торадзе. Если контракт оказался бы несерьезным, я бы просто на все забила и ничего ей не сказала.
– Солнцев помог вам?
– Нет. Я хотела сказать ему вечером, но он меня разозлил. А на следующий день просто уехал по делам и больше не вернулся. О, я просто в ярости была, столько времени потеряла, Торадзе меня потом загоняла на льду… Ведьма старая, она, конечно, все узнала. Представляю, как она Артемия ненавидела.
– Почему?
– Вот вы смешной, – фыркнула Виктория. – Вы думаете, тренер работает бесплатно? За первое место ей платят больше, чем мне, около четырех миллионов, за второе – два, ну и миллион за третье. И это только часть выплат. В общей сумме там раза в четыре больше отовсюду: спорткомитеты, мэрии, спонсоры. На прошлом чемпионате девочки Торадзе заняли весь пьедестал, так что она неплохо так огребла. Софико, конечно, очень богатая женщина с мужем-миллионером, но от лишних денежек никто не откажется. Хотя ее, конечно, больше греет слава. Под спортсменок-медалисток бабла придет еще больше. Так что, если я уйду, да еще и к конкурентам, она будет в бешенстве. Я бы не хотела попадаться ей под горячую руку. Я вообще ее боюсь.
– Почему? – насторожился я.
Виктория мялась и явно не решалась говорить, но затем выдохнула, будто приготовилась прыгнуть в холодную воду.
– В наш последний вечер Артемию кто-то позвонил. Это была женщина. Он явно не желал, чтобы я слышала разговор, и вышел на балкон. Мне показалось, что разговор был не слишком приятным, он так ненатурально посмеивался, лебезил и заискивал. Это вообще не в его духе.
– Вы думаете, он говорил с Торадзе?
Виктория поглядела прямо на меня. Ее взгляд мне не понравился. Он был холодным и жестким. Я вновь напомнил себе, что передо мной не какая-то девчонка, а волевая и тренированная спортсменка, готовая собраться за считаные мгновения.
– Торадзе вылетела в Турцию следом за мной, – сказала Виктория. – И вернулась чуть раньше. И еще: в разговоре Артемий называл свою собеседницу царицей, так же как меня. И, как выяснилось, так же как ее.
Майора Евгения Осокина, как оказалось, я помнил, а вот он меня – нет, что было неудивительно. Он как раз завершал свою карьеру в отделе, когда я туда перевелся, и потому на новичка чихать хотел. Вместе нам поработать ни разу не довелось. На заслуженный отдых он ушел вроде бы не слишком чисто, были за ним кое-какие грешки, ему пытались пришить превышение полномочий, потому на пенсии он оказался без звания полковника, но хотя бы без уголовного дела. Предупрежденный Литухиным, Осокин с ходу повел меня на кухню, где предложил водки с соленой рыбой и другой снедью. Я не стал отказываться: рабочий день был закончен, дома меня особо никто не ждал. Выпив рюмочку, Осокин поморщился, но не от водки, как я подумал вначале.
– Помню я Солнцева. И убийство его жены помню. Один из глухарей, которые я не раскрыл, хотя вроде все шло неплохо, – недовольно сказал он. – Поскольку разговор у нас тут насквозь неофициальный, честно скажу, что хотел я повесить убийство Ирины Солнцевой на банду заезжих гастролеров. Помнишь, может быть, лет семь назад по нескольким эпизодам проходили ребята безбашенные из Средней Азии?
– Что-то такое было, – сказал я, хотя ничего не помнил.
– Вспоминай. Они столько квартир обнесли, причем всегда с кровопролитием, там и просто тяжкие телесные были, и убийства. И всегда обносили очень богатые квартиры, явно по наводке работали. Все газеты про них писали. Там что-то около пяти убитых было… Или шестеро?.. Да, шесть человек убили, помню, женщина одна прямо в больнице скончалась, я все ждал, может, удастся ее опросить. Она перед смертью пришла в себя и сказала, что работали какие-то нерусские. Потом мы на них вышли. И где-то за месяц до их задержания убили Ирину Солнцеву. Кровища там аж по стенам была размазана. Очень жестоко над женщиной измывались, и я поначалу подумал, вот тут тоже гастролеры поработали. Но кое-какие детали не сходились. Почерк не тот. Та банда явно знала, что искать, в квартире особо не рылась, сразу или к тайникам, или хватали самое ценное, а если не могли найти – пытали хозяев. Здесь же следов пыток не было, и квартира как-то напоказ разгромлена, хотя следочки мы зафиксировали и даже ДНК двоих посторонних взяли, тогда это только в обиход входило, лаборатории появлялись, так что мы даже гордились, что такие передовые. Только нисколько мне это не помогло, и даже больше – помешало, когда мы банду повязали. Я, грешным делом, на них это дело повесить хотел, тем более ребята на допросах усиленно делали вид, что по-русски не говорят, и на суде вели себя так же. А у меня, как на грех, ну никаких улик больше. Ничегошеньки. Ну, думаю, они все равно на пожизненное идут, одним жмуром больше. Только на суде им именно этот эпизод вменить не удалось.