Селим стиснул зубы.
Из аэропорта он поехал на улицу Оймапынар, проскочив поворот к дому, поскольку мчался туда, где жила Джайлан. Странное дело, но устроившая расправу над любовницей мужа Асия так и не позвонила. Впрочем, он строго-настрого запрещал звонить ему на работу. Это разрешалось только в экстренных ситуациях вроде той, когда их средний сын Гохан упал с дерева и сломал руку. Поквитавшись с Джайлан, Асия не сочла нужным похвалиться мужу своими успехами. Вполне вероятно, что она, придя в себя, ужаснулась содеянному. Однако был нюанс: Асия не знала, где жила Джайлан. Конечно, она могла выследить мужа, но это совпадение было подозрительным. Вздохнув, Селим вышел из кабинета и, отойдя подальше, позвонил жене. Та отозвалась после второго гудка, и голос был, как он и предполагал, испуганный.
– Я знаю, что ты сделала, – резко сказал Селим. – Но разбираться с тобой буду потом. Я даже не стану спрашивать сейчас, зачем ты взяла с собой детей. А теперь скажи мне, кто тебе подсказал адрес ханым Джайлан?
– Переживаешь о своей проститутке? – ядовито спросила Асия, но голос дрожал, как она ни храбрилась.
– Я переживаю о ханым Агате, – зло оборвал Селим. – Тобой, идиоткой, кто-то воспользовался, чтобы меня отвлечь. И, когда мы прилетели, здесь, в Сиде, нас уже ждали. Сейчас мы не знаем, куда увезли ханым Агату. И мне нужно знать, кто тебе сказал, где живет женщина, на которую ты напала?
Асия выдохнула, однако сдавать позиции не собиралась.
– Выдумал эту сказочку, чтобы прикрыть эту распутницу? – нервно рассмеялась она. – Напрасно. Я ничего не собираюсь тебе объяснять!
– Выгляни в окно, – грубо сказал Селим. – Видишь полицейскую машину перед домом? Это охраняют тебя и детей. После того, как ты мне скажешь имя человека, который разболтал тебе адрес ханым Джайлан, собери детей и отправляйся к родственникам. Полицейские отвезут вас. Там вы будете сидеть дома и не выходить, пока я не скажу, что можно.
Асия, видимо, действительно подошла к окну и долго выглядывала полицейскую машину, но спустя минуту ее голос звучал уже по-другому, испуганно, как у нашкодившей школьницы.
– Я не знаю эту женщину, но она служит с тобой в участке, – торопливо сказала Асия. – Я видела ее там несколько раз, она уже немолодая, вечно с какими-то бумажками и стаканчиками с кофе носилась. Она приехала с какими-то бумагами, очень сокрушалась, что не застала тебя, ей что-то нужно было подписать.
– Что подписать?
– Я не знаю, она не оставила документы, хотя я предлагала. Она держала такую прозрачную пластиковую папку с кучей бумаг, и она была в форме. Как я могла ей не поверить? Я впустила ее в дом, предложила чаю. Она выпила две чашки и все сокрушалась, что мужчины бывают так неверны, мол, ей тоже изменял муж, и мой ходит налево, к какой-то рыжей поварихе. Не знаю, зачем я ее слушала, у нее был голос, как у змеи, словно она гипнотизировала меня. Мне даже показалось, что идея пойти к этой рыжей вместе с детьми очень хорошая, пусть мальчики видят… Я только потом, когда она ушла, подумала, чего же она пришла к нам с документами, если ты в командировке? Но на тот момент я вообще ничего не соображала.
Селиму больше не нужны были объяснения. Возрастной сотрудницей участка, что носилась с кофе и бумагами, могла быть только Фатма Четин, которая долго работала в отделе по борьбе с незаконным оборотом наркотиков, но в последнее время занималась больше административной работой, поскольку толку от нее было немного. У Фатмы действительно был поразительный змеиный тембр голоса, которым она запросто могла бы очаровывать подозреваемых, добывая из них нужные сведения, не будь так катастрофически глупа. К Селиму Фатма относилась неважно, правда, на открытые конфликты не шла, им попросту нечего было делить. И уж точно Четин не могла носить Селиму на подпись никакие документы. Выходило, что провокацию, которая должна была заставить Селима из аэропорта спешно ехать домой, устроила она. Однако сама мысль, что она могла сливать информацию преступникам, не укладывалась в голове. Четин была одной из старейших сотрудниц участка, женщиной уважаемой и авторитетной. Почему она пошла на сделку с преступниками – неизвестно. Ведь за исключением непроходимой тупости, не позволившей Четин сделать хоть какую-то внятную карьеру, она была, в принципе, не самой плохой женщиной.
– Что нам делать, Селим? – прервала молчание Асия.
– Я уже сказал: собирай детей и езжай к родне. Сейчас я сообщу патрульным, чтобы они проводили вас до дома. И пусть дети пару дней не ходят в школу, я скажу, когда будет можно.
– А ты приедешь к нам? – всхлипнула Асия.
– Не знаю, – честно ответил Селим.
Агата медленно, с усилием поднялась с пола, ахнув от резкой боли и не с первой секунды сообразив, где болит, потому что по ощущениям болело… везде. Болела скула, куда ее ударил один из похитителей. Болели подвздошье, ребра, спина и левая нога. Дышать было тяжело, каждый вздох отдавался куда-то в бок. Она осторожно повозила языком во рту, почувствовала солоноватый привкус и пустоту. Похоже, ударом в лицо ей выбили коренной зуб, интересно, куда он делся, выплюнула или проглотила? И где она находится? Темно, свет почти не проникает, только тонкий лучик просачивается сквозь окно, что расположено под потолком, на земляной пол, сыро, пахнет плесенью и виноградом.
Агата, как старуха, держась за поясницу, медленно обошла помещение, обшаривая все руками и близоруко щурясь, стараясь хоть что-то рассмотреть. Похоже на подвал, в углу мешки с чем-то круглым. Она хотела развязать один, но потом просто принюхалась. Кажется, картошка. Стеллажи до самого потолка у стены, напротив окна. Жаль, что не там, она бы попыталась забраться и, если получится, выбить доски ногами. На полке нашлась веревка. Ощупав ее, Агата подумала: ее не связали, а значит, не волновались, что она сбежит. У следующей стены обнаружилась лестница, старая и скрипучая, высотой в пять ступенек. Агата поднялась наверх, на цыпочках, как балерина, и осторожно толкнула дверь. Та не шелохнулась. Агата толкнула посильнее, результат был прежним. Подумав, что дверь открывается внутрь, Агата нащупала дверную ручку и потянула. Без толку, заперто. Она спустилась и принялась шарить по полкам, надеясь найти хоть какое-то оружие, при помощи которого могла бы защититься, но попадался только хлам, какое-то тряпье, обрезки пластиковых труб. Посоветовав себе не впадать в отчаяние, Агата продолжила поиски, но паника, душная и тяжелая, уже захлестывала ее тяжелой волной. Может, постучать? Попроситься в туалет, а там, оглядевшись, попытаться удрать или хотя бы переговорить, узнать, что им нужно? По мнению Агаты, ей было нечего предложить похитителям, поскольку никакими особыми сведениями она не разжилась и ни для кого опасности не представляла. Это было очень глупое похищение, совершенно ненужное, которое вызывало больше осложнений, чем пользы.
Под одной из полок нашелся гвоздь, большой, возможно, ржавый, которому она обрадовалась как родному. Какое-никакое, а средство защиты или нападения. Агата припомнила, что как-то отправила на зону одного умельца, который мог гвоздем и шпилькой открыть любую дверь, редкого таланта был мужик, и пожалела, что не освоила эту науку. Тот мужчина был, кстати, очень галантен и очень забавно отмахивался от всех обвинений Агаты. И ведь отмахнулся почти от всех, ей удалось всего два эпизода доказать. Смешнее всего, что он ведь предлагал ее научить своему делу, а она, дура, гордо и пафосно отказалась. Мужики из отдела учились у него освобождаться от наручников, кое-кому это даже удавалось. Сейчас бы ей эта наука пригодилась. Впрочем, дверь наверняка заперта на засов снаружи, так что проку от этого не было бы.
Больше ничего полезного Агата не нашла. В отчаянии она забилась в угол, усевшись прямо на пол, и обхватила колени руками. Когда волна адреналина, утопившая ее страх, схлынула, паника вернулась. Агата попыталась прикинуть, видел ли кто момент нападения, сообщил ли в полицию и каковы шансы, что ее найдут, но в голове все время вертелась мысль, что турецкой полиции по большому счету на иностранцев плевать. И даже Селим, который вроде бы неплохо к ней относился, торопливо умчался улаживать собственные дела.
Она просидела так около часа, наверное, а потом, когда спина и ноги окончательно затекли, улеглась на пол и закрыла глаза, посоветовав себе заснуть, но сон не шел, вытесняемый тягучим ужасом и осознанием, что сегодня или завтра ее, скорее всего, убьют. От жалости к себе Агата заплакала, скрючившись в позе эмбриона.
Она все-таки задремала ненадолго, отключившись на пару минут, и проснулась от лязга замка. Подпрыгнув, не обращая внимания на боль, Агата поднялась. Дверь открылась, и на пороге показался пузатый турок лет сорока, лысый, с пышными усищами. Поманив ее рукой, он крикнул по-турецки:
– Выходи!
Агата боязливо вышла, поднялась по ступенькам и оказалась в коридоре. Турок ощутимо сильно ткнул ее в спину рукой, и она пролетела несколько шагов. Турок догнал ее и вновь подтолкнул вперед. Она прошла через просторную кухню, в которой сидели и ели двое мужчин и одна пожилая женщина, судя по внешнему сходству, мать и сыновья – они молча посмотрели на нее. Агата оказалась у дверей большой, вульгарно обставленной гостиной. Турок вновь толкнул ее в спину, и она влетела внутрь и упала на пол, прошипев от боли, прямо у ног развалившегося в пышном кресле мужчины, довольно молодого, пожалуй, красивого, со сладким лицом киношного альфонса и слегка вытянутым черепом. Кажется, ее унижение доставило мужчине удовольствие, поскольку он просто расплылся в улыбке, асимметричной, похожей на оскал, мгновенно сделавшей его лицо неприятным. Агата сжала кулак, в котором был гвоздь, мельком подумав, что с удовольствием вколотила бы его в эту похожую на тыкву голову.
– У меня к тебе есть несколько вопросов, – сказал мужчина до неприличия высоким голосом, который не вязался с его внешностью.
– Я не говорю по-турецки, – пролепетала Агата. Он фыркнул.