Она плакала долго, слишком долго, будто поток ее слез никак не мог иссякнуть, а он утешал ее, бормотал глупые ласковые слова, гладил по плечу и волосам, а потом начал целовать, сперва осторожно, в щеку, шею, руки, а потом Агата подставила губы. Бледный призрак Джайлан, которая вот так же нуждалась в утешении, на миг возник перед Селимом, и он спешно отогнал его, думая только о женщине рядом с ним. Он поднял ее и уложил на кровать, умело и быстро раздевая, чтобы не дать ей опомниться, и утешал, как мог, почти до рассвета.
Утром, помятый, чувствуя, как пахнет у него изо рта, Селим раньше Агаты побежал в ванную, торопливо помылся, повозил пальцем, намазанным зубной пастой, во рту, а когда вышел, она уже встала и, мягко обогнув его, отправилась в душ, не сказав ему ни слова.
– Я подожду на улице! – крикнул он сквозь дверь, не будучи уверен, что она услышит за шумом воды. Агата не ответила. Селим, чувствуя себя глупцом, потоптался на входе, а затем, пробормотав проклятия, вышел. На улице он взял два кофе навынос и уселся в холле, ожидая, пока она спустится, совершенно не зная, как себя вести с этой женщиной. Что для нее значила эта горячечная ночь? С утра она не сказала ему ни слова, да и вообще старалась не касаться, будто бы ей тоже было неловко. Он выпил свой кофе в три глотка. Хозяин гостиницы, что отдавал распоряжения персоналу, увидев Селима, вежливо ему поклонился и велел подать еще кофе и какие-то сладости. Кофе Селим выпил, а сладкое сложил в пакет, может быть, Агата захочет подкрепиться.
Агата не заставила себя ждать. Селим подбежал, схватил ее сумку и, отдав ей кофе, повел женщину к машине. От Агаты пахло гелем для душа, чистотой и тяжелыми сладковатыми духами. Такие запахи раньше вызывали у него раздражение, но сейчас ему казалось, что нет ничего приятнее. Агата молчала, рылась в своем чудом уцелевшем телефоне, оставшемся в сумке, проверяла сообщения и на Селима даже не смотрела, а он до самого моря чувствовал себя несчастным.
Он помог ей донести вещи до номера и даже вошел внутрь, сделав вид, что его волнует безопасность, но было весьма сомнительно, что Бояджи доберется до нее в этом рандомно выбранном отеле. Море, кажется, интересовало Агату больше, чем Селим, она сразу бросилась на балкон и стала пожирать этот великолепный вид взглядом.
– Я всегда заряжаюсь от моря, – негромко сказал Селим. – Бывает, когда совсем тошно от работы, еду на берег рано утром, сижу и просто смотрю вдаль.
– Хорошо тебе, у нас нет моря. И сидеть где-то с утра непозволительная роскошь, потому что незакрытых дел целая куча, поспать бы лишний раз, – ответила Агата. – Что ты будешь делать дальше?
– Не понял.
– Я о расследовании. Боюсь, что прижать Бояджи будет проблематично, разве что за похищение иностранца, но он соскочит, спихнет все на семейку Зейбек. Так что тут стена, Селим, ее легко не пробить. Особенно если учесть, что Солнцева Бояджи не убивал.
– Вряд ли его словам можно верить.
– А смысл ему мне врать? Я же все равно шла на убой. Пока его слова лишь подтверждают нашу версию: он бы прижал Солнцева, чтобы выбить из него украденные деньги, если таковые вообще были. Никто не станет разбрасываться миллионами. Бояджи, насколько я смогла понять, человек импульсивный и вспыльчивый. Даже странно, что при его темпераменте он вообще добился каких-то результатов. Но, если бы он убил Солнцева, труп бы выглядел не так.
– А что будешь делать ты? – спросил Селим.
– Не знаю. Официально у меня этого дела нет. Так что просто вернусь домой и продолжу работать.
– И сможешь? У тебя мало нераскрытых дел?
– У меня хватает нераскрытых дел. Они и без того висят на шее, как гири, так что еще одно вешать не хочется. Но я не могу тебе сказать, что будет просто отпустить эту историю. Она, как любой висяк, жрет изнутри. Мне не верится, что все сведется к неудачной попытке ограбления.
Они замолчали. Стояли, стараясь не глядеть друг на друга, да еще эта громадная двуспальная кровать мозолила глаза, навевая грешные мысли, что терзали обоих. И бороться с этим наваждением было тяжело. Селим сделал шаг навстречу Агате, и она тоже качнулась вперед. Так же, как в прошлый раз, он раздел ее и сам сдернул с себя одежду. Теперь ему не мешали никакие призраки бывших любовниц. И только в финале, когда оба извивались в экстазе, его как молнией ударила мысль, что завтра она уедет, и, возможно, навсегда.
Глава 8
Сгорбившись, как ворон, мужчина с совершенно белыми волосами стоит перед свежей могилой. Грудь раздирает от жара, в носу печет, и хорошо бы поплакать, повыть, выпустить наружу это пульсирующее горе, но красные воспаленные глаза сухи, как пустыня, потому что уже нет сил плакать.
Могила двойная. Слева – любимая дочь, надежда, будущая легенда, спортсменка, красавица и, вероятно, в скором будущем олимпийская чемпионка, которая по глупости загубила сама себя. А они недоглядели, хотя как можно было не увидеть, как дочь тает в воздухе, радуясь каждому потерянному килограмму. Только они сами поначалу радовались, мечтали, возлагали надежды. И где сейчас эти надежды? Под двумя метрами песчаной земли? Далось им это чемпионство. Жила бы как все, училась бы, потом вышла замуж, нарожала внучат, растолстела, работала бы в каком-нибудь приличном месте. Или пусть бы вообще не работала. И замуж пусть бы не выходила, просто жила на радость папке с мамкой. Никто б и слова не сказал, что она не оправдала надежд. И когда дочь угасала, он убегал на работу, на улицу, куда угодно, лишь бы не видеть ее обтянутого тонкой кожицей тельца. Каждое утро он просыпался и с минуту ждал, что вот сейчас дочь, как всегда проспав, бросится в ванную, там будет напевать под душем, обязательно уронит косметичку или же, если в доме снова не по графику отключат воду, будет визжать и просить, чтобы ей согрели чайник и принесли таз. И дочь больше не будет сердиться, что он во дворе рассказывает мужикам об ее успехах, потому что она понимает: он не хвастает, а гордится. На второй минуте приходит осознание: так больше не будет.
Справа – жена. За нее мужчина тоже винит себя. Надо было как-то сплотиться. Вдвоем пережить горе легче, а они разбежались по разным углам, каждый смаковал свою боль, продолжая втыкать ножи в умоляющее о пощаде сердце. Они даже спать вместе перестали, он ушел на диван, оставив кровать жене, а она не возражала, хотя он даже не спросил, хотела ли она остаться одна. Такого молчания, такой тишины в их доме не было никогда. И теперь, просыпаясь, он не слышал привычной суеты на кухне, не ощущал запахов яичницы и кофе, потому что жена лежала в спальне и не хотела вставать. И однажды она так и не встала. Ему пришлось вновь устраивать похороны, а потом возвращаться в пустую квартиру, одному, без какой-то поддержки со стороны, наливаться спиртным до полусмерти, надеясь – вот сейчас напьется, и будет не больно.
Только боль не проходила. И в одном из своих запоев он вдруг вспомнил: а ведь дочь сказала, кто заставил ее худеть. Это был тренер, Артемий Солнцев, который даже на похороны не пришел. Это он виноват во всех бедах, в гибели его Полиночки, его единственной дочери, что перед самой смертью выкрикнула последнее обвинение.
Так рождается проклятие.
Достать Солнцева оказалось невозможно. Он однажды дозвонится тренеру по номеру, что всегда был доступен, и выкрикнет свои обвинения, а потом окажется в блоке. Он купит новую сим-карту и вновь дозвонится, и его снова заблокируют. Солнцев не хочет слышать ничего о своей вине. Мужчина пытается выследить его, но в спорткомплексе Солнцев не появляется. После долгих и тягостных переговоров с подругами по команде дочки мужчина узнает, что Солнцев уехал в Турцию по контракту. И там совершенно неизвестно, где его искать. Проклятие разъедает сердце мужчины, и он готов принять помощь от кого угодно: от Бога или дьявола, лишь бы больше не терпеть. И, когда надежда уже почти угасает, в жизни мужчины появляется она.
Он не знает, почему к нему приходит этот ангел смерти, злая волшебница Малефисента, роковая богиня Немезида, но он ей рад. Поздно вечером ему звонят с незнакомого номера, и чарующий женский голос соболезнует о смерти дочери. Мужчину прорывает, и он рассказывает незнакомке все, в том числе и о своем желании отомстить, жалуется, что не может добраться до тренера-убийцы. И Малефисента предлагает помощь. Ей это ничего не стоит, ведь она чертовски богата, как оберегающая злато дракониха, жена великого Смоуга, повелителя тьмы и пламени, с пьянящим голосом убийцы. Он получает билет, оплаченную гостиницу и подробные инструкции, садится в самолет и летит в Анталию, потому что скоро туда должен будет приехать Солнцев. Приехав в Сиде, мужчина идет в магазин, покупает прочный нож и ждет.
Ждет, когда сбудется проклятие.
В назначенный срок Агата не вернулась и на связь не вышла, и только поздно вечером от нее прилетело скупое сообщение, что она вынуждена задержаться еще на пару дней. Рано утром она опять объявилась с просьбой повторно прислать ей имена-фамилии учеников Солнцева, так как она наконец-то получила в свое распоряжение список всех пассажиров, прибывших в Турцию из России. Я отправил ей запрошенную информацию и выбросил это из головы. Наутро у меня намечалась не слишком приятная процедура.
Я попробовал поговорить с Костровым, но тот не пожелал слушать, впал в истерику и начал угрожать всеми карами небесными. И это я еще свои корочки ему не предъявил. Впрочем, оно и к лучшему, иначе бы уже через час докладная лежала бы на столе у руководства, а мне и прошлого раза хватило. За выходку Лерки меня вызвали к начальству и долго песочили. Огромного труда стоило не сорваться на крик, объясняя, что сестра, конечно, хулиганка, но и проректор Костров – тот еще жук, не брезгует за зачеты лапать студенток, а строптивых изгоняет вон. С третьей попытки объяснить шеф, полковник Зарайский, проникся и совершенно неожиданно обещал помочь.
– Дочка в следующем году туда поступать собралась, – объяснил Зарайский. – Не дай бог, ему попадется под руку.