– Ну, тут ты не прав, – возразила Алекс. – Артемий никого никогда к сексу не принуждал, девочек не лапал, под юбки им не лез. Они сами были готовы к нему в койку прыгнуть, а он никогда не отказывался. Мне кажется, для него секс был чем-то вроде рукопожатия, чем-то недорогим, пусть и приятным. Вряд ли он на самом деле кем-то всерьез увлекался. Он был не из тех, кто любит, он позволял любить себя. Почему, по-твоему, он, переспав с таким количеством женщин, умудрялся уходить от конфликтов? Это особое умение – быть желанным и притом уметь держать дистанцию.
– Думаешь, у него это всегда получалось?
– Думаю, что почти всегда, особенно с более или менее взрослыми женщинами. Артемию бы в дипломаты, вот где его талант пригодился бы. После откровений Вики я многое поняла и посмотрела на него другими глазами. Раньше мне казалось, что он просто бабник, который не пропустит ни одной юбки, а сейчас я понимаю, что он, как бы пошло это ни звучало, просто оказывал женщинам услугу. В какой-то момент он позволял им себя любить. Вика говорила о нем с необыкновенной теплотой, но по прошествии некоторого времени даже не понимала, почему так к нему прикипела. Солнцев был нужен ей для карьеры, а еще ей хотелось, чтобы кто-то ей помог. И он стал именно этим человеком, только не довел дело до конца. Так что его нельзя сравнивать с этим, как его… Костровым. Тот наверняка какой-нибудь убогий чмошник?
– Ну да, с плешью на башке, слегка шепелявый, соплей перешибешь.
– Типичный неудачник, – припечатала Алекс. – Красивые телки таким не дают, а на некрасивых у него самого не стоит. Вот и пускает слюни. Поработай с ним какой-нибудь матерый психолог, нашел бы кучу подавленных комплексов. Из таких и рождаются маньяки.
– Тяжело вам, красивым, – вздохнул я. Голова Алекс лежала на моем плече. Она рассмеялась, повернулась и, прижавшись, поцеловала в щеку, чуть ниже уха.
– Нет, красивым хорошо, нам проще. Красота всегда пробьет дорогу там, где некрасивому откажут. Красивых слушают внимательнее, их хотят, и еще думают, что красивый не способен на подлость. Красавица легко толкнет мужчину на подвиг, страшилке придется мужика уговаривать, дурнушке нужно что-то большее: сердце, характер, недюжинный ум. И при этом герой запросто свернет с дороги, если на пути вильнет хвостом красотка. И с прекрасными принцами то же самое. Солнцев был красив, особенно в молодости, и притом умен. Это давало ему преимущество перед другими.
– Очень интересно, – ревниво сказал я, не удержался и фыркнул: – А я красив?
Алекс приподнялась на локте и внимательно оглядела мое лицо.
– Ну, откровенно говоря, нет, – заключила она. – Но это хорошо. У тебя есть другие достоинства. Ты надежен, как скала. Красота – дешевый товар, Стас. Девочка выберет красивого. Женщина – того, с кем сможет прожить жизнь.
– Как пафосно, – рассмеялся я. – С каких пор ты стала разговаривать статусами из соцсетей?
– Иди в пень, Стас, – обиделась Алекс. – И вообще, давай спать, мне вставать в четыре утра.
– Я лучше домой поеду, – сказал я и поднялся. – Так и ты выспишься, и мне не придется в пятом часу тащиться домой.
– Хорошо, – легко согласилась Алекс и добавила: – Нет, я бы, честно, не хотела, чтоб ты уезжал, но тебе тоже утром на работу. Может, в субботу оторвемся как следует? У меня выходные, ты не дежуришь?
Я обещал приехать в выходные, оделся и вышел в коридор, услышал, как щелкнул замок. Надписей в подъезде прибавилось, кто-то даже попытался изобразить Алекс, особо выделив ее грудь. Мне захотелось найти этого живописца и заставить ногтями соскоблить похабщину. Вздохнув, я вызвал лифт.
На улице было еще светло, весной солнце садится поздно. Я сел за руль, но тронулся с места не сразу. В телефоне болталось сердитое сообщение от Агаты. Я нажал на кнопку вызова.
– Привет, пропащая. Когда домой?
– Утром, – ответила Агата. – Фомин, мне нужно, чтобы ты пробил с самого утра одного человечка. Его зовут Владимир Петрович Гербер. Судя по его паспортным данным, он вылетел в Анталию за три дня до убийства Солнцева и вернулся на следующий день после его смерти.
– Угу, – сказал я. – В сообщении еще фамилию напиши, чтоб я, пока до дома еду, не забыл… Что-то такое у меня в башке завертелось, вроде знакомая фамилия… Гербер, Гербер… Где я ее слышал?
– Ты ее видел в списке учеников Солнцева, – ответила Агата. – Полина Гербер тренировалась у Солнцева, а потом вдруг умерла.
– Погоди, я перезвоню, – прервал я Агату и тут же набрал Алекс: – Ты еще не успела уснуть?
– Успела, – ответила Алекс недовольным тоном. – Я очень ценю твое внимание, но, надеюсь, ты разбудил меня не для того, чтобы пожелать спокойной ночи?
– Нет, я тебя на минуточку побеспокою и отпущу спать. Тебе что-нибудь говорит фамилия Полины Гербер?
– Конечно, говорит, – ответила Алекс. – Полинка тренировалась у Солнцева, ей не прочили большое будущее, потому что она была крупновата, ну, в общем, как я. И Солнцев велел ей похудеть. Она так старалась, что заморила себя голодом и умерла от анорексии. А что?
– Не знаю пока. Спи давай, спокойной ночи.
– Стас, ты просто эталон галантности, – фыркнула Алекс и положила трубку.
После возвращения из Турции Вика довольно быстро входит в привычный ритм жизни, не меняющийся месяцами. Впрочем, она и выпала-то из-за этой истории всего на неполную неделю, так что это просто. Утром душ – легкий завтрак – дорога – тренировка – душ – дорога – обед. Потом немного личной жизни и обязательный ранний отбой. И так по кругу. Пьяная вылазка с Алекс была единственной, после нее ни Вика, ни Алекс друг другу не звонят и не пишут, будто бы чувствуя какую-то неловкость. Вика дважды видит Алекс на арене, где та берет интервью, сперва у тренера хоккейной команды, а потом у Торадзе, и обе – как телеведущая, так и старуха – просто источают лютую ненависть друг к другу, которая наверняка будет заметна даже телезрителям. Но обе профессионалы своего дела и потому приветливо скалятся, а как только камеры выключаются, расходятся в разные стороны с гримасами отвращения. Алекс оба раза замечает Вику и машет ей рукой, Вика кивает. На этом их общение заканчивается.
Отношение Торадзе к Вике не меняется, она так же холодна на тренировках, во время ошибок прикрикивает и обзывает мешком с говном. Обкатанная программа, приготовленная для чемпионата, вдруг сыплется, кажется Вике слишком вычурной, перегруженной и нелепой. Она все чаще падает или недокручивает свои тулупы и аксели, слыша отборную брань своего пока еще тренера. На ее фоне прима Торадзе – Алиса Серебрякова – выглядит на две головы выше. Девчонки шепчутся, поглядывают на Вику с сочувствием или злорадством: Ледяная царица, кажется, уже лишилась своего шаткого трона. Американский покупатель не дает о себе знать. Вика пытается связаться с ним сама, но у нее ничего не выходит. Сборная США как будто потеряла к ней интерес. Здесь явно не обошлось без Торадзе, иначе объяснить ее поездку в Турцию Вика не может. Что-то сделала эта старая ведьма, чтобы не выпустить ее из своих когтей. Эта неделя после возвращения стоит Вике десяти лет жизни. И она смиряется.
После выходных она, собранная, легкая и оставившая всякую надежду, выпархивает на лед и откатывает программу, поставленную ей Артемием от начала до конца, без единой помарки, не обращая внимания на Софико Торадзе, что наблюдает за своей подопечной с легкой улыбкой. Вика не ждет ее одобрения и, закончив, катится к бортику, чтобы получить очередную выволочку.
– Пойдем со мной, – говорит Торадзе. И Вика идет как на казнь. Они отходят подальше от других девчонок, поднявшись на несколько рядов, и садятся в зрительские кресла. На льду Алиса Серебрякова, которая видит тренера с Викой и сердито хмурит брови. Кто-то посмел отвлечь внимание тренера от королевы Алисы, и Серебрякова это обязательно припомнит.
– Я знаю, ты хотела от меня уйти, – говорит Торадзе. Ее голос строг, но мягок. Отпираться бесполезно.
– Хотела, – с вызовом говорит Вика. А потом сбивается на беспомощное нытье: – Там лучше условия. Вы же видите, что творится с нашим спортом, нас притесняют, нам все запрещают. Для чего я угробила столько сил? Я ведь даже не могу выступить за свою страну иначе как под нейтральным флагом или же от другой страны. А американцы предложили очень хороший контракт.
– Я его читала, – невозмутимо отвечает Торадзе. – И дала посмотреть юристу. Девочка моя, если бы ты его подписала, то попала бы в невероятную кабалу на десять лет. Те суммы, которые тебе обещали, будут выплачены только при условии определенных достижений вроде олимпийского золота. А без него – скромные авансы и никаких гарантий. Вот почему вам всегда нужны нормальные представители. Тебя обманули, золотце мое.
– Это вы так говорите, – не соглашается Вика, но по глазам Торадзе видит: та не врет.
– Сходи к юристу. Можешь к моему, или найди кого-то еще, только знающего все подводные камни. И пусть тебе, дурехе, все растолкуют. Ты совершеннолетняя, потому с контрактом американцы пришли сразу к тебе, а не ко мне. И потому просили держать все в секрете. Я знаю, что тебя напрягало отсутствие спонсорских предложений, но уверяю, после чемпионата они бы появились. Сейчас тяжелое время, после коронавируса найти спонсора очень трудно, а тут еще и сложная политическая ситуация, блокировка со всех сторон. Нужна какая-нибудь мощная корпорация с раздутым бюджетом. Но это при очень большой удаче, девочка. Не всем везет. Недостаточно быть очень хорошей фигуристкой, даже золотые медали больше не гарантия.
– Я хотела, чтобы мне помог Артемий.
– И что? Он помог?
Вика опускает голову и разглядывает свои ботинки. Торадзе смотрит на лед, следя за тем, как катается Серебрякова. Молчание затягивалось.
– Наш век такой короткий, Вика, – наконец говорит она. – Только гении катаются десятилетиями. Ты очень хороша, моя дорогая, ты прекрасна, но… не гениальна. И потому я даю тебе время подумать. Насильно держать тебя не стану. Если решишь уйти, я готова… тебя отпустить.