– Я чуть-чуть. Как можно не угостить такого милого песика?
– Милый песик потом покроется волдырями и будет чесаться… Ладно, вот этот кусочек дай, а больше не надо… Что там было на совещании?
Пес съел свою порцию и повеселел. Агата почесала его за ушами. Мы уселись на лавку. Я отпустил нашего старенького спаниеля с поводка, чтобы он побегал, но он никуда не пошел, одурманенный запахом выпечки, уселся рядом и привалился к ноге, позволяя себя чесать, и иногда поскуливал, намекая на продолжение банкета.
– Разговор с Гербером на кладбище посчитали чуть ли не диверсией. Правда, я не сказала, что была там с тобой, надеюсь, они не узнают и не будут докапываться, – раздраженно сказала Агата. – Из Турции прибыл мосье Лонго и изволил гневаться, пенял мне на непрофессионализм, хвастал, что операция была полностью санкционирована, а меня и Селима Курта якобы прикрывал Интерпол. Я напомнила ему про то, как меня средь бела дня похитили на улице, только тогда он заткнулся. Честно сказать, я так орала, что шеф дважды сделал мне замечание и просил успокоиться. Но дело, скорее всего, закроют.
– Почему?
– За смертью подозреваемого. Гербер умер. Я даже заподозрила самоубийство, но смерть признана естественной. Сердце. Бедный дядька. Все-таки он нашел свой выход. Потом меня скупо поблагодарили, выразили сожаление, что я не оправдала высоких надежд. Я попрощалась, плюнула Лонго на спину и позвонила Селиму. И знаешь что? Ибрагим Бояджи в тюрьме. Он был арестован вчера.
– Неужели ему предъявили торговлю людьми?
– Держи карман шире. Он убил свою жену, представляешь? Из ревности. Я все ломала голову, зачем Сонай Бояджи так напрягалась, зачем она вообще решила избавиться от Солнцева, ведь он увел их деньги. Селим говорит, Солнцев спал с Сонай, от нее он и узнал, каким бизнесом сам занимается негласно. Очарованная им, она проболталась, а потом, когда сообразила, что натворила, решила: к черту двадцать миллионов, лишь бы муж не узнал об измене. К сожалению, Солнцев тоже оказался болтлив, рассказал о несчастной Полине Гербер. Сонай сообразила, что девочка пошла на такую жертву из любви, ведь как можно было не соблазниться таким мужчиной? Она нашла отца Полины, взвинтила его, после чего велела действовать по плану. Возможно, не будь Сонай, Гербер бы и отступился от своего плана, ну или просто не смог бы угнаться за Солнцевым, ведь тот уже навострил лыжи в Канаду.
– Эта Сонай просто как греческая сирена, – заметил я. – Видел я фрагмент фильма. Она очень хороша, и голос у нее и правда чарующий. Мужик не смог устоять. Недавно, кстати, одна моя знакомая говорила, что красивым жить гораздо проще, перед ними открываются двери, которые закрыты для дурнушек. А как муж узнал об измене?
– Селим сказал, что после беседы с «этой чокнутой русской бабой». А я даже не помню, что такого ему говорила, я ведь тогда даже почти не подозревала Сонай, молола всякую чепуху, лишь бы подольше пожить. Оказалось, что я брякнула что-то типа «он мог соблазнить любую», и Бояджи за это зацепился. Заподозрив, что Сонай изменяла ему, он устроил ей допрос с пристрастием. Она и призналась, что изменяла и что организовала убийство Солнцева, чтобы муж не узнал. Селим говорит, труп Сонай Бояджи был так обезображен, что ее с трудом узнали. Ибрагим теперь не отвертится – что ты, убить звезду экрана, народную любимицу. Интерпол в экстазе, надеется, что Бояджи пойдет на сотрудничество и всех сдаст, в чем я совершенно не уверена. Если Бояджи начнет говорить, его как пить дать придушат в камере. По словам Селима, фирма Бояджи – одна из многих в этом синдикате, так что его будет проще заткнуть, чем вытащить. Думаю, скоро мы узнаем новости о том, что Бояджи покончил с собой в камере или умер от сердечного приступа.
– Солнцева даже жаль, – сказал я. – Мужик оказался не таким козлом, как о нем думали, все, в чем он был виноват, так это в том, что не отказывал бабам, которые на него вешались.
– А мне жаль Полину Гербер, – вздохнула Агата. – Бедная девочка уморила себя голодом ради мужика, которому было на нее плевать. Все началось с этой смерти. И отца ее тоже жаль. Обычная семья, в которой все слетели с катушек. И ради чего? Олимпийского золота? Да гори оно огнем!
– Рыба моя, так ты такая же фанатичная, – усмехнулся я. – Даром что не спортсменка. Тебе ж тайна все нутро выест, ты пока дело до финала не доведешь, не успокоишься. Знаешь, какая собака самая злая и въедливая?
– Легавая? – усмехнулась Агата.
– Нет. Такса. Она, пока до барсука или лисы не доберется, не успокоится, и по своей свирепости ротвейлеру не уступит, хоть и выглядит няшной. Вот ты и есть такая такса.
– Такса? Надо же, – удивилась Агата. – Ладно, пусть я буду такса. А ты тогда кто? Злой доберман?
– Нет, я, наверное, алабай. Потому что трепетно оберегаю свою территорию и всех, кто на ней. Волк может чувствовать себя в безопасности, пока не перейдет черту.
– Заведу-ка я себе таксу, – решила Агата. – Будем с ней, как сестры, выволакивать лис из нор за задние ноги. И так одиноко уже не будет.
Она замолчала, уставилась на фонарь, вокруг которого порхала мошкара, и залпом допила остывший кофе.
– У тебя все в порядке? – спросил я.
Агата отмахнулась.
– Вполне.
На этот раз со стороны Торадзе нет укоризненных взглядов, никто не кричит с трибуны противным хриплым голосом: «Садовска-а-ая!», отчего приходится вздрагивать, словно от вороньего карканья на погосте. Торадзе довольна прокатом, надо же, и в кои-то веки у нее не нашлось слов для замечаний. Сегодня Вике все удается, она только что без труда, да еще дважды сделала каскад прыжков с тройным тулупом, безупречным приземлением после риттбергера, который ставят специально для того, чтобы набрать побольше очков, тройным акселем в качестве финальной точки и спиралью Шарлотты в начале.
Где-то на галерке сидит Серебрякова и страшно завидует. У самой Алисы очень непростая программа, но ее ставил не покойный Артемий Солнцев, которого заслуженно считают гением, потому ее насыщенная прыжками и сложными элементами программа, конечно, вызывает уважение, но не восторг. Алиса уже взрослая, тяжеловесная, и скоро она покинет лед, в то время как Вика может царить на нем еще несколько лет, до Олимпиады уж точно, а вот Серебрякова – не факт. Откатав, Вика сгибается пополам, упираясь руками в колени, и, тяжело дыша, катится к бортику, еле перебирая ногами. Сегодня она выложилась на все сто.
– Молодец, Викуля, – нежно говорит Торадзе. – Тебе просто нет равных.
– Спасибо, – шепчет Вика. – Я старалась.
– Я вижу, что старалась. Все-таки титул царицы льда тебе присвоили неслучайно.
Вика слабо улыбается. Ей хочется съязвить что-то в духе: «Я донашиваю его за вами, но обноски царице не к лицу», но это прозвучало бы пошло и пафосно, да и не хочется обострять отношения. Торадзе оказалась права, после того как Вика отдала прочитать контракт независимому юристу, оказалось, что она бы действительно попала в настоящую кабалу, из которой смогла бы вырваться, только завоевав несколько золотых медалей: на чемпионате мира, страны и еще на Олимпиаде. Это было вполне возможно, но, по-честному, тренерский штат в США российскому в подметки не годится. Заподозрив, что ее девочку хотят облапошить, Торадзе помчалась в Турцию на переговоры и буквально растоптала конкурента, чем спасла Вику от настоящего рабства. И Вика должна быть ей благодарна, но по непонятной причине никакой признательности не испытывает, хотя осталась в привычном мире, а не оказалась в чужом и непонятном, где было бы трудно даже с поддержкой Артемия, если бы тот остался жив. Хотя, будь Солнцев жив, все было бы по-другому. В конце концов, он мог сделать ее настоящей звездой. Кто еще выполняет такой каскад прыжков: четверной лутц, тройной тулуп и тройной аксель, да еще с риттбергером в финале? Даже Серебрякова не делает такого. А она, Вика, запросто.
Ей бы радоваться, но Вике не становится легче. Торадзе улыбается тонкой гадючьей ухмылочкой, и никогда не знаешь, что она думает в данный момент, погладит по голове или цапнет ядовитым зубом. Для Торадзе Вика – предательница, хотя никуда не ушла. Все равно. Имела намерение. У Торадзе предатели не в чести. При первой же возможности она избавится от Вики, чтобы та сама не нанесла ей коварный удар в спину. Вон Алекс Кротова только заикнулась о предложении поработать на телевидении, и ее тут же турнули. Торадзе в этом отношении безжалостна. Информация о попытке Вики уйти уже просочилась, в раздевалке к ней подошла Ксюша Журавлева и прямо спросила, куда Вика уходит и когда. Вике стоило немалых усилий изобразить удивление и заверить, что она никуда даже не собиралась. Ксюша хмыкнула и отошла, ни на грамм не поверив.
Очень сложно изображать безмятежность, когда таковой не испытываешь. Вике очень не хватает элементарной поддержки. В какой-то миг она поняла, что у нее совсем нет подруг, только соперницы. Она даже хотела позвонить Алекс и предложить встретиться, посидеть, но сдержалась. А потом увидела Алекс на арене, та вновь брала интервью у Торадзе. От обеих искры просто летели, такая ненависть застыла в их дежурных улыбках. После интервью Алекс, взвинченная и злая, пролетела мимо Вики на улицу, не заметив ее. Вика выбежала следом, хотела сказать что-то приятное, но увидела, как улыбающуюся Алекс забирает тот самый полицейский, с которым она беседовала об Артемии, и этот мент целует Алекс совсем не по-дружески. Вика чувствует себя лишней в этой истории. Она ощущает себя как никогда одинокой, ей хочется позвонить Артемию и услышать от него смешливый комплимент: «Ты моя царица». Но Артемий мертв и похоронен где-то далеко.
Вот и сегодня, откатав программу, Вика смывает с себя липкий пот в душевой и покидает ледовую арену, привычно отогнав от себя тяжелые мысли. Усевшись в такси, она бездумно копается в телефоне, щедро расставляя красные сердечки знакомым и незнакомым людям, смотрит, кто лайкнул ее тренировку, оценив сложный каскад прыжков. Телефон звонит, высвечивая имя звезды фигурного катания, олимпийского чемпиона, который остался непревзойденным и почти так же гениален, как Артемий, воспитал плеяду отличных спортсменов, не такую большую, как у Солнцева, но все-таки… Когда-то у них было шапочное знакомство, они дважды пересекались на соревнованиях, обменялись телефонами, но дальше этого дело не пошло. И вот сейчас этот звонок.