вство благородного короля Артура к не менее благородной леди Гиневере. Во всяком случае, именно так это рисовалось предавшемуся любовным грезам хворому чиновнику.
Люся испытывала муки творчества. Может быть, впервые в жизни. Никогда прежде в своих кулинарных изысканиях ей не приходилось двигаться в определенном направлении, не сворачивая ни вправо, ни влево, запрещая себе экзотические ингредиенты, соблюдая калорийность, ограничивая объем. Она пробовала, выплевывала. Затем создавала другую комбинацию, снова пробовала и снова выплевывала. Люсе не удавалось новое блюдо. Ей не нравился ни его вкус, ни внешний вид.
Карма наблюдала за Люсиными муками издалека.
В разгар мук Люсе позвонила ее двоюродная сестра, с которой они в молодости общались много и радостно, но с тех пор, как Люся стала злобным бирюком, общение их сводилось к поздравлениям друг друга с праздниками. Сестра умоляла Люсю пойти с ней на концерт знаменитого заезжего тенора. Ей бесплатно, с барского пл еча ее босса, у которого нашлись другие дела, достались дорогущие – триста долларов каждый – билеты на концерт в отреставрированный Малый оперный театр. Люся ни за что не пошла бы, если бы не запредельная цена. Ей хотелось знать, что ей покажут за такие деньги.
Она язвительно думала, что новые хозяева продали в антикварные магазины огромное количество антикварных кресел из партера и лож и огромное количеств о антикварных же бронзовых светильников, – этих денег самих по себе хватило бы на полную реставрацию. Однако поход в театр мог потешить ее ненависть к миру. И она согласилась. Кроме того, следовало отдохнуть от злосчастной спаржи с креветками.
Но, придя в театр, Люся не могла не оценить явных изменений к лучшему. Сестра не переставала восхищенно щебетать, Люся же молчала и ехидно щурилась. Пока что она не смогла придумать ни одного повода для злости. Исчез запах капусты и плесени, годами витавший в этих неухоженных прежде стенах. Кресла стали удобными, проходы – широкими. Люся без труда и с комфортом втиснула свою внушительную филейную часть в кресло, и оно не покачнулось и не скрипнуло, как это бывало раньше.
– Тембр тенора благотворно влияет на женскую гормональную систему, – сказала Люсе сестра. – У тебя как с гормонами, все в порядке?
Люся знала, что с ее гормонами все, напротив, в полном беспорядке. Но ни секунды не верила, что тенор может ей чем-то помочь.
– Вот почему главная аудитория теноров – женщины после сорока, – продолжала Люсина сестра. – Им становится хорошо от звуков такого голоса.
Люся долго обшаривала глазами все вокруг, выискивая, к чему бы придраться, и обнаружила-таки два недочета: часы над сценой выглядели неподобающе технократично в барочном интерьере и потолочный плафон остался неотреставрированным. Больше ничего дурного найти она не смогла. И вот начался концерт.
На сцену выбежал тенор – низкорослый, голубоглазый и темноволосый. В его чертах отчетливо проявляло сь средиземноморское происхождение. Был он определенно простолюдин, и до изысканности некогда любимого Люсей Пласидо Доминго – раньше она все-таки кое-кого любила – ему было далеко. Одет он был в «Дольче и Габбана» и пересидел в солярии, однако его традиционная ориентация была вполне очевидной. Лет ему было сорок – сорок пять, но он сохранил мальчишескую стройность и подвижность.
Люся готова была зарубиться на сто баксов, что не получит от его пения никакого удовольствия. «Попсач, – думала она, – Басков поганый, те же ухватки».
Следом за тенором на сцену вышла сопрано, сопровождавшая его в турне. Это была медноволосая ирландка странного сложения. Она была худощавой и тяжеловесной одновременно, с походкой гренадера, но миловидным лицом. Заиграл оркестр, тенор запел. Дирижер заглядывал в лицо тенору, как чуткая, внимательная любовница, стараясь попасть в такт дыханию или убирая скрипку, когда певец вытягивал красивую ноту.
«Подлиза, низкопоклонник перед знаменитость ю», – думала Люся.
Ожидая своей очереди в дуэте, сопрано смотрела на тенора, приоткрыв рот, реагировала на его мимику, дышала все тяжелее и на глазах попадала, попадала, попадала под его чары. Когда тенор, завершив музыкальную фразу, посмотрел на сопрано и взял ее за руку, сопрано сглотнула, и Люся поймала себя на том, что сглотнула вместе с ней. Люсе стало стыдно, что она тоже поддается. Она забеспокоилась, вдруг кто-нибудь заметит, что сама великая и ужасная Люся позволила увлечь себя какому-то макаронному вертопраху. Она огляделась по сторонам, но все смотрели на вступившую в дуэт сопрано, и до Люси никому не было никакого дела.
«Хорошо, что поют по-итальянски, – думала Лю ся. – Наверняка текст пошлейший. Слушать по-русски было бы противно».
Снова наступила очередь тенора. Он закрыл глаза и вошел в транс. Его руки страстно обнимали загорелые плечи сопрано, а голос умолял, льстил, сулил все сокровища мира, ласкал, требовал любви. Звуки, которые он извлекал из своего горла, превращались в само либидо, горячую текучую любовную плазму, щедро заливавшую уши наполнявших зал матрон, каждая из которых – партер под кутюром, галерка под секонд-хендом – покрылась мурашками. Люся держалась до последнего. Но в какой-то момент тенор дожал и ее, упорно выстраиваемые препоны рухнули, Люся сдалась, открылась и позволила плазме заполнить свою безнадежную ледяную пустоту. Тенор оказался профессионалом, настоящим латинским мачо. Он натянул-таки Люсю, вошел в нее с триумфом и мастерски довел партию до конца. С финальным взмахом дирижерской палочки Люся беззвучно зарыдала, как в конце романтической комедии, когда герои, взявшись за руки, уезжают в лимузине с надписью: Just Married.
Люся больше не сопротивлялась, а отдалась тенору с ответной страстью. Наслаждение, которое он доставил ей, стоило каждого потраченного боссом сестры доллара. И тенор добротно поимел ее еще четыре раза до и пять раз после антракта вместе с полутысячей других пришедших на концерт женщин прямо в присутствии их клевавших носами мужей.
Завершив оплаченную программу, тенор вышел на по клоны. Зал ревел. Тенор снял пиджак и повернулся вокруг своей оси, продемонстрировав поклонницам сохранившую привлекательность задницу. Аудитория перешла на визг. Ему аплодировали стоя еще минут пятнадцать, но тенор оказался жлобом и на бис не вышел. Он экономил свое дорогостоящее либидо.
Люся молчала всю обратную дорогу, морщась дешевым восторгам сестры. Придя домой, она расчехлила арфу и по памяти сыграла первый концерт Чайковского.
Карма смотрела на нее как на живого бога.
После этого Люся пошла на кухню и одно за другим приготовила двенадцать блюд, каждое из которых полностью отвечало необходимым требованиям.
Интересно, какими еще блестящими свершениями была отмечена эта ночь в полутысяче других питерских квартир?
Наташа пристала к Илье с просьбой записать ее на похудение в его фитнес-клуб. Илья не мог понять, откуда у нее такая идея, но, чтобы отвязаться, дал ей телефон. Наташа позвонила, но специалиста по снижению веса на данный момент в клубе не было. Ей предложили аюрведу и еще какую-то муть, но Наташе это было не нужно.
Она села напротив телевизора, намереваясь посмотреть сериал про латиноамериканские страсти со скульптурным торсом в главной роли, но в обычное время его почему-то не было. Наташа раскрыла программу передач и сразу увидела то, что было нужно. Специализированный салон по коррекции веса. Находился он не близко, но зато рядом с домом Наташиной матери. «Вот и будет повод маму навестить», – подумала она.
Наташа набрала номер клиники пластической хирургии и задала вопрос:
– Я буду делать у вас полную эндоскопическую подтяжку лица, но у меня избыточный вес. Как будет правильно: сначала похудеть, потом делать операцию или сначала сделать операцию, а потом худеть?
Администратор попросила подождать и спустя несколько минут вернулась с ответом:
– Сначала худеть.
Тогда Наташа набрала номер салона. Трубку взяла Юля.
– Как быстро можно сбросить вес в вашем салоне?
– Зависит от того, сколько его у вас.
– Мой рост 172 сантиметра, а вешу я 52 килограмма.
– Хм. Приходите на консультацию, и мы все обсудим.
– Мне нужно как можно скорее.
И они договорились о времени.
«Тяжелый случай», – подумала Юля и записала Наташино имя и телефон.
Настя еще не имела возможности полноценно готовить, но встречу пропустить не хотела, поэтому просто заказала доставку из суши-бара на всех.
– Здравствуй, лямблиоз! – провозгласила Люся, с видимым удовольствием отправляя в рот первую порцию суши.
Остальные все еще агукали над младенцами.
– Не переживай, тем, у кого сильный иммунитет, лямблии не страшны. Они садятся на слабеньких, – успокоила ее Юля.
– Кто бы мог подумать, что у Настасьи двойня, – животик был весьма скромных размеров, – присоединилась к беседе Оля.
– Наша Настасья полна сюрпризов, – согласилась Юля. Тайна «близнецов» осталась между ними.
Подошла и Настя.
– Хочешь, я дам тебе совет как единственная из вас опытная мамаша? – предложила Люся.
– Послушать – послушаю, но что буду следовать – не обещаю.
– Позволяй детям жить своей жизнью, а не твоей. Если в жизни ребенка нет событий – ему потом нечего вспомнить. Он как бы и не жил. Приключение – это без разрешения проехать на пригородной электричке, а не посетить Диснейленд. Меня до самой консерватории водили за руку. И видишь, что получилось: я устроила свою жизнь так, чтобы не высовывать нос за дверь. Меня запугали миром. Я его боюсь и потому ненавижу.
– О чем ты говоришь, какие электрички – кругом одни маньяки!
– Ну, извини. Ты вообще-то охранной фирмой вот-вот завладеешь. Пускаешь охранника в соседний вагон, да и все.
– Завладею? Если бы все было так просто!
К сожалению или к счастью, Люсино откровение про ненависть к миру прозвучало не вовремя. Люся посмотрела на подруг: каждая была занята своими собственными мыслями – младенцы производят на женщин известного возраста сильное впечатление – и не услышала, что просто так, между делом, Люся сделала одно из самых главных признаний в своей жизни.