руха-процентщица, долги требует.
Понял Алексий, что не будет в его душе покоя, пока не увидит он странника, о котором Травник сказывал.
За невесёлыми думами не заметил Алексий, как ночь миновала, а на востоке заря проклюнулась, показался край солнышка.
– Ну, вот и слава богу! – сказал сам себе старец и задул свечку.
Утренняя роса на травах не высохла, а старец уже открывал скрипучую калитку во двор бабки Степаниды. Увидев его, Степанида, кормившая во дворе кур, всполошилась, засуетилась и, путаясь в длинной юбке, поспешила навстречу.
– Постоялец твой где? – строго спросил гость, упреждая расспросы Степаниды и, не дожидаясь ответа, вошёл в избу. В избе не было никого, это Алексий понял сразу и вопросительно взглянул на хозяйку.
– Так ушёл постоялец! – словно оправдываясь жалостливым голосом, пояснила Степанида. – Вечером помолился богу и ушёл, а куда не сказывал. Человек он божий, ему все пути открыты…
– Цыц, убогая! – перебил её сердито Алексий, раздосадованный тем, что не удалось встретиться со странным богомольцем. – Это что? – раздражённо спросил Алексий, ткнув пальцем в книгу в дорогом кожаном переплёте, лежащую в изголовье неприбранной постели.
– Ах ты, боженька мой! Забыл, как есть забыл! – запричитала Степанида.
Алексий взял книгу и, раскрыв наугад, пробежал глазами по хорошо пропечатанным строкам. Это была библия, но не истинной веры, а той бесовской, что учит христиан креститься щепотью.
– Сатанинские книги чтишь! – взъярился старец и бросил библию на пол.
– Да что ты, батюшка! Что ты! Неграмотная я! И знать-то не знала, не ведала. Вот грех-то какой! А книжку эту бесовскую я сейчас же в печь! – запричитала женщина и, обмотав руку фартуком, осторожно взяла библию за переплёт. В этот миг из библии выпал, и словно осенний лист, плавно кружась, лёг на выскобленный пол желтоватого цвета пергамент, исписанный красивым убористым почерком.
Алексий поднял лист пергамента и поднёс к глазам: пергамент был покрыт ровными рядами цифр, и только в правом нижнем углу красовались две витиеватые заглавные буквы – «А.П.».
– Погодь, старая! – остановил Алексий Степаниду. – Дай книжку мне, я её сам сожгу, потому как нет тебе веры.
– Да что ты, батюшка! Чем же это я тебя прогневила, что мне веры нет?
– Да как же тебе верить, если ты колдовством промышляешь, по лесам шастаешь, а потом отвары сатанинские варишь. Признавайся, грешница!
– Да какое же это колдовство, батюшка? Травы и корешки собираю, отвары и снадобья готовлю! Да только это от хвори, лихоманка её побери! Дохтура, сам знаешь, у нас нет, вот и приходится знахарством промышлять. Так какой же это грех?
– Ладно, уймись! Ишь, раскудахталась. Ты лучше бы иконы от своей травы освободила, нашла место, где сушить! – недовольно пробормотал старец и потянулся к висящей в углу иконке, которая была обвешана гирляндами трав. На мгновенье Алексий задержал протянутую к иконе руку и, передумав обрывать гирлянды трав, сунул кисть за иконку. Через мгновенье в его руке оказался свиток с молитвами, который Степанида бережно хранила за иконкой, и какое-то украшение, раскрашенное яркими красками.
– Батюшки светы! Да что же это такое? – опять запричитала Степанида. На ладони Алексия лежал мастерски исполненный вензель с изображением заглавной буквы «А», короной над ней и летящим голубем.
– Это тоже, видать, твой постоялец забыл! – усмехнулся Алексий и спрятал вензель в рукав.
Воротясь домой, Алексий закрыл дверь на засов и, затеплив свечу, долго сидел над загадочными письменами, да только всё без толку: сказывались отсутствие опыта и явная нехватка знаний.
– Хитро! – промолвил, наконец, Алексий, утомлённый бесплодными попытками проникнуть в суть зашифрованного текста. – Ну да ладно, всему свой срок! Господь милостив, прочтём и эту шараду! – тихо промолвил старец, свернув пергамент в трубочку, и засунул в кожаный мешочек. Хотел повернуться к иконостасу, что висел у него за спиной, и крестом себя осенить, да неловко задел лежавший на столе вензель, украшенный короной и летящим голубем.
Упал вензель на деревянную половицу домотканым половиком прикрытую, и раскололся, словно глиняная плошка. Хотел Алексий ругнуть нечистого, что толкнул его под руку, и уже рот открыл, да так и замер: на полу, среди глиняных обломков, поблёскивая серебром, лежал ключ.
Поднял старец сей ключ, и поднёс его к оконцу, чтобы в свете вечерней зари разглядеть получше. Странная это была находка: сам ключ размером невеликого – на ладони поместиться мог, только вместо одной бородки было у него две, да не простых, а с хитрым замысловатым узором, а на самом конце, где обычно у ключа колечко бывает – монета приварена намертво.
Пригляделся Алексий, а это и не монета вовсе, а вроде медальона с гербом. И была на гербе том ладонь человеческая начертана, а на ладони два ключа меж собой перекрещённых, и вокруг надпись на языке французском.
– Ведающий тайное, да сохранит всё в тайне, – перевёл Алексий. Повертел старец ключ, повздыхал, да и сунул в мешочек кожаный, туда, где пергамент был. – Так-то надёжней будет. Придёт срок, и этот ребус разгадаем с божьей помощью, а пока погоди малость, – и спрятал мешочек на самое дно кованого сундука, ключ от которого всегда носил с собой.
Глава 14
Возвращение из беспамятства было болезненным: тяжело дышать, и при каждом вздохе боль пронзала грудную клетку. Голова стала пустой и звонкой, как у фарфорового китайского болванчика, остального тела я не чувствовал. Какое-то время я молча созерцал белый потолок, пытаясь вспомнить, где я и как сюда попал. Из глубины сознания, из гулкой пустоты неожиданно выплыл третий вопрос: кто я?
Ни на один из трёх вопросов я ответить не мог. Двигаться тоже не мог, да это было бы и затруднительно, так как забинтован я был основательно, и сильно напоминал египетскую мумию.
– Мумия возвращается! – сказал я вслух, но из горла вырвался только слабый хрип. – Я ещё не умер! Я жив! Эй, кто-нибудь…! – продолжал кричать я, но из горла вырывался только свистящий хрип. Скосив глаза вправо, я увидел на соседней металлической кровати голого мужика, у которого отсутствовала часть черепной коробки, и весь он был опутан какими-то трубками, по которым пульсировали бесцветная и красная жидкости. Иногда серая масса, вылезавшая у него из головы, подрагивала, и тогда по всему телу бедняги пробегала судорога.
С трудом повернув голову влево, я увидел чью-то спину в белом халате. Присмотревшись, я понял, что это врач, который отсоединял от голого смуглокожего молодого мужчины какие-то трубки и датчики.
– Всё, цыганёнок, отгулял ты своё! Больше не будешь машины угонять, – сказал врач и, вздохнув, с головой накрыл парня простынёй. – Полежи пока здесь, скоро мы тебя заберём, – сказал врач напоследок покойнику и вышел из палаты.
«Значит я в больнице, в реанимации», – посетила меня первая результативная мысль. – А как я сюда попал? Что со мной? Не помню! Ничегошеньки не помню! Оказывается, тяжело, когда у тебя нет прошлого, даже больно.
От безысходности я завыл. В это время в палату вошли два дюжих санитара.
– Этот, что ли? – спросил молодой санитар, указывая на меня.
– Нет, не этот. Этот пока живой, слышь, как свистит, значит, дышит, – пояснил красноносый пожилой медбрат с трясущимися руками.
– Ты смотри, он вроде как глаза открыл. Надо Валерию Ивановичу сказать, – предложил молодой, пристально вглядываясь мне в лицо.
– Ладно, потом скажем, – легко согласился пожилой. – Вот наш клиент, покатили! – и они вдвоём выкатили тележку с покойником из палаты.
Я почувствовал, что смертельно устал и закрыл глаза. Незаметно для себя уснул. Во сне ко мне пришла молодая женщина. Глаза её были полны сострадания, а в руках почему-то была гитара. Она глядела на меня и молча гладила мою руку.
– Всё обойдётся! – сказала она напоследок и ушла в белёсый туман. В этот момент я почувствовал прикосновение к лицу прохладных пальцев и открыл глаза. Надо мной склонился мужчина в очках и белой шапочке.
– Вот и молодец, что ожил, – сказал мне врач, как старому знакомому и пощёлкал перед лицом пальцами. – Сюда посмотрим, а теперь сюда. Молодец! Можете назвать своё имя? Нет? Ну, не страшно. Со временем вспомните, всё вспомните. Амнезия, как следствие контузии, явление довольно частое. Главное, что Вы вышли из комы, теперь выздоровление пойдёт быстрее, – и он ободряюще похлопал меня по руке. – Сегодня ночь мы ещё понаблюдаем Вас в реанимации, а завтра, если будет всё в порядке, переведём в палату интенсивной терапии, а сейчас спите. Сон – это то, что Вам сейчас нужно.
«Видимо, это и есть Валерий Иванович, о котором говорил санитар», – решил я и вновь покосился на опутанного трубками соседа справа. Словно почувствовав мой взгляд, он дёрнулся, и жидкости по трубкам заструились быстрее.
Ночь я провёл в тревожном ожидании. Мне казалось, что если я засну, то пьяные санитары решат, что я умер, и отправят меня в морг.
– Не хочу в морг! Я ещё живой, – шептал я, погружаясь в липкий тревожный сон. Утром я проснулся оттого, что почувствовал какое-то движение. Открыв глаза, я понял, что двое вчерашних медбратьев меня куда-то везут на кровати-каталке.
– Не хочу в морг! – закричал я.
– Чего он там сипит? – спросил пожилой санитар.
– Жить хочет, – пояснил напарник.
– А-а, ну, это понятно. Жизнь – она, конечно, штука подлая, но интересная, – философски рассудил санитар. – Пусть живёт! Мы не против!
Вопреки моему ожиданию, меня привезли не в морг, а в уютную одноместную палату, где был даже переносной телевизор. Появилась медсестра, которая привычным движением вогнала мне в вену иголку и подключила к капельнице, потом включила телевизор.
– Валерий Иванович рекомендовал Вам смотреть телевизор, – пояснила она. – Может что-то вызовет у вас знакомые ассоциации, это поможет вернуть память.
По телевизору транслировались теледебаты, где кучка политиканов рьяно дискутировала о коррупции. Глядя на продувные физиономии, я никак не мог понять кто они: члены одного из многочисленных комитетов по борьбе с коррупцией или почётные и полномочные представители её Величества Взятки. Никаких знакомых ассоциаций они у меня не вызвали.