Взгляды присутствовавших следили за ним с суеверным страхом — его уверенность убеждала. Ему верили, как он верил Me Фи, но шаги стражи перед запертой дверью комнаты, в которую его потом ввели, отзывались в душе тревогой. В конце концов у врага есть тысячи путей, и замыслы его коварны. Время шло, а в мыслях у Фауста бились упреки и страх. Он беспокойно вертел в руках яйцеобразный предмет из голубовато-сияющего вещества; нажав красную кнопку на его верхушке, можно было вызвать Ужасного… но доктор не смел ее нажать.
Когда стемнело, загремел ключ. Слуги внесли блюда и запотевшие бутылки. Они поклонились ему, и это вернуло ему уверенность. Он ел и пил, и ему стало очень весело.
Потом он снова стоял перед князем, и у старика не было ни компресса, ни губки. Он смеялся и предложил доктору сесть.
— Прости, почтенный друг, тебе пришлось поскучать… Дочь моя спит, и лоб у нее холодный, тебя, наверное, послал всемогущий.
Священник в черно-белой сутане кивал в такт благодарственным словам. Доктору стало неприятно.
— Ах, нет, нет, ваша светлость. Это долг христианина и врача помогать страдающим…
— Достоин делатель мзды своей, — бормотал монах.
Князь всхлипнул.
— Ты великий человек, доктор… Есть у тебя средство, чтобы отогнать болезнь заранее? Люди у меня умирают, и поля опустели — кто их будет обрабатывать?
— А кто заплатит десятину? — спросил монах, перебирая четки костлявыми пальцами.
— Есть у тебя такое средство? — настаивал князь.
— Есть, — ответил доктор, и глаза у него алчно заблестела. — Но с условием…
— Согласен заранее, — начал было князь, но монах сжал ему руку и спросил:
— С каким, милый сын мой?
— С тем, что вы создадите рай на земле.
Молчание. Князь переглянулся с монахом. Доминиканец перекрестился и провел языком по губам.
— Мы не печемся ни о чем другом, сын мой.
Доктор нажал кнопку на яйцевидном предмете и положил его на стол.
— Тот, кто примет мое лекарство, забудет обо всем, что было, — сказал он. — Его мысль станет чистой, как неисписанный пергамент. Тот, кто примет мое лекарство, не будет знать болезни, и его уста не произнесут слов лжи…
— Когда грозит смерть, то это условие не тяжело, — сказал князь.
Но глаза у монаха сощурились.
— Только бог всемогущий имеет право решать о мере страданий, которыми грешники покупают свою долю в царствии небесном. И не человеку изменять его пути. От чьего имени ты говоришь, доктор? — неожиданно прошипел он…
Доктор окаменел, по спине у него прошел холод. Во что втянул его таинственный посетитель? Иногда он не сомневался в том, что это дьявол, иногда его речи звучали, как райская музыка.
Но разве сатана не сумеет превратиться в агнца, чтобы скрыть свои волчьи зубы?
Князь поднял руку, и лоб у него стянулся морщинами.
— Ты говоришь, они все забудут…
Это значит — забудут и то, кто господин и кто слуга, забудут о податях, и десятинах, и о ленных обязанностях?..
Доктор наклонил голову.
— Только бог может править судьбами людей, — строго произнес монах, впиваясь взглядом в лицо князя. — А тот, кто своевольно захочет вмешаться в дела божьего провидения, пойдет в адский огонь и в море смолы кипящей… Так вот, если они забудут, что должны служить тебе, Альбрехт, — насмешливо обратился он к князю, — то кто будет защищать тебя? Кто защитит тебя от мести врагов? Да и ты был бы рад забыть о многом, правда? — Его аскетическое лицо скривилось в усмешке.
Монах обратил свой горящий взгляд к доктору.
— А тебе, посланец темных сил, я говорю тут же и от имени божьего, что скорей позволю всему населению города умереть от чумы, чем позволю тебе закрыть им путь к вечному спасению…
Князь опустил глаза и слабо кивнул.
Доктор весь дрожал, он медленно отступал к двери, но сильные руки схватили его и снова подтащили к столу. Мрачное лицо доминиканца не предвещало ничего доброго.
— От чьего имени ты говорил? Кто тебе дал волшебное средство? Кто приказал тебе смущать добрых христиан?
Фауст знал — тот, кого инквизитор так допрашивает, уже не сможет оправдаться. Он кинулся к столу, где пылало голубое яйцо, но монах оказался быстрее.
— А, — вскричал он, — так это и есть дьявольский амулет? — И, сильно размахнувшись, швырнул яйцо о каменный пол, так что оно разлетелось на тысячу осколков. По комнате прошла какая-то волна, словно отзвук далекой музыки.
Доктор упал в кресло, побелев как мел. Он понял, что погиб.
— Это не я, я не хотел, нет, — бормотал он, и по щекам у него текли слезы. — Это он меня соблазнил, он, дьявол… Он вернул мне молодость, молодость… — Он положил руки на стол и уронил на них голову, горько рыдая. — Я знал, что это обман, и все-таки поддался ему. Он возвел меня на верх горы, а потом сбросил в пропасть…
Монах отпустил стражу движением руки и заговорил:
— Больше радости в небесах об одном обращенном, чем о тысяче праведников… Мне кажется, ты раскаиваешься в своем проступке… а церковь не жестока, церковь — это мать послушных детей…
Доктор поднял голову и непонимающе смотрел на него.
— Ты спас дочь его светлости, быть может, это было делом дьявола, ибо и дьявол, противно своему замыслу, может иногда творить добро… — Монах выжидающе умолк.
— Добро? — пробормотал доктор.
К князю вернулся голос.
— Ты говорил, что у тебя есть лекарство против чумы? — Доктор кивнул. — Скольких больных ты можешь вылечить?
— Двух, трех, я не знаю, государь… но, может быть…
Монах жестом прервал его. Взгляды обоих владык встретились, и доминиканец слегка кивнул.
— Дай нам лекарство, и я забуду обо всем.
— Дай лекарство, — усмехнулся князь. — И убирайся к черту.
Доктор повертел головой, словно желая убедиться, что она еще сидит у него на плечах.
— Ну что же? — спросил князь. — На Виселичной горе общество неважное… и там холодно…
— А костер чересчур горяч, сын мой, — прошептал монах.
Фауст проговорил: «Да!» — и сунул руку в карман.
Фауст не знал, как выбрался из комнаты, не верил, что жив и свободен. Он шел, пошатываясь, по коридорам дворца и все еще не верил. Но вдруг его схватили сильные руки и бросили в зловонную подземную темницу.
Зеленоватое сияние заставило его очнуться. Me Фи стоял посреди камеры, одетый в прозрачный скафандр. Доктор приподнялся, оперся на локоть, заохав от боли. Прикрыл рукой лицо, как от удара, и стонал:
— Не моя вина, прости, господин, меня обманули…
Зеленые глаза Me Фи потемнели.
— Я слышал все. Слышал, как человек в сутане говорил, что скорее пожертвует всем… — Me Фи отвернулся, но молчал. — Я видел тут жизнь, упрямую, сильную жизнь, видел тех, кого угнетают подати, войны, болезни, страх. Они живут в берлогах, а строят соборы… Но когда-нибудь будут жить во дворцах и строить Знание… Они сильны, и их много. Я ухожу от тебя. Я вернусь к ним…
H. Блинов, Ю. Лубянский
СИЛЬНЕЕ СОЛНЦА
Техника — молодёжи № 3, 1963
Рис. Е. Медведева
Научно-фантастический рассказ
ПООЩРЕНИЕ НА КОНКУРСЕ
Николай откинул прозрачный колпак машины и выбрался на дорогу. После искусственной свежести больничного воздуха закружилась голова. Крупные капли дождя с глухим шумом падали на мокрый бетон шоссе и взрывались легкими фонтанчиками.
Неожиданно в уши ворвался свист проносящегося мимо грузовика. Николай вздрогнул, и ожившая память в который раз заставила его пройти все снова.
…Был такой же серый день. Мелкий дождь пятнал асфальт темными рябинами. У входа в лабораторию на мокрых песчаных дорожках переступали розовыми лапами голуби и прыгали голенастые воробьи.
На этот раз предстояло получить первую партию деталей из перестроенного металла. Когда заканчивали последние приготовления к пуску установки, новый лаборант Митя неожиданно подсунул ему под руку паяльную лампу. Рука до локтя покрылась волдырями.
— Вы не могли выбрать более подходящего момента? — сказал он испуганному Мите, морщась от боли.
Впрочем, он давно мог бы доверить все Инке и Бахову, но каждый раз убеждал себя, что его присутствие необходимо. Инка уговорила его, она всегда умела это делать, и он уехал в больницу.
Сестра уже заканчивала перевязку, когда его вызвали к телефону.
— Это вы, Бахов? В чем дело? — крикнул он в трубку. Чей-то незнакомый голос бился в трубке:
— Николай, слушай, у нас беда!..
— Что, Митя снова кого-нибудь поджарил? — попробовал пошутить он. Боль в руке мешала сосредоточиться. — Кто у телефона?
И в то же мгновение понял, что говорит Инка. Голос был таким незнакомым, что Николай испугался.
— Что случилось? Инка, это ты?..
— В седьмом отсеке фильтров радиация резко возросла. — Она говорила, торопясь и глотая слова. — Температура стенок быстро поднимается…
— Спокойно. Главное — спокойно. Давай по порядку. — Десять минут назад в седьмом отсеке неожиданно возросла радиация. — Она говорила теперь более связно, успокоенная его тоном. — Счетчики показывают рассеянное нейтронное излучение, проникающее в шестой и восьмой отсеки. Интенсивность потока плазмы упала… Видимо, что-то нарушено в автоматике защиты. Мы с Баховым выходим в галерею. Связь будем держать по радио…
— Подождите, я приеду через двадцать минут! Не делайте ничего до моего приезда… Слышишь ты меня?..
…Получение сверхчистых, фантастически прочных металлов… Эта идея со студенческих лет не давала ему спокойно жить. Однажды на экскурсии ему удалось увидеть несколько тончайших нитей сверхпрочного железа. Сначала он не поверил, что эти ниточки ошеломляюще прочны, а поверив, потерял покой. Их, эти нити, выращивали, как нежнейшие цветы. И было страшно обидно, что эти нити — все, чего могли добиться целые коллективы ученых.
Он понял: необходимо сделать так, чтобы сверхчистого металла было много, очень много — столько, сколько нужно. И тогда уйдут в небо огромные и легкие космические корабли, над проливами повиснут, словно сотканные из паутины, мосты, ввысь поднимутся километровые мачты радиорелейных линий… Нет, он не мог представить себе всех чудес, которые могли бы произойти на земле…